Стань светом моим

Мне пришлось подчиниться. На следующий день мы с Эдвардом сдали тест ДНК. Мама права, лучше знать всё наверняка, чем мучиться потом всю жизнь в сомнениях.

Глава XII

С Андреем Васильевым я упорно отказывалась встречаться. Если Денис меня забавлял, то бывший «брат» мужа вызывал неприятные воспоминания.

В моём сознании уже невозможно было их отделить друг от друга. Андрей был гораздо ближе к Валере, чем к мальчику из моего детства. И страшные сны про крыс, слава Богу, меня не беспокоили. Может, оттого, что осознала: не за кого теперь бояться – мы оба спасены.

В тот день, когда должен был быть готов тест на отцовство, позвонил мне на работу Андрей.

– Нам нужно встретиться, - заявил он мне. – Я видел сестру Глеба Миролюбова, ты помнишь его?

Ещё бы я его не помнила!

– Что она сказала? – обрадовалась я. – Как Глеб живёт?

– Только не по телефону. Давай поговорим после работы.

Андрей ждал меня у редакции. Накрапывал мелкий дождь, и мне пришлось пойти с ним к его машине, а не в сквер, расположенный неподалеку, где я намеревалась поговорить, чтобы можно было быстро расстаться.

– Ну, рассказывай, как Глеб поживает? – едва успев захлопнуть дверцу, обрушилась я на Андрея с вопросом.

– Никак, - печально произнёс Андрей и, положив руки на руль, хмуро уставился в ветровое стекло перед собой, через секунду-две добавил: – Он умер.

– Не может такого быть! – ужаснулась я. Сердце моё нервно забилось.

– Он погиб вместе с женой полгода назад, его сестра Ирина так сказала. – Голос Андрея зазвучал твёрже.
– Они увлекались подводным плаванием. Глеб полез спасать жену – у неё что-то с аквалангами стряслось - и сам задохнулся.

Андрей так же бесстрастно поведал, что сестра Глеба живёт в Москве. Она замужем, родила парнишек-близнецов. Дочку Глеба ей пришлось взять к себе, так как старые родители отказались ухаживать за малышкой.

Слушала и не верила. Глеба, который так хорошо меня понимал, который поддерживал меня во время одинокой беременности и сделал всё, чтобы я ощущала будущее материнство как благо, ниспосланное судьбой, а ребёнка как продолжение моей души, уже нет на земле. И я его никогда не увижу!

«Я ни за что не позволю тебе не родить, ты должна быть сильной!» – вспомнились мне его слова. «Ах, Тэсс, Тэсс, до чего же ты глупа! Ведь в жизни нет ничего главнее – тебя и твоего ребёнка!» - и этого я уже от него не услышу. И голос, густой, бархатистый, волнующий, несущий свет в сердце, не услышу.

Ему всего-то сейчас чуть за тридцать, а жене его, как мне известно, года двадцать три. Проклятое увлечение экстремальным подводным плаванием… Сколько оно жизней унесло! Глеб утонул, спасая свою жену. Иначе его смерть я и не представляла.

К горлу подступил горький ком. Жгучие слёзы переполнили глаза. Мой друг, искренне любивший когда-то меня, умер. Мне всегда казалось, что мы обязательно встретимся… Вот и не встретились. Не успели.

Я жила с ощущением, что в мире есть человек, которому позвони я, безоговорочно примчится на помощь. И это Глеб. Возможно, никогда я и не позвала бы. Но уверенность в его готовности прийти мне на помощь поддерживала меня, недаром при измене Валеры я вспомнила в первую очередь Глеба.

– Он тебе оставил свою картину – твой портрет. – Донёсся до моего сознания сухой голос Андрея.

– У меня уже есть от него портрет, - глотая слёзы, откликнулась я.

– Будет ещё один. Ирина сказала, что он собирался его тебе переслать. Хочешь, мы картину заберём сегодня. Ирина дала телефон, давай я позвоню.

