Старость - радость для убийц

Минут через пять из комнаты Обнорской вышел директор, за ним - Георгий Степанович и, наконец, Одетта Робертовна. А вместо медсестры Аллы раздался её голос вослед:

– Розочку попробовала! Вот прямо сейчас! Слизала с ложечки!

– Ну хоть это!
– обернулся Виктор Петрович.
– Уже надежда...

Когда они ушли, я, упрямая, рискнула отворит дверь в квартирку Обнорской. Алла заметила меня не сразу. Она низко наклонилась над лежащей навзничь старой женщиной. Та с расстановкой очень слабого человека выдавливала из себя одно и то же:

– Лекарства... не хочу... лекарства... не хочу...

– И не надо!
– громко отзывалась Алла.

– Никаких лекарств! Это крем был, розочка, в честь вашего юбилея...

– Какого... юбилея?
– хрипела Обнорская.
– Какого...

В её ушах поблескивали бриллиантовые сережки, на иссохшей желтоватой шее мерцала золотая цепочка.

– Ну как же! Ну как же!
– ворковала Алла, точно баюкала непонятливую старуху. И тут подняла глаза, увидела её, "Наташу из Воркуты" и грубо спросила:

– Такую твою мать, что ты тут потеряла?

– Я... я... может, помочь...

– Дура! Вот дура навязалась!
– почти орала медсестра над телом полуживой старухи. И вдруг неловким резким движением сбила голубую тарелочку с кусочком торта. Тарелочка раскололась, торт влип в сукно на полу...

– Ладно, - смиловалась Алла.
– Убирай.

Она дрожала, эта хрупкая, миловидная медсестра. Дрожали даже её веки, дрожали губы, дрожали руки. И зрачок её глядел дико...

Я собрала осколки с пола и взяла, было, чайную ложечку с тумбочки, чтобы в остатки от тарелочки соскрести липкую коричневую массу. Но Аллочка рысьим движением вырвала из моей руки эту ничем не примечательную, металлическую чайную ложку. Мне потребовалось мгновение, чтобы не изумиться даже взглядом, а тотчас, как ни в чем не бывало, подхватить грязь осколком тарелки и пообещать:

– Я сейчас тряпочкой с содой протру.

Алла смотрела на меня с ненавистью, замерев в одной позе, но чайная ложка в её руке дрожала, как осиновый лист на ветру. Вдруг она сорвалась со стула и едва не свалив меня, с уширенными пустыми глазами бросилась в ванную и уже оттуда приказала мне:

– Закрой входную дверь! Слышишь?

Я выполнила её просьбу. Но ведь следовало сообщить ей о том? Не правда ли? И я рванула на себя дверь ванной... И то, что я увидела там...

– Скажешь кому - убью!
– пробормотала медсестра, выдернула иглу из вены и, закрыв глаза, привалилась плечом к стене... Она сидела на крышке стульчака, шприц и пустую ампулу зажала в кулаке. Я голову могла дать на отсечение что при ней, когда она, если можно так сказать, разговаривала с полуживой Обнорской, не было этих предметов. Неужели она прятала их где-то здесь, в этой ванной комнате? Неужели она законченная наркоманка? Неужели никто из её сослуживцев не знает об этой её страсти, даже не догадывается?

Опять вопросы. И ни одного ответа. Но я ведь понимала, что этот-то раз влипла по-крупному. Ни одному наркоману не нужны свидетели. Значит... меня ждут крупные неприятности. Самое простое - мне укажут на дверь, и все мои старания разобраться в деле Мордвиновой пойдет прахом... Значит, надо срочно как-то опять убедить Аллу в моей совершенной к ней симпатии и преданности. Решение созрело с той же быстротой, с какой однажды в деревне вскочила на высокий забор, когда за мной погнался разъяренный бык Филька.

– Аллочка... я ведь и сама... ты тоже никому... ладно?
– и с этими словами я полезла в карман, где лежала... белая пуговичка и, не моргнув глазом, проглотила ее... Пуговичку эту я подняла на ковровой дорожке, хотела швырнуть в окно, да чего-то пожалела, уж такая она одинокая и милая, сунула в карман, мол, пусть лежит... И, стало быть, убедилась в правоте запасливых людей, которые считают, что ничего ненужного не бывает, любая ерунда может пригодиться, всякой чепуховине свой час...

– Синтетика?
– спросила Алла.

– Ага, - ответила я.

– Да-е-ешь, - протянула она, веселея.
– Вот тебе и Воркута! А теперь разбежались!

– Может, ложечку помыть?

– Какую?

– Да чайную...

– Не тронь! Я сама!

Тут и последнему дураку станет ясно, что ложечка-то та не простая... И мне хотелось заполучить её в руки ужасно. Но - не судьба. Аллочка пошла в ванную и вымыла ложечку и сунула её себе в карман.

К чему такая забота о ложечке? На ум пришло единственно объяснение "яд"... А если так, то... Обнорская скоро умрет...

Мне, конечно же, вовсе не хотелось, чтобы мое пророчество сбылось. Однако где-то на задворках сознания остренькой гранью сверкнула гаденькая честолюбивая мыслишка: "Если я догадалась верно - насчет яда - сегодня-завтра будет труп".

Ничего подобного! На следующий день я видела своими глазами, как медсестра Алла самолично отнесла ей поднос с завтраком, а спустя полчаса вышла уже с остатками еды на тарелках.

– Старушка идет на поправку!
– возвестила громко и подмигнула мне свойски.

Старая актриса, если верить Аллочке, умерла в обед.

Аллочка шла по коридору вместе с директором, главврачом, общественником Георгием Степановичем и недоумевала вслух:

Ну надо же... ну надо же... даже супу поела... успела... И вдруг...

– Жаль, конечно, отзывалась главврач Нина Викторовна.
– Жаль... Но ничего не поделаешь, сердечно-сосудистая недостаточность. С сердцем у неё давно были серьезные проблемы...

Мне, я чувствовала это, необходимо было теперь проследить за всем процессом, связанным с мертвым телом. Значит, надо было придумать себе какое-то дело неподалеку от двери, что вела в квартирку покойной Серафимы Андреевны. И я его придумала - принялась мыть окна в коридоре. Я становилась как бы малой подробностью коридорной перспективы. На меня не стоило обращать внимание.

И такое мое решение оправдалось. В своей позиции я увидела, как из квартирки Обнорской вышел директор, потом - медсестра, потом общественники, Георгий Степанович и Одетта Робертовна... Но почти сразу туда вошла сестра-хозяйка и секретарша Виктора Степановича. Стало быть, их там было трое, включая главврача. Чем они занимаются? Мне послышался как бы звук ключа, проворачиваемого в своем гнезде... Не бросая тряпку, я кинулась к двери, рванула её на себя... и очутилась лицом к лицу с тетей Аней...

– Ты чего?
– испуганно спросила она.

– Я? Может, помочь чем?..

Она с шумом выдохнула воздух, как это делает бегун, одолевший дистанцию, то есть первый страх с неё сошел, но что со мной делать дальше - она не знала.

Ей на помощь пришла Валентина Алексеевна, секретарша директора, эта рыжеватая дама в желтых брючках, с бровками в ниточку:

– Благодарим тебя, Наташенька, но помощь нам не нужна... Какая помощь? Мы ждем "перевозку"...

Я вышла и спряталась в своей кладовой. И видела, как примерно через двадцать минут из комнаты вышла главврач. Лицо её было в пятнах. Она покусывала губы.