Стих и проза в культуре Серебряного века

Подобного рода попытки преодолеть единообразие (гомоморфность) стиховой структуры, приводящее к появлению переходной гетероморфной формы, можно заметить и в оригинальном брюсовском стихотворении 1895 г. «Три свидания»: многие строки (в том числе первая) вполне вписываются в силлабо-тонические метры (первая – четырехстопный дактиль, вторая и третья – двустопный анапест, четвертая – двустопный хорей, пятая – двустопный амфибрахий), некоторые – нет (в начальной части текста – шестая строка), однако это различные метры, не создающие единый метр всего стихотворения); две строки из шестнадцати связаны рифмой (доносятся – просятся); аналогичные «островки упорядоченности» находим и в двух остальных частях текста:

1

Черное море голов колыхается,Как живое чудовище,С проходящими блесткамиКрасных шапочек,Голубеньких шарфов,Эполетов ярко-серебряных,Живет, колыхается.Как хорошо нам отсюда,Откуда-то сверху – высоко-высоко, —С тобою смотреть на толпу.Красивая рама свиданий!Залит пассаж электрическим светом,Звуки оркестра доносятся,Старые речи любвиК сердцу из сердца восторженно просятся.Милая, нет, я не лгу, говоря, что люблю я тебя.

2

В зеркале смутно удвоены(Словно мило-неверные рифмы),Свечи уже догорают.Всё неподвижно застыло:Рюмки, бутылки, тарелки, —Кресла, картины и шубы,Шубы, там вот, у входа.Длинная зимняя ночьНе удаляется прочь,Мрак нам в окно улыбается.Глазки твои ненаглядные,Глазки, слезами полные,Дай расцелую я, милая!Как хорошо нам в молчании!(Нам хорошо ведь, не правда ли?)Стоит ли жизнь, чтобы плакать об ней!Улыбнись, как недавно,Когда ты хотела что-то сказатьИ вдруг покраснела, смущенная,Спряталась мне на плечо,Отдаваясь минуте банально-прекрасной.А я целовал твои волосыИ смеялся. Смеялась и ты, повторяя:«Гадкий, гадкий!»Улыбнись и не плачь!Мы расстанемся счастливо,У подъезда холодного дома,Морозною ночью.Из моих объятий ты выскользнешь,И вернешься опять, и опять убежишь,И потом, наконец,Пойдешь, осторожно ступая,По темным ступеням.Мать тебя дожидается,Сидит, полусонная, в кресле.Номер «Нивы» заснул на столе,А чулок на коленях…Как она вздрогнет, услышавКлюч, затрещавший в замке!Ей захочется броситьсяНавстречу тебе, – но она,Надвинув очки, принахмурится,Спросит сурово:«Откуда так поздно?» – А ты,Что ты ответишь тогда, дорогая?

3

Холод ранней весны;Темная даль с огоньками;Сзади – свет, голоса; впереди —Путь, во мрак убегающий.Тихо мы идем по платформе.Холод вокруг и холод в душе.«Милый, ты меня поцелуешь?»И близкоВидятся глазки за тенью слезинок.Воздух разрезан свистком.Последний топот и шум…«Прощай же!» – и плачет, и плачет,Как в последней сцене романа.Поезд рванулся. Идет. Всё мелькает.Свет в темноту убегает.Один.Мысли проносятся быстро, как тени;Грезы, спускаясь, проходят ступени;Падают звезды; веснаХолодом дышит…Навеки… 229

229

Брюсов В. Я. Собр. соч.: в VII т. Т. I. С. 92–94.

Отчетливую трехсложниковую основу имеет и стихотворение 1905 г. «К народу», однако это произведение существенно ближе к верлибру:

Давно я оставил высоты,Где я и отважные товарищи мои,Мы строили быстрокрылый Арго, —Птицу пустынных полетов, —Мечтая перелететь на хребте ееПропасть от нашего крайнего кряжаДо сапфирного мира безвестной вершины.Давно я с тобой, в твоем теченьи, народ,В твоем многошумном, многоцветном водовороте,Но ты не узнал моего горького голоса,Ты не признал моего близкого лика —В пестром плаще скомороха,Под личиной площадного певца,С гуслями сказителя былых времен.На полях под пламенным куполом,На улицах в ущельях стен,Со страниц стремительной книги,С подмостков, куда вонзаются взоры,Я слушал твой голос, народ!Кто мудрец? – у меня своя мудрость!Кто венценосец? – у меня своя воля!Кто пророк? – я не лишен благодати!Но твой голос, народ, – вселенская власть.Твоему желанию – лишь покоряться,Твоему кумиру – только служить.Ты дал мне, народ, мой драгоценнейший дар:Язык, на котором слагаю я песни.В моих стихах возвращаю твои тайны – тебе!Граню те алмазы, что ты сохранил в своих недрах!Освобождаю напевы, что замкнул ты в золотой скорлупе!Я – маг, вызывающий духов, тобою рожденных, нами убитых!Без тебя, я – звезда без света,Без тебя, я – творец без мира,Буду жить, пока дышишь ты и созданный тобою язык.Повелевай, – повинуюсь.Повяжи меня, как слепого, – пойду,Дай мне быть камнем в твоей праще,Войди в меня, как в одержимого демон,Я – уста, говори, кричи мною.Псалтырь моя!Ты должна звенеть по воле властителя!Я разобью тебя об утес, непослушная!Я оборву вас, струны, как паутины, непокорные!Раскидаю колышки, как сеют зерна весной.Наложу обет молчания, если не подчинишься, псалтырь!Останусь столпником, посмешищем праздных прохожих;здесь, на большом перекрестке! 230

230

Брюсов В. Я. Собр. соч.: в VII т. Т. III. С. 286–287.

