Стеклянный ангел

– А я и не тороплюсь, - сказал Миша.

И не сказать, чтобы его особо уязвили эти слова, но неприятно ему было выслушивать такое от этого человека.

– Вы знаете, а ведь я могу вам посодействовать, - сказал Сенин-старший.

«Решил не тянуть кота за хвост, - подумал Миша, - решил сразу без обиняков. Правильно, зачем ему хороводы вокруг меня водить? Не велика птица, так, наверняка, рассуждает».

– Можете посодействовать? – переспросил он. – В самом деле?

Сенин-старший кивнул.

– В обмен на что? – спросил Миша.

Сенин усмехнулся, встал, подошел к столу, переложил какие-то бумаги с места на место и только потом сказал, серьезно глядя Мише прямо в глаза:

– В обмен на то, что вы отстанете от моего сына.

Миша глаза не отвел, хмыкнул, закинул нога на ногу.

– А если не отстану?
– с нарочитой развязностью спросил он, стараясь придать голосу больше наглости, сыграл, как говорит Тарас Борисович, в хама.

– А если не отстанете, - сказал Сенин, и Миша просто физически ощутил, как взгляд этого человека леденеет, просто замораживает, аж до мурашек по спине, – в таком случае вы столкнетесь с большими трудностями и в работе, и в личной жизни.

– Вы мне угрожаете? – усмехнулся Миша.

– Угрожаю, - Сенин-старший вытянул руки поверх стола, скрестил пальцы в замок, все так же не сводя с Миши глаз.

– Ну что ж, – сказал Миши и встал, с шумом отодвинув стул, – в таком случае позвольте откланяться, а также поставить вас известность, что угроз ваших я не боюсь, и от сына вашего не отстану, чего бы это мне не стоило.

– Не отстану, – повторил он, смотря прямо в мрачнеющее лицо Германа Олеговича, – пока он не перестанет сеять вокруг себя зло, не перестанет калечить человеческие жизни.

Миша повернулся и пошел к выходу, ожидая чего угодно: того, что со спины нападут охранники, и, повалив на пол, забьют ногами, того, что запустят в голову той тяжелой хрустальной пепельницей, что стоит на столе, и даже того, что выстрелят в спину, - а кто его знает, может у них это как пить дать? – но только не этого спокойного голоса, который четко и раздельно произнес:

– Что, парень, зависть покоя не дает?

Миша застыл, потом повернулся, подошел к столу.

– Зависть? Какая зависть? О чем это вы?

– Да ты просто завидуешь моему сыну, завидуешь всем, кому повезло больше чем тебе, неудачнику, и это мерзенькое меленькое чувство прикрываешь негодованием об оскорбленном человечестве. Знаю я таких – натура у вас гнилая. Сами ничего добиться не можете, вот и пакостите.

– Да вы вообще о чем? – Миша почувствовал, что у него стало подергиваться левое веко. Так бывало при сильном волнении. Этого еще не хватало. Он сжал зубы, пытаясь унять тик.

– Ты просто завидуешь, – равнодушно повторил Сенин.
– Ты – неудачник. Самый настоящий неудачник.

Словно отхлестал словами по лицу.

– Чему завидую?
– спросил Миша.
– Тому, что ваш сын подонок и мерзавец?

– Тому, что у него есть огромный дом, дорогие машины, счет в банке. А ты – нищий идеалист. Нищий и завистливый.

– А вам известно, что ваш сын периодически совершает что-либо

гнусное, аморальное, противозаконное – аварии, изнасилования, избиения,

оскорбления чести и достоинства? Конечно, известно. Ведь вы сами выгораживаете его, спасаете от реальных сроков, кидаетесь на защиту.

– Даже если так - кто тебе дал право выносить свои вердикты? Ты что – судья? Представитель небесной фемиды? Народный мститель?

– Нет, я просто ненавижу несправедливость, ненавижу подлость.

– Ну, вот и ненавидь себе, пожалуйста, кто ж тебе мешает? Всяких там бомжей, пролетариев общежитских, проституток с трассы. У тебя это хорошо получается, видел как ты по телевизору распинаешься. А от сына моего отстань, понял? Если еще раз подойдешь близко…

– Подойду, – перебил его Миша, – подойду. Буду снимать его, буду обо всех его мерзостях сообщать, буду за каждым шагом его следить.

– Слушай, парень, похоже, ты не понимаешь, с кем имеешь дело.

– Прекрасно понимаю, - Мишу охватила такая ярость, что ему уже было все равно, что с ним будет, - вы достойный отец своего сына.

Сенин ничего не ответил, откинулся в кресле, прищурился, потом позвал:

– Стас!

Стас вошел мгновенно, видно стоял за дверью.

– Отвезите молодого человека домой, – сказал Сенин.

– Вот возьми, - Стас протянул Мише черный пакет. Миша приоткрыл его и на дне пакета увидел свой фотоаппарат и телефон.

– И вот это тоже тебе, - сказал Бульдог и со всего размаху врезал Мише под дых, - от Германа Олеговича и от меня лично.

* * *

– Ты почему не спишь, сынок?

– Не спится, мама.

– И за компьютером не сидишь, как обычно, – Мама присела на край дивана, потрепала Мишу по волосам. – Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось. Все в порядке.

– Но ведь я вижу. И синяки опять. Ты даже в детстве так не дрался. Расскажи мне, что происходит? Я очень волнуюсь.

– Да нечего рассказывать, мамочка, – Миша привстал на постели. – Обычные рабочие дни. А то, что физиономия в синяках – так это издержки профессии. Кому ж понравится, что его фотографируют в самом непотребном виде? Вот и бьют… Только не говори мне, чтобы я нашел другую работу. Не сейчас, прошу тебя.

– Хорошо, не буду, – вздыхает мама, - а давай-ка лучше мы с тобой чаю попьем. Я печенье испекла - очень вкусное.

– Нет, мама, не хочется.

– Ну, как знаешь, сыночек. Не переживай так сильно, и постарайся заснуть. Хорошо?

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи.

Мама укрыла его, подоткнула ему одеяло, как в детстве, еще раз погладила по голове.

– Послушай, мам, – окликнул он ее, когда она уже скрылась за ширмой.
– Почему мы никогда не говорим об отце?

За ширмой несколько минут было тихо

– А что о нем говорить, Миша? Я не знаю, о чем говорить… Все, что нужно было, я тебе рассказала.

– Ты, правда, не знаешь, где он сейчас?

Он слышит, как мама вздыхает.

– Может быть, мы не будем об этом говорить? Это не очень легко… Я ведь тебе уже рассказывала… Правда, ты был еще маленьким, наверное, не все мог понять. Но ведь мы еще тогда с тобой договорились, что не станем больше обсуждать эту тему.