Стеклянный ангел

Он промолчал, не зная, что ответить, вновь понимая, что происходит что-то неправильное, нелогичное, мешающее ему рассуждать. Почему она не торопится развязывать его? Стоит у окна, и смотрит так серьезно, так пристально. Он вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, что происходит, на минуту забыв об опасности, которая существовала где-то рядом, в сырой молчаливой темноте. «Как она узнала, что я здесь? Ведь я не успел отправить ей сообщение. Как она узнала, что я здесь?»

Внезапно среди тишины раздалась мелодия, и оба вздрогнули от неожиданности. Нежный женский голос запел на чужом языке, и даже без перевода становилось понятно, что это песня о море, о солнце, о любви.

Жанна торопливо вынула из кармана телефон, нажала отбой. Миша подумал, что раньше никогда при нем телефон Жанны не звонил. И в ту же секунду вдруг, неожиданно и бесповоротно, он понял все. Все стало на свои места. Как в детстве, когда на своем первом стареньком фотоаппарате ему удавалось правильно навести резкость, и расплывчатая мутная картинка становилась ясной и отчетливой. Теперь он не удивлялся тому, что она никак не догадается развязать ему руки.

Он заговорил, теперь уже громко, не таясь. Потому что теперь не нужно было бояться того, что где-то в темноте стоит Алиса.

– Эта мелодия в твоем телефоне… я ее уже слышал. В одном детском доме. И Вера Алексеевна - ты ведь знакома с ней, не правда ли?
– сказала мне, что эта песенка учит ее воспитанников мечтать. А ты, Жанна, или нет, Надя, о чем ты мечтаешь? Мечтаешь убить меня? Так же как убила всех этих людей? Эта песенка в твоем телефоне для вдохновения? Чтобы не разучиться мечтать?

Она усмехнулась. Он это ясно видел. Луна освещало ее лицо, делая его каким-то нереальным - голубовато-бледным и неживым. Словно это была не Жанна, а кто-то другой - принявший ее облик.

– Не нужно было тебе вмешиваться во все это, - сказала она негромко, - не нужно было, Миша. Я ведь просила тебя.

– А теперь ты не знаешь, что со мной делать? Может, просто придушишь? Ведь ты поэтому не развязываешь мне руки?

– Тебе этого не понять, не понять! – заговорила она, и отошла от окна, заходила вокруг него, стуча каблуками.
– Ты живешь в другом, совершенно ином мире! Ты не видишь всего того, что вижу я. Подлость, низость, предательство! День за днем, день за днем!

– Я вижу! Вижу так же, как и ты. Разве ты не помнишь, чем я занимался столько лет? Я вместе с тобой видел все то, о чем ты говоришь.

– Нет, то что видишь ты, совсем не то, что вижу я! Ты и тебе подобные из человеческой трагедии создаете зрелище. Вы рекламируете зло! Да, да, не перебивай меня! Так и есть! Вы способствуете тому, что зло становится обычным явлением, оно становится развлечением. Оно будоражит нервы, и люди хотят еще и еще, не задумываясь о том, что происходят реальные несчастья с реальными людьми! Зло становится нормой! А оно не может быть нормой! Он должно быть наказано. Тихо наказано, без афиширования, крепкими, сильными руками. Я наказывала тех, кто заслужил наказание. И тех, кто нуждался в покаянии.

– Это убийство, Жанна. Неужели ты не понимаешь, что ты сама творила зло, о котором говоришь. Нельзя убивать без суда и следствия. Нельзя. Ты сама стала такой же. Ты сама распространяешь зло.

