Старый год

– Я тебе потом расскажу, обязательно, – пообещал доктор.

Люся принялась перевязывать ему ребра. Доктор терпел. Только раз сказал:

– Дышать больно.

Потом он промыл ссадину на локте Люси, коленку она только ушибла.

– А почему здесь Веня Малкин? – спросила Люся. – Я так удивилась, вы не представляете. Он же такой... от него девчонки тащатся.

– Что? – спросил доктор.

– Это слово такое. При вас не было. А почему он здесь? Что за болезнь у него?

– Он неизлечимо болен и будет жить здесь, пока не найдут средство от его болезни.

– Неизлечимо? – насторожилась Люська. – А как болезнь называется?

– Я с ней не сталкивался. Только в прессе, – сказал Леонид Моисеевич. – Это иммунодефицит.

– Не знаю такой болезни.

– Она еще называется СПИДом.

– Так он здесь всех перезаразит! Это ужасная болезнь!

– Болезнь передается только через кровь, – ответил доктор. – Я проверял по литературе. К тому же здесь нельзя заразиться...

– Почему же?

– Любые болезнетворные вирусы и микробы быстро теряют здесь вирулентность. То есть становятся нейтральными.

– Быстро – это же не сразу, – возразила Люся. – Он успеет... Но вообще-то какой ужас! Он голубой, наверное?

– Голубой?

Но Люся не стала объяснять, ей показалось неприличным и даже стыдным говорить о таких вещах. Доктор и не приставал.

Надо будет подальше от него... Мало ли что говорили, что через зубных врачей передается. И при переливании крови.

– При переливании крови передается, – сказала Люся.

– А что и кому мы будем переливать? – спросил доктор. – Наша с тобой кровь несовместима. Стоит сделать переливание – сразу умрешь.

– Почему вы так уверены? Кто у вас умер? – спросила Люся.

– Никакой тайны здесь нет, – сказал доктор. – Наш император сначала решил, что если ему будут переливать кровь новеньких жителей нашего королевства, то и его кровь сохранится. Но сначала я сделал опыт... Тут появилась кошка. Она умерла.

– Кошки одно, а люди другое, – сказала Люська.

Доктор не стал отвечать, а почему-то отошел к шкафчикам с приборами и, достав градусник, стал встряхивать его.

– Хочешь, я смерю свою температуру?

– А что?

– Температура человека здесь колеблется в пределах тридцати и тридцати двух градусов. Я – лягушка, очень долговечная, как все лягушки.

– Значит, пытались переливать кровь и убили кого-то?

– До меня здесь были другие врачи.

– И что с ними случилось?

– Они проводили опыты.

– И что же? Их казнили? Сожгли?

– Они уехали. Нет их здесь, они живы, но живут далеко.

Люся обмакнула тряпочку в воду и потерла пятно на джинсах.

Дантес сунул голову в дверь и сказал:

– Госпожа невеста, вас приглашают одеваться.

– Как так?

– В джинсах императриц не бывает, – сказал Дантес.

– Уйдите, – сказала Люся. – Я еще не кончила.

– Через пять минут. Император волнуется.

– Я лучше повешусь, – сказала Люся. – Честное слово, лучше повеситься...

– Они тебя вытащат из петли и оживят.

– Нет уж! Я не ваша! Я могу умереть по-человечески. У меня кровь человеческая.

– Ну что ж, заблуждаться тебе никто не может помешать, – сказал доктор. – Но позволь сообщить одну вещь, которая, возможно, изменит твое отношение к жизни... И ко всему, что здесь происходит. Как мужчина, император тебе ничем не угрожает. Не может.

– В каком смысле? – спросила девушка.

– Ну не мужчина он. – Доктор говорил вполголоса, отвернувшись от двери, боялся, что его будут подслушивать. – Я же его обследовал, а он, в свою очередь, пытался... возбудиться.

– А здесь что, все мужчины такие? – Люся догадалась, о чем говорил доктор, и в самом деле почувствовала какое-то облегчение, хотя доктор мог и соврать, чтобы подвести ее под венец. Все они здесь, в сущности, уроды.

– Мужчины здесь разные, – сказал доктор. – Совсем разные. Но, конечно, мужчин в прямом смысле этого слова здесь немного – репродуктивные возможности падают с каждым месяцем.

– А что? Разве здесь можно родить?

– А вот это исключено! – сказал доктор. – Ребенок – слуга времени. Ты не можешь создать мир без времени и населить его детьми. Чтобы они не росли. Ни природа, ни наша антиприрода до такого не додумалась.

– Все равно я не пойду...

– Подумай, Люся, чего ты хочешь, – сказал доктор. – Молчишь? А я за тебя отвечу. Ты надеешься, что тебя выручат. Вернее, ты надеешься на Егора. Спасший единожды всегда остается рыцарем. Я правильно говорю?

– И что тогда?

– Если ты сейчас скажешь императору «нет», вернее всего попадешь в тюрьму. И там превратишься в кусок протоплазмы. Они могут быть жестокими. И если появится твой Егор – его постигнет та же участь. И не только потому, что император лишен понятий морали или жалости, но потому, что он не может потерять лицо – слишком много врагов. И сильных врагов.

– Врагов? У императора?

– Больше, чем у меня. – Леонид Моисеевич криво усмехнулся.

– И что я должна, по-вашему, делать?

Леонид Моисеевич поднялся и попробовал, не мешает ли повязка рукам. Потом накинул на голое тело халат. «В этом мире, – подумала Люся, – наверное, градусов пятнадцать, если не меньше, а они не чувствуют холода. Готовы ходить голыми, наверное, по старой памяти одеваются. А так это никому не нужно».

– Что тебе делать? Не спорить. Быть хитрой, как змий, и лукавой, как дьявол, – сказал доктор. – Не спорить, не раздражать и искать выгодный тебе самой путь.

– Для меня здесь нет выгодных путей.

– Так только кажется. Даже на сковородке есть прохладные места, – возразил доктор. – И если ты задумала что-то, то пойми – покорная, безопасная, спокойная, ты будешь свободной. Привлекая к себе внимание, ты будешь испытывать сопротивление. Неужели так трудно понять?

– Трудно, – упрямилась Люся, хотя поняла доктора и даже почти согласилась с ним. – Я потерплю, и все кончится.

– Все! – крикнул Дантес. Он придерживал дверь, чтобы не закрылась. – Империя больше не может ждать.

– Иди. Иди, я потом подойду, – сказал доктор.

Люся глубоко вздохнула и вышла в зал.

У двери в медпункт стоял Веня Малкин, совсем не такой прекрасный и сокрушительный, как у нас. И Люсе даже показалось, что он потускнел после разговора у императора.

– Ну как, – спросил он, – доктор освободился?

«Сейчас у него можно было спросить, – подумала Люся, – а на какой час вы записаны? И он растеряется».