Степная дорога

– Можно поговорить и о шубах, – засмеялся Салих. У него вдруг стало легко на душе. Видя, как расцвела от ласкового обращения незнакомца мать, как спокойно и доброжелательно держится брат Гервасий, Салих уверился в том, что и с Алахой дело решится наилучшим образом. – Моя госпожа…

– Это та девочка-степнячка? – уточнил брат Гервасий. – Та, которую мы встретили в Вечной Степи, когда возвращались с караваном из Самоцветных Гор?

Не следовало бы ему вспоминать об этом! Надежда на счастье, пугливая, как дикая лесная птица, тотчас исчезла при одном лишь напоминании о Самоцветных Горах. Не может быть никакого счастья тому, кто провел там хотя бы год! Таким, как Салих, остается лишь доживать свой век – сколько там осталось – да благодарить Богов за то, что выбрался. И еще постараться не кричать по ночам от страшных сновидений…

– В степи жарким летом носят иной раз плотную одежду, – пояснил Салих. – Под шубой оказывается прохладнее, чем на открытом воздухе.

– Век живи – век учись, – вздохнул брат Гервасий, притворно сокрушаясь. – А я вот этого не знал, хоть и дожил до седых волос.

Он переглянулся с Фадарат, и оба рассмеялись.

– Мне пора, – сказала мать Салиха. – Прости, добрый господин, но меня ждут дела. Да будет тебе в моем доме тепло, если ты замерз, или прохладно, если тебя одолевает жара.

И она ушла.

– У тебя прекрасная мать, – заметил брат Гервасий и взял с блюда виноград. – Завидую тебе! Моя матушка давно уже умерла, должно быть… О чем ты хотел поговорить со мной?

– Свободу я добыл себе ложью, богатство – кражей, – сказал Салих, – и вот теперь расплачиваюсь. Та, что дороже мне всех земных благ, – она одинока… Она страдает, мне кажется. Она слишком горда, чтобы сказать об этом прямо, но город убивает ее.

– Так пусть возвращается в степи, – сказал брат Гервасий. – Или ты удерживаешь ее по какой-то неизвестной мне причине?

– Если она уйдет, уйду и я, – прямо сказал Салих. – В Степи я нажил себе злых врагов… Пойми! – Он стиснул руки и прижал их к сердцу, словно пытаясь удержать в груди рвущуюся наружу боль. – Двадцать лет я не знал, что такое свой дом, что такое надежная крыша над головой. Что такое – сон, который не будет прерван хриплым криком надсмотрщика. Что такое похлебка, в которой не плавают черви, что такое мясо и фрукты…

– Не продолжай, – вздохнул брат Гервасий. – Ты слишком долго ждал свободы.

– Я хотел только одного: жить в своем доме…

– А теперь тебе придется его оставить, – заключил старый Ученик.

Салих вздрогнул, как от удара. До того, как эти слова были произнесены, он все-таки надеялся услышать какой-нибудь другой совет.

– Другого выхода ты не видишь?

– Не может быть никакого другого выхода, – твердо проговорил брат Гервасий. – Поверь мне, Салих! Если ты потеряешь свою любимую – как ты станешь жить дальше? Для чего тебе дом, если под мирной кровлей не будет мира? Зачем тебе все богатства мира, если душа твоя превратится в нищую бродяжку? Даже самые роскошные одежды не смогут вернуть ей то сверкающее многоцветное одеяние, которым облачает нашу душу любовь, поверь мне!

Салих молчал, боясь проронить хоть слово: дрогнувший голос мог бы выдать его. Он не думал, что старый Ученик Богов-Близнецов умеет читать в чужих душах. Ему казалось – старик, посвятивший свою жизнь служению Богам, мало что знает и помнит о той, другой, жизни – той, что осталась за стенами Дома Близнецов. Жизни, полной страстей, тревог, душевного смятения. Но Салих ошибался. Брат Гервасий – Ляшко Местилич – ничего не забыл. Служа Младшему Брату, одевшись в зеленые одежды милосердия, он так часто встречался с человеческим страданием, что распознавал и болезнь и годное для борьбы против нее лекарство, едва лишь успевал взглянуть на хворающего.

Что касается Салиха, то никаких загадок ни в его душе, ни в его судьбе для брата Гервасия не таилось. Любовь. Самая грозная, самая благодатная из всех болезней. И дороже любви нет на свете ничего – ни свобода, ни покой, ни все земные блага, ни самая жизнь ничего не стоят для того, кто не сберег любви.

И вспомнился брату Гервасию Соллий. Что понял тогда молодой Ученик, когда побывал у смертного одра старого грабителя, торговца, укравшего драгоценные иллюстрации из старинной книги? Что-то главное низошло на Соллия, если он сумел написать на полях книги эти слова – "…Нам завещана любовь".

И отринув последние сомнения – может ли он, старик, советовать молодому, да еще не разделяющему веру в Близнецов? – проговорил брат Гервасий:

– Возьми свою маленькую госпожу и возвращайся с ней в степи. Не лишай ее родины. И не плачь, расставаясь с матерью и этим превосходным домом. Может быть, настанет день – и вы оба снова окажетесь под этой кровлей. Ты покидаешь город и свой дом не навсегда. Помни об этом! Каждый человек, если у него есть свой дом, несет его с собой, куда бы он ни отправился. И никто, никакая злая сила, не в состоянии отобрать у него это.

***

– Нет, нет и нет! Даже и слышать ничего не желаю! – Брат Гервасий гневно хлопнул ладонью по столу.

Соллий слегка покраснел. Таким он своего наставника, пожалуй, никогда не видел. Всегда сдержанный, доброжелательный, охотно пускавшийся в разговоры и рассуждения, брат Гервасий был неузнаваем. Красный от негодования, с горящими глазами, он едва не топал ногами.

Внутри у брата Гервасия все так и кипело. Он, что называется, рвал и метал. В прямом смысле этого слова. Рвал какой-то старый, скобленый-перескобленный пергамент, на котором обычно делал беглые заметки, после стираемые. И метал себе под ноги обрывки, а также все прочее, что попадалось под руку. Разбил даже любимую глиняную миску, в которой обычно растирал порошки.

Да. Похвали человека, даже заглазно, не в лицо, а только лишь в мыслях своих – тут-то он тебе и преподнесет нежданный подарочек. Тут-то и мелькнет лик звероподобный. Нарочно, чтобы посмеяться над твоей самоуверенностью.

Что, брат Гервасий? Думаешь, открылось что-то Соллию эдакое? Любовь ему завещана!

И вот является к своему наставнику – юный, ершистый, с упрямым огоньком, спрятанным на самом дне глаз – и, поглядывая исподлобья, заявляет, что уходит из Дома Близнецов.

– Моя работа закончена, – повторил Соллий. – Я перевел книгу, разобрал старые записи. Найденные иллюстрации окончательно избавили меня от последних сомнений. Труд завершен. Зачем ты удерживаешь меня здесь? Мир полон боли и страданий. Я нужен там, а не здесь, за крепкими и надежными стенами.

– Хорошо, – из последних сил сдержал праведный гнев брат Гервасий. – Объясни мне, брат мой Соллий, что ты будешь делать вне этих крепких и надежных стен, которые вдруг стали тебе постылы?