Старость аксолотля

Лифт остановился, ворота раздвинулись. Лысый усач в костюме механика кинул на нас взгляд через плечо, справляя малую нужду в разбитое ведро, звук напоминал резку листового металла. Потолочные галогены зала загорались и гасли в случайных комбинациях. Юрген задрал голову. – Глюки Зигфрида, – пояснил фон Мильце. Зигфрид – главная административная цифферрехненмашина Клина, модель, отставшая на два поколения, но новая машина почему-то до сих пор не смонтирована, хотя детали упали с «Геринга» почти неделю назад. Двое присланных вместе с ними специалистов успели лишь разобрать до основания программное обеспечение Зигфрида. Проблема заключалась в том, что простой в работе электрогехирна [202] был абсолютно недопустим, переход следовало осуществить как можно более плавно. Между тем оказалось, что за все годы полной изоляции Зигфрид эволюционировал здесь в своих квазисетевых структурах в некую странную, ни с чем не совместимую форму. – Псих, чокнутый, – пробормотал фон Мильце, направляясь к двери, над которой горела красная лампочка. Шлюз. Я ожидал перемены в воздухе, но если она и произошла, то к худшему: к зловонию добавилась духота. Яркое освещение вдавливало тени за края пластиковых панелей, которыми были облицованы стены коридора. Фон Мильце остановился и принялся объяснять Юргену, как ему попасть в свою комнату, поскольку не мог лично проводить его туда; фон Мильце было приказано доставить меня прямо к двери Мунди. Мунди ждет. Юргену было знакомо размещение комнат на Клине по трехмерным картам, доступным нам на «Геринге», каждого обучали архитектуре базы и географии планеты, чтобы постоянно не теряться на Мраке в первые дни после прибытия – но одно дело симуляция, а другое – бетонный лабиринт вокруг: Юрген заглядывал в коридоры, пялился на пиктограммы этажа и сектора, качал головой… Мы так его и оставили, с листком бумаги и набросанными на нем подсказками в одной руке и карманным электронным нотицбухом [203] в другой.

202

Elektrogehirn (нем.) – электромозг.

203

Notizbuch (нем.) – записная книжка, т. е. ноутбук.

– Он сказал «немедленно», и это значит «немедленно», – ворчал фон Мильце, таща меня по бесконечным коридорам, лифтам и лестницам. Людей, что мы встретили, оказалось значительно меньше, чем я ожидал, я представлял себе толчею и толпы, заполонившие Клин, очень глупо – в общей сложности нам попалось по дороге человек двадцать или чуть больше. Все они окинули меня оценивающим взглядом, безошибочно узнав нового посланца с «Геринга».

Наконец дверь. Криво прилепленная табличка: Вандельштернфюрер [204] Октавио Мунди. Какое звание!.. Фон Мильце постучал, просунул голову внутрь, буркнул что-то себе в подбородок, толкнул меня через порог, махнул рукой, подмигнул, меланхолично улыбнулся – и проделав все это, захлопнул дверь.

204

Wandelsternfuhrer (нем.) – командир блуждающих звезд.

Это были, вероятно, частные комнаты вандельштернфюрера, его квартира на Клине, довольно просторная, во всяком случае, скальную породу здесь пришлось изрядно пробурить. Площадь гостиной составляла не менее сотни квадратных метров, она была разделена на три яруса, на самом верхнем стоял рояль, на клавишах которого сидел черный кот. Кот окинул меня холодным взглядом и продолжил облизывать лапки. На одном из диванов лежали выпачканные в чем-то брюки, а на столике среднего яруса, между пепельницами, переполненными окурками, белели дамские трусики. В воздухе, с запахом которого и так тщетно боролся кондиционер, висело еще амбре табака и сивушного алкоголя. Даже портрет Гитлера на стене напротив входа висел наперекосяк.

Слева от меня доносился шум воды. Я напряг слух. Кажется, кто-то пел в душе. Мне даже удалось узнать по концовкам слов, которые воплями выкрикивал мужской голос, шлягер десятилетней давности; я уже собирался двинуться к источнику лирических экскламаций, но певец опередил меня – закрутил воду и замолк. Тотчас же он сам появился в гостиной, застав меня смущенным и растерянным посреди комнаты, над алтарем несвежего белья.

Он проследовал мимо, шлепая мокрыми ногами и почесывая волосатую задницу. С черной шевелюры стекала вода. Он выругался себе под нос, а заметив меня, поднял брови.

– А-а, с «Геринга», – пробормотал он. – Кто?

– Капитан Эрде, – представился я.

– А-а, точно.

Он прошел мимо меня, ковыряя пальцем в ухе, и исчез за дверью, противоположной той, что вела в ванную. За короткое время его отсутствия я наконец решился и сел в ближайшее кресло. На мне был стандартный гидрокостюм от АстроКорпс, и я понимал, что на контрасте с голым Октавио Мунди произвожу неприятное служебное впечатление, особенно на фоне раскинувшегося вокруг поля сражения. Но закинуть ногу на ногу всё же не осмелился. Скачок оказался слишком резким: еще час назад – «Геринг»; теперь – военный бордель. О Мраке ходили разные слухи, но ни один из них не соответствовал действительности. Боже мой, а мы на корабле всерьез обсуждали проблему, как отдавать честь в вакуумных шлемах!.. «Ослабление дисциплины», ну да, эвфемизм, достойный пресс-службы рейхсканцлера.

