Степная дорога
Шрифт:
Она тихонько устроилась напротив, смирно сложив руки на коленях. И опять молчком.
– Говори, раз пришла, – сказал Салих.
Она посмотрела на него с опаской.
– Знать бы мне, господин… – начала девушка и вдруг разрыдалась.
Салих растерянно смотрел на ее слезы. Никогда еще на его памяти она не плакала. Только в первый раз, может быть, когда они с виллинами избавили ее от страшной участи. А потом – ни-ни. Ни когда он заставил ее пройти пешком весь путь по горам. Ни чуть позднее, когда они заблудились и несколько дней голодали. Ни на постоялом дворе в Мельсине, когда будущее представлялось
И вот теперь, когда все опасности, кажется, позади – плачет навзрыд, захлебывается слезами.
– Что ты… Что с тобой, Одиерна? – Салих и сам почувствовал, как нелепо прозвучал вопрос. И какой грубый у него голос…
Она пала головой в колени. Замолчала на миг и вдруг тихонько простонала – так жалобно, что Салих невольно сорвался с места, схватил ее за плечи и встряхнул.
– Что с тобой, Одиерна? Что случилось? – повторил он. – Говори же, говори!
– Зачем… Зачем вы только отобрали меня у старика? – задыхаясь, выговорила девушка. – Госпожа меня ненавидит! Целыми днями глядит горящими глазами и губы покусывает… Сведет она меня со свету! А ты, господин, ты…
– Какой я тебе господин! – вырвалось у Салиха. – Сговорились вы, что ли, мучить меня! Алаха выкупила меня у людей, готовых свести меня обратно на каторгу, в рудник…
– Куда? – Девушка так и застыла у него под руками.
Салих прикусил губу. Он уже забыл, как действует на нормальных людей всякое упоминание о рудниках Самоцветных Гор.
– В рудник, в Самоцветные Горы, – еще раз сказал он. – Будто ты не знала…
– Нет…
Теперь она смотрела на него с ужасом. Да, конечно. Каторжник, преступник. Убийца, наверное. А она, нежная и прекрасная, ночевала с ним под одной крышей, ела из его рук, когда была еда, пила из одной чашки… "Господином" называла…
Салих усмехнулся.
– Неважно. Не знала – так теперь будешь знать.
– А госпожа… Алаха, она знала?
А, вот что тебя, красавица, беспокоит! Салих улыбнулся еще шире.
– Да. Алаха – знала. Говорю тебе, она избавила меня от худшей участи…
Одиерна вздохнула.
– Ах, все равно…
Салих выпустил ее, и девушка чуть отодвинулась.
– Ну так что, Одиерна, для чего ты пришла сюда?
– Мне страшно, господин… Алаха молчит и точит злобу, в доме больше никого нет, а с тобой не поговорить – ведь ты занят…
– Напрасно ты так долго мучилась в одиночестве, – сказал Салих. – Я всегда нашел бы для тебя время.
– Благодарю тебя. Я хочу сказать: венуты не оставят меня в покое. Рано или поздно они выследят нас. Ты продал драгоценности – ты правильно поступил, господин, избавившись от них. Но выпустив их из рук, ты бросил их в мир. Люди моего племени упрямы. Они будут искать, пока не найдут.
– Ты заметила что-то подозрительное? – быстро спросил Салих.
– Нет…
Она права, подумал Салих. Надо было продать драгоценности в другом городе. И бежать оттуда как можно скорее. Глупо покупать дом в Мельсине. Это слишком близко к Степи. Венуты выследят их.
Да – но в Мельсине у Салиха было еще одно дело… То самое, ради которого он оставался жить все эти бесконечные годы. И покинуть Саккарем, не завершив его, Салих не мог.
Встретиться
с Алахой удалось лишь на следующий день. Салих застал ее во дворе. Она сидела возле засоренного фонтана и мрачно бросала в маленький бассейн комочки глины. Завидев Салиха, она яростно сверкнула глазами.Он остановился в нескольких шагах перед ней.
– Доброе утро, госпожа.
Алаха вскочила и вся словно взорвалась:
– Брось притворяться смиренником, ты, неблагодарный вонючий пес! Ты, грязный раб! Я прилюдно отпустила тебя на волю, чтобы только не видеть твоей гнусной хари! Зачем ты увязался за мною?
Салих молчал. Такой он маленькую госпожу еще не видел. А она кричала, позабыв себя:
– Я заступилась за тебя перед жрецами! Перед этими почтенными людьми, которых ты обманул! Дрянь, мерзавец! Лучше бы тебе сгнить на каторге!
– Наверное ты права, – спокойно отозвался Салих. – Коли все так, то незачем мне и жить…
Теперь она наступала на него, в ярости притоптывая маленькими босыми ногами.
– Ты завел меня в эту ловушку! Мы сидим тут, как в западне, и ждем смерти! Все здесь пропахло гнилью и гибелью! Все здесь разлагается заживо!
Он опустил голову. Девочка страдала без своей степи. Но все это время она кое-как скрывала свои чувства, и Салих даже не догадывался об их силе и глубине.
А напрасно…
– Я ненавижу тебя! Ненавижу этот город, этот дом! Все, все здесь мне ненавистно! – выкрикнула Алаха.
– Прости, – тихо сказал Салих.
Она подошла к нему вплотную и несколько раз ударила по щеке – с размаху, изо всех сил, так, что в ушах зазвенело.
Салих поймал ее за руку.
– Что ты делаешь?
– Пусти! – прошипела Алаха, вырываясь, но он держал ее крепко.
– За что ты бьешь меня, госпожа? Может быть, я поступил дурно – прости. Лучше у меня пока что не получается…
– Ты… держишь меня здесь в плену, – сказала Алаха.
От неожиданности он выпустил ее.
– Как – в плену? В своем ли ты уме, моя повелительница?
– Как ты смеешь, ты… ты… навоз, червяк, животное!
Она осыпала его оскорблениями, а он слышал только одно: Алахе было нестерпимо больно. Молча он опустился перед ней на колени. Она замолчала.
– Что же ты? – спросил Салих. – Брани меня, бей! Я заслужил.
Алаха резко повернулась и убежала в дом. Чувствуя себя полным дураком, Салих уселся на траве перед засоренным фонтаном и бросил в зацветшую воду очередной комочек глины.
– Что тебе нужно, дитя? Откуда ты взялся?
Арих говорил сердито: мало радости болтать посреди степной дороги с неведомо откуда выскочившим перед лошадью мальчиком лет десяти. Да еще в присутствии друзей – молодых удальцов, скорых на насмешку.
Мальчик же действительно точно из-под земли явился. Или с неба упал. Только что только ковыль серебрился под ветром – и на тебе: стоит мальчишечка, глаза быстрые, как стрелы, черные, рот от уха до уха, длинные волосы заплетены у висков в тонкие косицы, стянутые серебряными шнурами. Сапожки на нем расшитые звездами, мягкие, для ходьбы негодные. Между тем, сколько Арих ни оглядывался, лошади, на которой мог приехать странный ребенок, так и не углядел. Убежала, должно быть.