Стервятники (Мертвый сезон)

Он по самую шляпку вогнал последний гвоздь.

Ну вот, так уже лучше. А теперь следующее окно. И револьвер.

* * *

Карла между тем продолжала висеть на толстой веревке и медленно покачиваться вокруг своей оси. От пережитого ужаса она почти ничего не соображала.

Сейчас ее била дикая дрожь, тело было покрыто потом, на животе и бедрах все еще поблескивала липкая кровь Джима. Прохладный ночной воздух резкими, стремительными порывами обдувал ее лихорадочно горящую плоть. Рана на спине, которую она получила, когда ее выволакивали через окно, успела затянуться и почти не болела. Боль сосредоточилась в другом месте – в ногах, которым отчаянно недоставало крови, в туго стянутых, распухших лодыжках. Язык во рту набряк, губы пересохли и потрескались. Она попыталась было сфокусировать взгляд на происходящем вокруг.

В нескольких ярдах от нее группа одетых в лохмотья детей складывала что-то из сухих листьев, веток и старого, подгнившего дерева. Худой, изможденный мужчина потыкал ее пальцем между ребрами и поставил под ней большое металлическое корыто – из тех, в которых в деревнях люди нередко даже моются. Стоявший неподалеку от него мужчина в красной рубахе деревянной киянкой вбивал в землю два кола, по одному с каждой стороны от ее тела, примерно в четырех футах друг от друга. Что-то в его рубахе показалось ей смутно знакомым. Она также заметила, что на одной его руке недоставало двух пальцев, и тут же вспомнила, что видела именно его, когда он шел вдоль ручья и даже помахал ей рукой. Когда же это было? Неужели только вчера?

Толком ничего не понимая, она наблюдала за тем, как он привязывал к каждому колу по длинному кожаному ремню, после чего принялся еще глубже вгонять их в землю. Затем, выпрямившись, он протянул один ремень к ее левому запястью и крепко обвязал его. Она попыталась было отдернуться от него, но из этой затеи у нее, естественно, ничего не получилось – сил уже почти не оставалось. Он же лишь засмеялся, наблюдая за ее потугами. Карла почувствовала легкое жжение в кончиках пальцев и поняла, что с минуты на минуту боль доберется и туда. Аналогичную процедуру «красный» провел и с ее правым запястьем, после чего она лишилась возможности даже раскачиваться на веревке вперед-назад. Карла заглянула в корыто.

Вокруг нее постепенно сгущалась темнота, испещренная крохотными точечками света.

Ей было слышно, как где-то в отдалении, внутри дома, приглушенно стучит молоток, хотя никак не могла смекнуть, что это может означать, не увязывала эти удары с чем-то знакомым, понятным. Она также слышала звуки собственного рыдания и чувствовала, как по лбу текут потоки слез, хотя и это ощущение казалось ей совсем далеким. Карла чувствовала, что с каждой секундой все больше слабеет, и потому отчаянно удерживала остатки сознания, не допуская очередного приступа шока. Ей казалось, что если ей удастся не забыться, не лишиться чувств, то что-то непременно, обязательно ее спасет. Только тогда у нее сохранится какой-то шанс. Она затрясла головой и тут же увидела, как тощий полез в карман штанов, вынул складной нож и открыл его. Изо всех сил дернувшись, она испытала мгновенную боль, и тут же к ней стремительно вернулась былая чистота мыслей.

Она вспомнила распростершееся на ней тело Джима, жар его яркой крови, непривычный наклон его головы, когда он отвалился в сторону. Даже невольно ужаснулась тому, что все это было ей сейчас глубоко безразлично – все ее помыслы в данную минуту занимал отнюдь не Джим, а то, что вот-вот должно было произойти с ней самой. Она видела перед собой лишь живую Карлу и не хотела умирать той смертью, которая настигла Джима, не хотела всего этого – не хотела и отвергала. Она будет изо всех сил сопротивляться этому черному созданию, которое стояло над ней, словно распахнув два крыла, и все глубже вгоняло ее в бездну пустоты и безразличия. Дернувшись головой вперед, она посмотрела вверх и, совершенно недоумевая, увидела свое собственное тело.

В свете автомобильных фар оно показалось ей бледным и дрожащим; обе ноги были туго стянуты, тогда как; руки, напротив, широко распахнуты, что создавало подобие некоего чудовищно извращенного распятия. Она смотрела вверх и видела свою собственную плоть, к которой в данный момент прикасался чужой, незнакомый мужчина. А потом ее взгляд сместился на мирное, усеянное звездами небо, и именно в тот момент до нее со всей отчетливостью дошло, что они собираются убить ее и что сама она не в состоянии сделать или хотя бы сказать что-либо, способное помешать этому. Вот сейчас они разрежут ее ножом и она умрет от потери крови, которая будет стекать в корыто, и это будет ее концом, концом ее прекрасной, гладкой плоти, ее здравого разума, который всего пережитого уже и так был объят диким ужасом, но одновременно и яростным желанием жить, жить и жить.

Все это немало изумило ее.

Она по-прежнему смотрела вверх, когда нож стал опускаться – и в этот миг адская боль обожгла ее клитор, после чего стала медленно, постепенно растекаться по животу, покуда не достигла ее грудей и наконец докатилась до самой шеи – именно там ловким мясницким ударом была рассечена ее наружная яремная вена, и через несколько мгновений Карла умерла окончательно.