Вандельштернфюрер вернулся, все еще восхитительно голый, но уже причесанный, завернутый в большое белое полотенце с черным хакенкрейцем [205] на плече, с сигарой в желтых зубах. Он придвинул к себе кресло и сел напротив. Сигару так и не закурил; а только кусал ее, улыбаясь мне с оттянутой губой. На вид ему было лет пятьдесят, но в действительности – сорок три. Он получил эту должность под давлением негерманского лобби: его отец был итальянцем.

– Итак, капитан Эрде.

205

Hakenkreuz (нем.) – нацистская свастика.

– Да, вандельштернфюрер?

– Как там наш старый добрый Рейх? Держится?

– Как нельзя лучше, вандельштернфюрер.

Он кивнул.

– Я так и думал. Как нельзя лучше. Именно так. – Его взгляд скользнул куда-то по стене. – А как первые впечатления?

– Ну, это, безусловно, шок для всех.

– Бордель, а не военное учреждение, верно? – перебил меня Мунди.

– Но…

– Ага. Ага. – Он кивнул и уставился в стенку. – Вы знаете, сколько лет здесь проведете? – спросил он внезапно.

– Графики ротации по-прежнему зависят от планов лунной верфи, во всяком случае нас не догнала информация…

– «Адольф Гитлер» должен был отчалить еще шесть лет назад, экипаж сто семьдесят человек. Мы до сих пор не получили необходимого подтверждения. Никто из нас никогда не вернется на Землю.

– Янки своего «Джорджа Вашингтона»…

– Со скелетницей, на автопилоте. – Он перевел взгляд со стены на меня. – А почему «Сталин» тащит сюда забитое под завязку красное мясо? Это даже не колонизация – это спасательная вирусная инфекция в побеге от смерти изначального носителя. Теперь у них будет аргумент: даже полное уничтожение жизни на Земле не уничтожит наш народ! Вы понимаете, капитан? Вы понимаете, почему они не присылают нам больше Унтерменшей и запрещают их разведение? Они включили в свои расчеты посмертную победу идеологии. Теперь им выгоден даже коллапс Земли.

– Вандельштернфюрер, я не могу…

– А вы знаете, что говорит Фульке? – рассмеялся он внезапно. – Что мы должны действовать так, как будто отправителей этих приказов больше не существует. Здесь было кладбище, сначала мы хоронили наших мертвецов, но когда количество могил перевалило за двадцать, я приказал их выкопать и кремировать; отныне мы кремируем всех.

– Я не понимаю, зачем вы мне это…

– Мой дорогой капитан, я обрисовываю вам обстановку. Вы полетите в Ад. Вы полетите в Ад и похитите или убьете Дьявола, хе-хе-хе. Вы отправитесь завтра на рассвете.

– Что…?

– Вы знаете, что такое Ад?

– Да, эта пойма бассейна Тора и…

– И вы знаете, кого здесь называют Дьяволом?

– Нет.

– Ну да. Я расскажу вам одну историю.

Но тут он замолчал и вновь погрузился в созерцание стены. Я оставался неподвижен. Вы полетите в Ад и похитите или убьете Дьявола. И этот его смешок. И эти его параноидальные выводы: спасательная вирусная инфекция в побеге от смерти изначального носителя. Неужели Клин полностью захвачен предателями? Но ведь даже на «Геринге» не найдется более высокопоставленного лица с таким объемом полномочий, как у Октавио Мунди, он здесь вождь, я обязан его слушаться и повиноваться. Неужели по этой причине мне придется притворяться, будто это нормально? Молчать? Или даже поддакивать?

– А может, и нет, – решил он, переведя внезапно взгляд на мое лицо. – Всё обойдется. Довольно краткого введения. Вы осознаете стратегическое значение Ада, не так ли? Границы влияния отдельных государств на Мраке по-прежнему нечеткие, здесь трудно прийти к каким-либо обязывающим соглашениям, тем более что те, кто на Земле, упорно отказываются ратифицировать любые договоры. Если бы мы не научились как-то ладить друг с другом, давно бы пошли в ход лазеры и водородные бомбы, что мы развесили над головами. Конечно, фактор страха играет свою роль: нынешнее соотношение сил неизбежно сказывается на этих переговорах. И я не сомневаюсь, что по-прежнему немного нужно, чтобы все треснуло… Прежде всего потому, что здесь никто никому не доверяет; единственное, в чем мы можем быть уверены, – это в своем взаимном отступничестве. Вы знаете, например, что командующий американцами – еврей? Да. А Ад – это область, на которую все претендуют; там сходятся границы трех зон, а косоглазые имеют туда доступ через море. Это абсолютная пустыня. Проникновение с воздуха ничего не дает, впрочем, там почти негде приземлиться; орбитальные сканы тоже предоставляют мало данных. Отправили пешие экспедиции. Большие потери. Постепенно мы полностью перешли на У-меншей. Но и их у нас не так много. Между тем, разгорелся этот скандал с Кротовой норой Икисавы, Дурхманн нашел эти рисунки… Ну, вы еще услышите подробности от доктора Гаспа. Во всяком случае, в Аду сейчас сидит Лещинский и шлет по радио эти свои безумные манифесты, вся планета его слушает. Во-первых, у нас из-за него чудовищные неприятности, э-э-э, политического свойства; во-вторых, люди Гаспа озолотили бы меня, если бы я вытащил из Дьявола хотя бы половину того, что он знает.