Я согласно кивнула головой. Андрей созвонился с сестрой Глеба по сотовому телефону. А я позвонила бабушке, чтобы не волновались дома за меня. И мы поехали к сестре Глеба, которая, как оказалось, жила всего в двадцати минутах езды от места моей работы.

Капля за каплей не на шутку разошёлся дождь за стеклом, скрывая мутной пеленой мир, царивший за ним. И внутри у меня было так же мрачно и безнадёжно.

Сестра Глеба произвела на меня неприятное впечатление. Вероятно, потому, что не такой она мне представлялась. В рассказах и картинах Глеба Ирина изображалась романтичной тургеневской девушкой. А предо мной предстала настоящая, как сказала бы тётя Маруся, бабища. Нет, не по комплекции, хотя и была Ирина высока и несколько полновата, а по грубым нервным манерам.

Встретила нас с сигаретой во рту и потом при разговоре с нами её не загасила. Несмотря на то, что в квартире находились трое малышей – двухлетняя дочь Глеба и её собственные годовалые близнецы - дымила, не переставая. Сама я не курю, поэтому не терплю, когда в квартире курят. Речь Ирины тоже была далеко не тургеневской, скорее, ближе к базарной торговке – крикливая и раздражённая, а голос хрипловато-скрипучий, как у Валериной Натали, почему-то подумалось мне.

А вот на мужской взгляд, возможно, сестра Глеба была хороша. Блестящие чёрные густые волосы забраны в хвост, красивые зелёные глаза, густо подведённые чёрным карандашом, пышная грудь и не менее пышные бёдра, обтянутые тесными спадающими с попы джинсами – одним словом, женщина-вамп. Впрочем, хмурая женщина-вамп, если кому-то такие нравятся.

Не успели мы зайти, как раздался истошный детский рёв.

– Чёрт, она опять за своё! – выругалась Ирина и закричала раздражённо во весь голос, обращаясь в глубину квартиры. – Тайка, не смей бить мальчишек, получишь! – Я вздрогнула: для меня оказалось неожиданностью, что Глеб назвал дочь моим именем.

В детской комнате, куда мы с Андреем прошли за убежавшей вперёд Ириной, встретили плачущих близнецов - черноволосых, кудрявых крепышей и худенькую белёсую девочку чуть постарше их, в колготках и голубой футболке, вцепившуюся в шевелюру одному из мальчишек.

– Я же сказала тебе, не смей их бить! – накинулась на племянницу Ирина, оттаскивая девчушку от сыновей. – Ну, ни на минуту нельзя оставить вместе! – И выматерилась, словно это могло что-то изменить. – Зачем ты на Стаса накинулась?

– Он зайсику лапку откутил! – громко выкрикнула девочка и бесстрашно посмотрела на свою рассерженную тётку.

Сжатый в скорбную полоску упрямый ротик был обнесён красными пятнами и смазанными зелёнкой болячками. Наверное, у неё диатез, подумала я, а мы с Андреем привезли, как назло, в качестве гостинцев апельсины и шоколадные конфеты. Хорошо хоть, что по дороге купили ещё каждому ребёнку по игрушке.

– Ничего с лапкой зайчика бы не случилось, - ворчливо заметила Ирина.

– Зайсику больно, он пакал, - тихо произнесла девочка, и большие её синие глебовские глаза – сердце моё сжалось – перекинулись на нас с Андреем.

И вдруг она вскрикнула «мама» и кинулась ко мне, вцепилась в мои колени. Потрясённая, я присела на корточки, чтобы дочка Глеба смогла обнять меня за шею, и подняла её, прижав к себе. Моя тёзка была лёгкой, словно пушинка.

– Для неё кто на портретах отца, тот и мама, - сердито буркнула Ирина и добавила жестко: – Тайка, отпусти тётю, она не твоя мать. Твоя мама умерла! – И попыталась забрать у меня упирающуюся девочку.