Старый год

– Ах, не тратьте времени даром, – сказал Кюхельбекер. – Я был комкором. В тридцать седьмом за мной должны были прийти. Вы найдете здесь немало таких же.

– А зачем вам псевдоним?

– Я не знаю, чья рука и когда захочет до меня дотянуться.

– Вы хотите сказать...

– Я ничего не хочу сказать, – оборвал меня Кюхельбекер. – Но наша Земля невероятно велика, сотни лет, если не тысячи, она наполнялась людьми, которым не нашлось места у вас. Что я о ней знаю? Лишь немного больше этого чудака-путешественника. Так вы согласны бежать со мной?

– Согласен, но я должен поговорить с Егором и Люсей.

– Разве они не остаются здесь?

– Все так сложно...

– В сущности, все так просто, – ответил комкор и пошел прочь. Он не стал отходить далеко, а гулял по окружности лежащей на земле оболочки воздушного шара.

Я подошел к моим спутникам.

– Кюхельбекер предлагает свою помощь, – сказал я, – в поисках Сони и отверстия.

– А что ему нужно взамен? – сразу спросила Люся.

– Чтобы мы помогли ему бежать отсюда. Он боится, что разбойники его догонят.

– И правильно боится, – сказал финн. – Они молодые и дикие. А меня брать не надо. Мне везде плохо. Я лучше останусь у оболочки шара. Если меня будут искать, они увидят сверху и возьмут меня.

– Иди с Гариком, – сказала Люся Егору. – Я вас провожу. А потом, наверное, останусь у Сони.

– Нет, я от тебя не уйду, – упрямо произнес Егор.

– Ну сколько можно, милый, – сказала Люся, гладя его по руке. – Это самоубийство. Хватит уж меня. Оставайся жив. Ты потом навестишь меня. А я не изменюсь. Я буду жить у Сони и ждать – сначала ты передашь мне записку, а потом приедешь меня навестить. Разве я плохо решила?

Она отчаянно старалась не заплакать.

Кюхельбекер, которому надоело ждать, подошел к нам.

– Когда вы отправляетесь? – спросила Люся.

– Сейчас, – сказал Кюхельбекер.

– Уже? – Люся вдруг испугалась. – Нет!

– В сущности, нам все равно, когда это сделать, – сказал Кюхельбекер. – Но лучше сейчас, пока бандиты заняты своими делами. Мы не знаем, что этот Веня придумает через полчаса.

Люся вдруг вцепилась в Егора. Она стояла совсем близко, так что ее грудь касалась его тела. Она стала шептать ему, думая, что никто не слышит:

– Егорушка, ты останься, ты потом их догонишь. Ты, пожалуйста, задержись, ты должен... ты извини, что я сама тебе это говорю, ты должен полюбить меня. Я же никогда ни с одним мужчиной еще не была, я себя для тебя берегла. Ты со мной побудешь, ну сколько хочешь, и сразу пойдешь за ними. Это недолго, честное слово, я знаю, но я не могу остаться так... Я же твоя женщина. Ну не уходи сразу!

– Курат, – негромко сказал Арно. – Курат.

Наверное, он услышал. Да и все слышали.

Но что ты тут скажешь? Скажешь – идите, ребята, мы подождем? Как это скажешь? Ведь для Люси это сейчас самая главная в ее жизни и, может быть, единственная тайна.

– Егорушка, – шептала она, касаясь губами уголка его губ.

Егор отстранил ее.

– Гарик, – сказал он. – Я думаю, что вы там, в институте, скоро пришлете человека. Скорее всего, это будешь ты. Главное – понять, может ли человек вернуться. Ты меня понимаешь? Пускай в следующий раз привозят хоть целую лабораторию.

– Егор! – закричала Люся.

– Погоди, Люська, – сказал Егор. – Ты мне скажи, ты как ездишь в город? На Комсомольский? Веня говорил, что ты в магазин ездишь.

– На велосипеде.

– И второй можно найти?

– Еще бы.

– Вот и отлично, – сказал Егор. – Мы ждем здесь месяц.

– Лучше не здесь, – посоветовал Кюхельбекер. – А напротив, в домике Пыркина. Там у них есть убежище. И велосипеды там спрячете.

– Правильно, – поддержала Люся. – Пыркин – мой друг.

Она повернулась к Арно.

– Молодой человек, – сказал воздухоплаватель Егору. – Вы возьмете мой журнал и отвезете в Петербург. И возьмите у меня схему пути. Я там пометил поселения и всякие нужные места.

– Нет, – сказал Егор. – Не сейчас. Только если Гарик не сможет вернуться. Мы ждем месяц.

– Егор, да послушай ты меня наконец! – закричала Люська.

– А сейчас мы пойдем к реке, – сказал Егор. – С тобой, Арно, мы не прощаемся.

– Это правильно. Не надо прощаться. Мы еще увидимся, – сказал финн.

Егор вел Люську за руку. Она все вырывала руку, но как-то несмело, как будто вдруг поняла, что все решает сейчас Егор. Может, потому, что ему есть что терять. Она уже потерпела поражение в войне со временем.

– Теперь, с вашего позволения, командую я, – сказал Кюхельбекер. – Я лучше знаю обстановку. Мы все расходимся. Так, чтобы сойтись к пристани с разных сторон. Если мы пойдем группой, мы слишком заметны.

Он был прав. Я пошел направо.

Егор спросил Люсю:

– Тебе что-нибудь надо взять в своей комнате?

На несколько секунд Люся задумалась, как бы мысленно припоминая свои вещи.

– Тут знаешь, что удобно, – сказала она. – Ничего человеку не надо. А если понадобится, то можно найти магазин. Только, Егорушка, еще раз подумай.

– Хватит. Я решил, – сказал он. – Все в порядке...

По знаку Кюхельбекера они пошли левее, Кюхельбекер направился прямо к лодке.

Никого не было вокруг, словно наступила сиеста.

Потом я увидел бандита, который сидел на земле у входа во Дворец спорта и копался в лежащей на коленях куртке. Вшей он там, что ли, искал?

Я старался изображать гуляющего бездельника, не знаю, как это смотрелось со стороны. Краем глаза я видел, как Кюхельбекер широко шагает к речке. Он раньше меня дошел до парапета и стал смотреть на воду. Где-то еще левее должны были идти Люся и Егор.

В сущности, до реки было недалеко, и я уж подумал, что, может, наш побег пройдет незамеченным. Но давно известно, что нельзя расслабляться. Как только ты решаешь, что все обошлось и тебя уже сегодня не вызовут к доске, как голос учительницы доносится через весь класс: «Гагарин, попрошу к доске».

Мои ноги незаметно двигались все быстрее, и я почти бегом выскочил на пристань речных трамваев и еле успел остановиться наверху. Одна лодка лежала на причале, две другие были привязаны и покачивались на незаметной волне, а вот четвертая – видно, ее унесло и опрокинуло – как раз в этот момент причаливала. Один из бандитов выскочил на причал, чтобы привязать ее, второй сушил весла.