Старый год

Теоретически мне известно, что подслушивать плохо, но мне было неловко кричать за сто метров, чтобы молодежь замолчала и подождала, пока я подойду.

А может быть, мне было любопытно послушать, о чем они говорят, – все мы готовы осуждать нетактичность такого рода, но практически каждому из нас приходилось подслушивать чужие разговоры. А я не таился – им достаточно было оглянуться, чтобы меня увидеть. Я просто остановился.

– Тебе надо уходить, – говорила императрица, – спасибо тебе, конечно, что приехал, но надо тебе с Гариком уходить.

– Я уйду только с тобой.

– Не говори глупостей. Я, Егорушка, первую неделю тебя ждала, считала мгновения. Как будто стояла на платформе и до отхода поезда оставалось все меньше. А потом поезд ушел.

– Поезд ушел, а я приехал.

– Это не повод для шуток, – строго ответила Люся. – Это моя трагедия. Неужели не понимаешь?

– Почему?

– А потому, что ты уедешь, а я останусь.

– Но я же приехал за тобой.

– Ты глупый, да?

– Ты хочешь сказать, что ты уже... изменилась?

– Я хочу это сказать. И я знаю, что это так.

– Но почему?

– Я больше не хочу есть – мне не надо есть и спать. Понимаешь, что все процессы во мне остановились, мои внутренние часы остановились. Я даже чувствовала, как это происходит, – ты не представляешь – как будто в тебе это тикает... но медленнее и тише, у меня уже пульс другой, медленнее. Хочешь пощупать? Ну ладно, не надо, потом.

Она было засмеялась. А может, всхлипнула.

Я не стараюсь показаться трогательным и сам не выношу сентиментальности. Но я присутствовал при самой настоящей трагедии, которую мне, к сожалению, до вас не донести. Или вы сами поймете ситуацию, станете на место влюбленных, или я промолчу...

– Может, попробовать вернуться к нам? – спросил Егор. И видно было, что он сам в такую возможность не верит. Он был подобен бегуну – мчался, мчался, выиграл забег, но вместо финишной ленточки ударился лбом в стену.

– И ты будешь сидеть возле меня в больнице, в палате для безнадежных и держать меня за руку?

– Это необязательно. Ведь еще никто не попробовал.

– А я думала, что ты меня немножко любишь. Ты подумал, что ты предлагаешь? Чтобы я вернулась на верную смерть?

– Но я же прилетел за тобой.

– Ты тупой, да?

Она была права, но я понимал и Егора. Он так стремился к ней, что мог подсознательно выбросить из головы мысли.

«А что потом?» «Потом» не было, а была высшая цель – пробиться, совершить подвиг, плюнуть на все – лишь бы соединиться с Люсей. А там обойдется... Еще одна жертва славного «авось» русской истории.

– Я не тупой, – обиделся Егор. – И никто еще не возвращался отсюда. А вдруг все это – вранье? Придумано оно специально для того, чтобы никто не смел и мечтать отсюда уйти?

Абстрактно эта мысль имела право на существование. Но я понимал, что для Люси она звучит почти издевательски и никак ее не переубедит.

– Значит, ты решил провести опыт – на мне!

– Ну что делать! У нас все-таки врачи, больницы.

– То-то Веня Малкин от нас сюда эмигрировал!

– Так это же СПИД!

– У меня тоже СПИД. И неизвестно еще – насколько заразный.

– Не надо меня пугать!

– Я тебя не пугаю. Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Мало примчаться ко мне на белом коне. Некому твое геройство оценить. Даже Гарик не оценит.

– Но здесь оставаться нельзя! – сказал Егор.

– Конечно, нельзя, – согласилась Люся. – Здесь института нет, мамы с папой нет, даже мороженого не дают.

– Не в этом дело.

– Я и без тебя знаю, что не в этом дело!

– Тогда я останусь с тобой.

– Хватит, может, подвигов? – спросила Люся.

– А ты?

– Опять двадцать пять!

Я повернулся и пошел прочь. Мне не хотелось, чтобы они увидели, что я их подслушиваю.

Я пошел по территории стадиона, не замечая, куда иду, стараясь решить неразрешимую задачу – что же в самом деле делать нашим юным героям? Мне было страшно, потому что вариантов у ребят не было. Только эта пустыня. И я был почти уверен в том, что Егор отлично понимал это в тот момент, когда бросился в открытую дверь. Знал, но надеялся на чудо. И в шкале его ценностей в тот момент было важнее увидеть Люсю, а остальное оставалось в тумане. За финишной ленточкой.

Впереди на асфальте, на большой площадке перед плавательным бассейном, лежало нечто разноцветное, словно клумба, какие устраивают в престижных парках, выращивая на них узор из множества цветов: незабудки изображают небо, тюльпаны – крышу дома, а ромашки – его стены.

Когда я подошел поближе, то увидел, что клумба – в самом деле громадный ковер, вернее, рваные куски ткани, прошлой формы которых я угадать не мог. Ясно было лишь то, что когда-то ткань была полосатой – полосы были желтыми и фиолетовыми.

От этих кусков тянулись веревки, длинные и крепкие, они сходились к лежащей на боку большой корзине, метра полтора в диаметре.

И как только я увидел корзину, то понял, что вижу остатки воздушного шара.

Необычная находка. Я подошел поближе, и тут из корзины показались пальцы, схватились за ее край, затем с трудом поднялся по пояс человек и спросил меня:

– Что фы тутт телаете? – Очевидно, этот человек и был финном Койвисто. О том же говорило и лицо незнакомца, изрезанное глубокими морщинами и окаймленное темно-рыжей шкиперской бородкой.

– А вы? – спросил я.

– Я охраняю воздушный транспорт, – сообщил человек. – Мое имя Арно Койвисто. Я из Хельсинки и совершал перелет через Петербург в Москву. К сожалению, я потерпел крушение и стал инвалид. У меня нет ног!

Он перевалился животом через край корзины, и я в самом деле убедился в том, что у Арно отрезаны ступни ног и культи замотаны тряпками, словно на ногах у него серые штаны.

Арно встал, держась за край корзины. Видимо, раньше он был очень высок – по крайней мере даже без ступней он не уступал мне ростом.

– Вы не спешите, – сказал он. – Мне скучно.

Он говорил по-русски вполне сносно, но с акцентом. И, конечно же, он мне был крайне интересен, ибо относился к числу тайн этого мира. Зачем он летел, чего ему было надо?

– Я не спешу.

– Вы здесь новый. Вы не бандит, не такой, как они. Может, вы пленник?

– Я чужой, – согласился я. – А вы здесь давно?

– Я не уверен, – сказал воздухоплаватель. – Но я жду помощь из моего города. Меня будут искать. Я гарантирую.

– Вы живете в Хельсинки?