– Что ты можешь понимать в этом? Ты, разбалованный глупый мальчишка? Думаешь, удастся спрятаться от жизни за своими шуточками? Думаешь, если будешь хохмить, проживешь, горя не зная? Зачем ты сунулся в это дело? Кто тебя просил? Ради теплого местечка на телевидении? Если я сейчас развяжу тебя, побежишь со своими фотографиями разоблачать убийцу в погонах? Продашь меня со всеми потрохами? Ради того, чтобы потом с упоением показывать во всех подробностях убийства, ограбления, избиения? Показывать несчастья человеческие, превращая их в балаган? Зло не надо показывать, его надо уничтожать! Я была ребенком, когда мою мать грязные подонки …

Она замолчала, и он понял, что она пытается справиться с рыданиями. Он не встревал, и ничего не говорил, понимая, что ему нечего сказать.

– Я тогда расправилась с ними, - снова заговорила она. – Ночью подожгла дом. Пыталась разбудить мать, чтобы увести ее, но не смогла. Сил у меня не хватило, а она была пьяной, спала крепко. Я долго не могла себе этого простить… Потом в моей жизни появился свет. Девочка, моя подруга. Я любила ее больше всего на свете, больше, чем я любила бы сестру, ребенка, мать. Я на все была готова ради нее. Потом ее у меня отняли, потом отняли еще одного любимого человека. Люди отняли… Все, кого я убила, не заслуживали того, чтобы жить. Они заслуживали только покаяния. И я дала им возможность раскаяться. Я и мои ангелы. Шестерых своих ангелов я раздала тем, кто нуждался в прощении. И одного ангела мне пришлось украсть, для того, чтобы человек, разрушающий вокруг себя все живое, не остался без покаяния.

Теперь у меня остался только один ангел. Посмотри на него хорошенько, он - твой.

Миша взглянул на маленькую прозрачную фигурку у нее на ладони, не решаясь взглянуть в ее лицо. Он молчал, и она снова заговорила.

– Когда-то он был моим. Мне дал его человек, который и создавал этих ангелов, ангелов покаяния. Я тоже нуждалась в покаянии. Потому что я убивала. Но теперь он - твой. Я оставила его для тебя. Он - последний. Больше у меня нет. Тех, кто нуждается в покаянии, гораздо больше.

Она немного помолчала, потом подошла к нему, прижала его голову к своей груди, погладила его по волосам. Он слышал, как бьется ее сердце.

– Я обещаю, Миша, что этот ангел будет твоим. Я никому его не отдам. Он – твой. Не нужно было тебе мешать мне. Ведь я предупреждала тебя. Ты должен был понять это еще тогда, когда в поезде у тебя пропала карта памяти. Но ты не понял. И даже, когда ты сунулся в дом Тадеуша Войтковского, и мог бы расстаться с жизнью, все равно не понял. Не понял, что это предупреждение. Что мне теперь делать с тобой?

Она подошла к нему очень близко. Положила руки ему на плечи. Ему стало страшно, так страшно, как если бы человек, которого он очень любил и который умер, оплакиваемый им и похороненный, вдруг ожил бы и пришел к нему, требуя любви, требуя объятий и поцелуев.

Это была не Жанна, это была совсем другая женщина, женщина, которую он не знал. Убийца. И имя у нее было другое: Надежда, Надежда Ермилова. Жанны больше не было.

Он почувствовал ее теплые, нежные руки у себя на шее. И замер в оцепенении и ожидании, он и сам не знал чего: любви или смерти… Он закрыл глаза и мысленно попрощался со всем, что было у него в этой жизни – хорошего и плохого… Приготовился к тому, что сейчас на шее захлестнется веревка…

Неожиданно она наклонилась к нему и поцеловала его в губы, прошептала еле слышно:

– Он будет со мной, пока не понадобится. Пока не станет нужным тебе. Я обещаю, что этот последний ангел – только для тебя.

Через мгновенье он открыл глаза и увидел ее удаляющуюся тень на серой стене …

И долго-долго, уже после того как стих в темной анфиладе полуразрушенных комнат глухой удаляющийся звук ее шагов, он все прислушивался и ждал. И сам не знал, чего ждал…