Старость - радость для убийц

– Много где я побывал!
– ответил знакомый бас.
– В том числе и в Таджикистане...

– А как ты узнал, что я... Может быть, ты знаешь, как мои... мама... Митька... Маринка с Олежкой...

– Не волнуйся. Живы-здоровы.
– Он положил свою лапищу мне на голову и нежно, проникновенно оскорбил: - Безумная! Куда влезла! На одном энтузиазме!

– А ты сам? Твой Таджикистан... Или не признаешь равноправия? В Америке тебя бы феминистки побили туфлями с острым каблуком... Обязательно.

– Оч-чень хорошо! Раз юмор вернулся - девушке жить суждено!
– заключил он и потискал мою вялую руку в своей.

– Тебе привет от Токарева Николая Федоровича.

Я закрыла глаза. Чтоб пережить момент. У меня опять, пусть ненадолго, но смешалось все в один ком: Михаил, "бомж", Токарев, Интеллектуал-допросчик из комфортабельного подвала, неведомо где расположенного... Даже в животе похолодело: "Они что ж, все заодно?!"

– Где же он... Токарев?
– спросила с налетом злой насмешки, а в действительности еле молвила, полузадушенная испугом.

– В госпитале. В него стреляли. Три пули укусили. Одна в голову. Ему всевышний помог. Ни одна, как говорят врачи, не задела жизненно важные центры.

– А я-то думала...

– Убежден: много у тебя накопилось мусорных мыслей. Ты ведь рассчитывала, что как только встретишься с Токаревым - все как по маслу... Верно говорю?

– Верно. В чем же мой просчет?

– За тобой уже следили. Для них не был секретом и номер машины Токарева. Как и его возможности, связи.

– Значит, его из-за меня?

– Не бери в голову. У них с ним старые счеты. Старик им сильно мешал. Продажные шкуры снабжают их информацией с пылу-жару - вот в чем беда. Думаешь - свой в доску, а он автомат наизготовку и по тебе от бедра веером.

– Как интересно... как интересно-то... А можно узнать, кто... кто ты сам? Я ведь думала, ты просто...

– Фотограф? Любитель жучков, паучков, бабочек?

– Естественно. Ты в каком звании-то? Майор?

– Обижаешь, подружка. Бери выше - адмирал всех морей и океанов, включая Памир. Почему замолчала?

Я не спускала с него глаз:

– Потому что отучилась с некоторых пор верить на слово. Ваши документы!

Михаил посмотрел на меня с печалью жалости, сунул руку в карман пиджака, вынул книжечку темно-бордового цвета, развернул и держал так перед моими глазами, пока я не сказала:

– Почему только раз позвонил? Я ждала.

– Потому, чудо заморское, что не было у меня возможностей. Глянь, как хожу.

Михаил встал, направился к двери, припадая на правую ногу.

– Что это?

– А пулька нечаянная. Сама ж знаешь, в Таджикистане этих нечаянных пулек что пчел в улье. Ты, Татьяна, расположена рассказать, где побывала, что повидала? Не мне, я хохотун большой, а очень серьезному человеку?

– Молодому и красивому?

– Есть и такие. Подберем!

– Из тех, кто, "не считаясь с опасностью", "с осунувшимися лицами и воспаленными глазами"?

– Точно. Еще есть вопросы по существу?

– Есть, - я поглядела в зарешеченное окно, на дверь, на потолок, изучила попутно стены, притянула к себе поближе Михаила за лацкан серого, явно парадного пиджака - и произнесла, наконец, то самое, рисковое, потаенное слово, залежавшееся где-то глубоко в печенках-селезенках:

– Наркотики? Они?

Он рассмеялся, закинув вверх каштаново-пегую бороду:

– Дошло, наконец!

– Нет, я давно стала подозревать...

– Не ври, ты все больше охала-ахала по поводу старух, как их обирают после смерти. Тебе эти моменты расстраивали душу... Ничего не скажешь - лихо, талантливо работала банда, что мужички, что бабеночки.

Тут уж лежать я не могла. Села в постели. Михаил подсуетился, торчком поставил подушку мне под спину.

– Ишь как разрезвилась! А все почему? А все потому, что женское жгучее любопытство есть первая и основополагающая черта слабого пола! Не сдвигай сурово брови. Есть утешение. Ювенал сказал: "Никогда не привести столь искусных и постыдных примеров. Чтобы не осталось ещё худших", А Вергилий...

– Михаил!
– страшным голосом позвала я.
– Так ты знаешь того... интеллектуала, который цитировал мне Вергилия, Платона?.. Где он? Кто он? Или это был ты сам, но в маске?

Михаил даже рукой прикрылся от напора моего нетерпения.

– Фигушки!
– заявил.
– не все сразу. Вот встанешь на ноги, и пойдем мы гулять по здешнему парку...

– Ой, вредный какой!

– Еще хуже, чем ты думаешь!
– похвалился и поднялся.

– Жду! Изнемогаю! Хочу все знать! И почему они, все-таки, меня не прибили? Хотя могли... И что с Аллой, жива ли?

Он стоял у двери, покачивая кейсом, большой, сильный мужчина, и... как всякий настоящий мужчина... смотрел на меня покровительственно, если не сказать снисходя. Но теперь мне нравился этот взгляд. Тем более, что Михаил вдруг сказал:

– Вернусь с кувалдой. Имеешь право бить меня по голове, сколько влезет.

– За что?

– За то, что не придал особо серьезного значения твоему погружению. В события Дома ветеранов. Мои дела перевесили, казались куда как значительнее. Ошибочка вышла, гражданин начальник.

Подошел к моей постели, прихрамывая, наклонился, взял мою руку своей лапищей, поцеловал:

– Грамотно, в общем-то, била по цели. Вела себя и в Доме этих бестолковых ветеранов всяческих искусств, имею в виду. И с этими жлобами бизнес-бандитами...
– Помолчал, посмотрел в окно, сквозь которое летнее полдневное солнце обливало комнату ярким, клетчатым светом, сменил тон: Заряжаем магазин... бронебойно-зажигательными! Три выстрела слева направо!

– Откуда знаешь, как я вела с ними?

– Разведка доложила. Сказал - все вопросы потом, после встречи с молодым, красивым.

Повернулся и пошел. Под его неровными тяжелыми шагами неровно поскрипывал пол...

– Постой, Михаил! Постой!

Обернулся.

– А я ведь тебя не знала...

Он пожал плечами:

– Так и я тебя тоже. В разведку возьму при случае.
– Стукнул себя кулаком по голове.
– Склероз! Я же тебе кое-какую литературу приволок. Развлекись на досуге.

Отщелкнул замочки кейса, пристроил на тумбочке стопку книжонок в ярких обложках и ушел, оставив меня недоумевать по самым разным поводам. И есть перловый суп, котлету с макаронами, запивая все это больничное роскошество жиденьким четвертьсладеньким компотиком.