Стеклянный ангел

– Вы сейчас на Аркадия Сенина похожи, - вдруг сказала она, - как будто это не его убили, а вас. Вас, Михаила Плетнева, порядочного, хорошего парня убили, а он, подонок и мерзавец, остался жить. И стоит сейчас передо мной.

Его передернуло, судорожным ознобом свело руки и ноги. Он встряхнул головой, словно пытаясь сбросить с себя ее тяжелый взгляд, и сказал, криво улыбаясь:

– А хотите, я вам заплачу? За ночь? Всего один раз, и вы сможете купить своим подопечным пару мешков муки! Ну, соглашайтесь! Ведь вы ради них на все готовы, а я утолю свой сексуальный голод.

– Пошел вон, - хрипло сказала она и отвернулась.

И он пошел. С этой прилипшей к губам кривой улыбкой, от которой самому было тошно. Долго плутал по деревне, путаясь в переулках, потом вышел к шоссе, ведущему в город, и еще около часа шагал по обочине, подставив опущенную голову холодному моросящему дождю. Занимался осенний рассвет. Небесный свод, окаймленный по линии горизонта черным кружевом леса, понемногу светлел, становясь прозрачнее. А он все шел и шел, и был противен сам себе. Как никогда в жизни.

Наконец рядом с ним остановилась машина. Женщина лет сорока пяти, короткой стрижкой и быстрым говорком остро напомнившая ему маму, отвезла его в медленно просыпающийся город, нахохлившийся мокрыми крышами домов, словно взъерошенный воробей, безропотно ожидающий неотвратимо надвигающиеся холода.

Глава пятая

– Михаил Германович, сейчас звонил Герман Олегович. Они с Ириной Владимировной прилетают завтра утром.

– Хорошо, Наталья, запишите мне номер рейса. Я их встречу. В чем дело? Почему вы так смотрите на меня? Что-нибудь случилось?

– Дело в том, что Герман Олегович просил его не встречать… и…

– Ну, ну, продолжайте!

– Велел не беспокоить его дня три. Сказал, что будет отдыхать.

– Он велел лично мне передать? Ну что ж, я понял. Можете идти, Наталья.

– А вы еще не пойдете домой? Уже очень поздно. В целом здании никого нет, кроме охранника на первом. Все разошлись. Завтра ведь выходной.

– Я еще задержусь на часок. Работы много. А вы идите. Уже действительно очень поздно.

– До свиданья, Михаил Германович.

– До свидания.

* * *

Вечерний город за огромным, занимающим всю стену, панорамным окном, сиял и переливался огнями, словно гигантский неоновый муравейник.

Миша сидел в кресле, придвинутом вплотную к окну, и, вдавливаясь лбом в холодное стекло, думал о том, что этот город и этот блеск, всего лишь пошлая мишура, за которой нет ничего настоящего, одно вранье, и голая, ничем не прикрытая, фальшь.

Целый год он прожил в этой фальши, и только сейчас понял всю сущность этого глянцевого никчемного мирка.

Отец не хотел видеть его, и даже не соизволил позвонить и сказать ему об этом лично, передал через секретаршу. Никогда Миша не станет для этого человека тем, кем он был для мамы. Для мамы, которую он предал, чтобы угодить этому толстосуму, для которого он, Миша Плетнев, - всего лишь слабое утешение в его горе. Или постоянное болезненное напоминание о том, другом, любимом, сыне.

Бедная мама… Одна в своей убогой квартирке. Наедине со своими горькими мыслями. Может быть, она права, что не желает переезжать в хоромы, которыми откупился отец. Да, права... Ведь пока живешь в панельке на окраине города, можешь мечтать о чем-то лучшем, большем, чем роскошная квартира и машина последней модели. О чем-то большем, чем деньги, на которые можно купить все, кроме настоящего… кроме главного…

У Миши было это главное и настоящее, а он и не знал. Он потерял все, что у него было в погоне за этой блескучей пустой мишурой. А взамен получил то, что нельзя превратить в любовь, преданность, верность. И как обменять обратно, как вернуть то настоящее, он не знал.

Он снова прислонился к холодному стеклу, и все глядел на этот город, когда-то полный жизни и надежды, а теперь такой опустевший и чужой.

Сегодня первый день зимы, а снега все нет, и тяжелое темное небо низко нависает над землей, и даже отсюда с десятого этажа видно как безжалостно терзает ветер беззащитные голые тела молоденьких лип в маленьком парке у самой автострады.

Ему вдруг захотелось оказаться на улице, захотелось, чтобы ветер рвал полы его дорогого плаща, хлестал по лицу, пронизывал до костей. Захотелось вернуть ощущение жизни, настоящей жизни. Вернуть прошлое, когда он мерз на ветру, когда еще умел плакать, смеяться, любить. Когда жил. Жил, а не притворялся.

Он вышел из кабинета, пошел по длинному коридору, минуя лифт, начал спускаться по серой мраморной лестнице, останавливаясь на каждой площадке и смотрясь в темную гладь окон, в которых на фоне пульсирующих неоновых линий и разноцветных дрожащих огней, отражался он сам, кажущийся себе незнакомцем в этом длинном черном плаще, с кейсом в руках.

На выходе он кивнул охраннику и направился к боковой двери, ведущей в подземную парковку.

– Михаил Германович! – позвал его охранник. – А девушка останется в офисе?

– Какая девушка? – обернулся Миша.

– Девушка, что прошла к вам минут пятнадцать назад. Сказала, что вы ее ждете. Что ей назначено. Она пришла сразу после ухода Натальи.

– Послушайте, - раздраженно сказал Миша, - а разве я не предупреждал, чтобы эту девушку не пускали ко мне ни под каким предлогом? Ведь я вам лично говорил об этом, Алексей. Вам что не нравится ваша работа? Увольнения хотите?

– Простите, Михаил Германович, - охранник покраснел и вытянулся в струнку, – но это была не та девушка! Не та! Я помню, о ком вы меня предупреждали. О высокой брюнетке с короткой стрижкой. Зовут Кира. Кира Полунина. Очень хорошо помню. Вы и фотографию мне показывали. Но это была не она. Это была другая девушка.

– Другая? – Михаил подошел ближе. – Она представилась?

– Нет. Сказала только, что вы ее очень ждете. Она так одета… ну вы понимаете… Короткая юбка, волосы светлые длинные… Я подумал, что это… Помните, как в прошлом месяце? Вы тоже вызывали девушку… именно в это время. Просили не мешать… Я думал, это тот же случай… Простите меня, виноват! Хотите, я схожу, найду ее?

– Нет, не надо, я сам поднимусь. Наверное, мы с ней разминулись, - сказал Миша.
– Вы не волнуйтесь, Алексей, я вспомнил. Я действительно назначил встречу на это время. Заработался, из головы вылетело. Ведь сегодня первое декабря, и я действительно ожидал визита. Я пойду, а вы… – он подмигнул, и улыбнулся, – вы нам не мешайте и ни в коем случае не поднимайтесь.

– Хорошо, Михаил Германович, - серьезно сказал охранник, – ни в коем случае!

Миша вернулся к лестнице, чувствуя, как страх и радость одновременно сводят мышцы спины и ног, делая каждый шаг мучительно трудным.