Корыто стало медленно наполняться. Дети разводили костер. Тощий мужчина еще ближе подошел к телу Карлы и оглядел его сверху вниз. Неспешным, расчетливым движением он просунул руку в ее грудную клетку и нащупал сердце. Оно было теплым и все еще билось. Несколькими ударами ножа он отсек вены и артерии, после чего поднес кожаный мешок к свету – слегка подрагивая, окруженное прохладным ночным воздухом, сердце исходило легким паром, тогда как сам мужчина, сам того не подозревая, в эти мгновения являлся тем звеном, которое связывало воедино величайшее чудо и извечную тайну бытия, которым только и следовало поклоняться живым людям. Он смотрел на слабо подрагивающее сердце, покуда оно окончательно не затихло, и тогда его глаза, обычно такие пустые, загорелись холодным светом. Глубоко вонзив в сочную плоть свои зубы, он тут же одобрительно заурчал.

* * *

– Я здесь все обыскал, – сказал Ник. – Его здесь нет.

Дэн стоял на коленях и поочередно отламывал ножки кухонных стульев – сиденья должны были пойти как заслоны на окна. Подняв взгляд на Ника, он заметил, что того снова начинают охватывать страх и отчаяние. Ну вот, сейчас еще расплачется, – подумал он.

– Да ладно, успокойся, – сказал Дэн. – Исключив все те места, где его нет, мы постепенно приближаемся к тому месту, где он есть. А именно, к багажнику машины. Ничего, найдем какой-нибудь способ добраться до него. А сейчас пока скипяти воду; залей все кастрюли, которые сможешь отыскать.

– А? – переспросил тот.

Дэн холодно усмехнулся.

– Ты никогда не ошпаривал себя кипятком?

Через секунду Ник тоже заулыбался.

– Могу предложить кое-что получше, – сказал он. – В холодильнике лежит масло, не меньше двух фунтов, по-моему.

– Отлично, это тоже сгодится.

Он открыл пузатую печку и принялся загружать в нее ножки от стульев. Дверцу решил не закрывать, чтобы можно было наблюдать за тем, как горит пламя. С учетом того, что дерево было покрыто лаком, много времени на это не уйдет. А потом он как следует раскалит кочергу. У них имелось шесть стульев, то есть по одному на каждое окно, за исключением самого большого, кухонного. Он принялся разламывать последний, тогда как Ник сунул в печку горящую спичку. Затем наполнил три кастрюли водой, а в четвертую положил масло из холодильника. Открыв дверцу кухонного шкафа, Ник обнаружил в нем бутыль с растительным маслом, почти полную, и вылил все ее содержимое в четвертую кастрюлю. Потом включил горелки на полную мощность и стал ждать.

– Ту дверь тоже снимай, – сказал ему Дэн.

За дверью, сжавшись в комочек, сидела Лаура. Когда Ник вошел, она резко вздрогнула.

– Извини, надо ее снять, – пояснил он, однако она никак не отреагировала на его слова. Какого черта на нее нашло? – подумал Ник. Взгляд у девушки был совсем потухший, почти мертвый, дыхание мелкими толчками вырывалось из груди. Бог ты мой, – пронеслось у него в голове, – а ведь мне ее даже не жалко.

Перед глазами всплыл последний образ свисавшей с дерева Карлы. С тех пор он старался не смотреть в ту сторону – не хотелось видеть ее, мертвую. Жуткое будет зрелище, – подумал он. В груди всколыхнулась волна ярости. Вот ведь как я забочусь о собственной шкуре... – промелькнула отчаянная мысль, которую он так и не закончил. А потом принялся молотком выбивать дверные петли. Лаура снова подняла на него взгляд и еще плотнее прижала руки к груди.

– Неси ее сюда, – услышал он голос Дэна. – Быстрее.

Ник повернулся к Лауре.

– С тобой все будет в порядке. Обещаю тебе.

Она посмотрела на него, но по-прежнему ничего не сказала. Он поднял дверь.

Проходя мимо комнаты Марджи, он увидел, что она стоит в дверном проеме, совершенно голая, и наблюдает за тем, как Дэн приколачивает сиденье стула к дальнему кухонному окну. От нее исходил едкий запах рвоты, однако сама она его, казалось, даже не замечала.

В какое-то мгновение до него дошло осознание чудовищной нереальности происходящего: вот та женщина, которую он считал своим другом, а втайне, возможно, и кем-то большим; сейчас она стоит перед ним, бледная и голая, тогда как у него за спиной сидит охваченная дрожью Лаура, а где-то справа на кровати лежит мертвый окровавленный, почти незнакомый ему мужчина; а там, снаружи, у холма, находится группа маньяков, которая мучает, а может, уже и вовсе убила женщину, которую он любил все эти годы; сам же он снимает с петель двери, заколачивает ими окна и растапливает жир, чтобы защитить себя от подобного, а может, и еще более жуткого конца. А ведь не далее как полчаса назад он еще мирно спал – или, по крайней мере, пытался уснуть, – в маленьком и уютном домике, затерявшемся в лесах Мэна. С постели его подняли звон разбиваемого стекла и человеческие вопли, и вот сейчас они с Дэном ради спасения собственных жизней укрепляют дом.