А вот стихотворение того же 1905 г. «Книга пророчеств» уже практически лишено рецидивов и силлабо-тонической, и тонической упорядоченности, хотя их дисциплинирующую роль отчасти берут на себя повторы, в первую очередь анафорические (напомним, что о подобной роли применительно к ранним верлибрам М. Кузмина писал в свое время Жирмунский 231 ):

Поклонники общего равенства, – радуйтесь!Поклонники мира вселенского, – радуйтесь!Ваше царство придет,Ваше солнце взойдет!Горе тебе, Франция, в колпаке фригийском!Горе тебе, Германия, – женщина с мечом!И тебе, Англия, – островной тритон тысячерукий!И тебе, Италия, – нищая в парчовых лохмотьях!Горе вам, раздельные лики!Будете вы единый лик!Воцарилась ты, Всемирная Каракатица!Щупальцы твои какой мудрец исчислит?Каждое селение обовьет твоя лапа.К каждому сердцу присосется твой сосок.(Ах, я знаю, и мое сердце болит!).Ты выпускаешь из своего чрева черную сепию,Всех, всех, всех ты окрашиваешь в один черный цвет.Вижу я города будущего,Их правильные квадраты.Вижу я жизнь грядущего,Ее мерное течение.Учиться, работать, быть сытым!Быть сытым, работать, учиться!Быть сытым, работать, быть сытым, быть сытым!Зачем ты слишком подняла голову?Зачем ты слишком красиво поешь?Зачем ты умнее меня?У нас свобода! свобода! свобода! 232

231

Жирмунский В. Композиция лирических стихотворений. Пг., 1921. С. 87–96.

232

Брюсов В. Неизданное и несобранное / сост. и коммент. В. Молодякова. М.: Ключ, 1998. С. 17.

Наконец, свободным стихом в полном смысле слова написана миниатюрная третья часть цикла «Размышления», опубликованного по рукописи В. Молодяковым: 233

БУЛЬВАР ОСМАН ДНЕМ

Такси. Ото. Фиакры.Омнибусы.Отобусы.Пешеходы.Все замерли пред взмахом белой палочки 234 .

Если говорить о более поздних стихах поэта, практически отказавшегося в это время от всякого рода экспериментирования, можно выделить разве что «палиндром буквенный» «В дорожном полусне», датированный 1918 г. и включенный Брюсовым в «Опыты»; однако здесь тоже встречаются метрические строки и окказиональные рифмы (шорох – колесо ах):

233

Брюсов В. Неизданное и несобранное / сост. и коммент. В. Молодякова. М.: Ключ, 1998. С. 17.

234

Брюсов В. Я. Неизданное и несобранное / сост. и коммент. В. Молодякова. М.: Ключ, Книга и бизнес, 1998. С. 100.

Я – идиллия?.. Я – иль Лидия?..Топот тише… тешит топот…Хорош шорох… хорош шорох…Хаос елок… (колесо, ах!)Озер греза… озер греза…Тина манит… Туча… чуть…А луна тонула…И нет тени!Еду… сани… на суде…Топот тише; тешит топот;Хорош шорох; хорош шорох…Темь опять; я – память!Ель опять; я – поле!О, мимо! мимо!А город? а город? о, дорога! дорога! 235

235

Брюсов В. Я. Собр. соч.: в VII т. Т. III. C. 508.

Таким образом, определить место Брюсова в истории русского свободного стиха можно следующим образом: будучи пропагандистом этой формы в отечественной традиции и первым ее исследователем, поэт, не имея достаточной эмпирической базы, описал в своих статьях не верлибр в точном смысле, а спектр переходных к нему явлений силлабо-тонического и тонического стиха; при этом в своей практике, как оригинальной, так и переводческой, он пошел дальше своей теории, создав наряду с образцами переходных гетероморфных форм несколько настоящих верлибров.

– 3.5 – Ритмические эксперименты Вячеслава Иванова: «газэллы» и «Повесть о Светомире царевиче»

Как известно, в 1906 г. посетители знаменитой ивановской Башни особенно увлекались Гафизом 236 и его эпохой и называли себя «гафизитами»; «гафизитское» имя Вячеслава Иванова, как известно, было Гиперион 237 . Принято считать, что специально для «вечерь Гафиза» (проходивших в «Петробагдаде») поэт написал несколько «гафизитских» стихотворений, положивших начало его интересу к персидским стиховым формам, продлившемуся более 10 лет и приведшего к созданию двух с лишним десятков оригинальных стихотворных текстов.

236

Здесь и далее при описании событий начала ХХ в. используется старинное написание имени поэта – Гафиз.

237

Богомолов Н. А. Петербургские гафизиты // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 68–98; Иванов В. И. Дневник 1906 г. // Иванов В. Собр. соч. Т. 2. Брюссель, 1994. С. 744, 751–752; Шишкин А. Северный Гафиз (новые материалы) // От Кибирова до Пушкина. М.: НЛО, 2011. С. 225–229.

Первое из них – «Снова свет в таверне верных после долгих лет, Гафиз!..» 238 открывает состоящий из двух стихотворений мини-цикл «Палатка Гафиза»; оно написано цезурированным восьмистопным хореем и состоит из трех нетождественных строф: в первой семь строк, шесть из которых зарифмовано попарно, во второй все строки выглядят холостыми (первая рифмуется с седьмой, замыкающей первый строфиод, вторая и третья связаны опоясывающей рифмовкой со строчками последнего двустишия, тоже выглядящего холостым). Такое необычное деление на строфоиды выглядит прихотливо и искусственно, но в конечном счете не мешает воспринять стихотворение как целое, состоящее из восьми смежно зарифмованных строк, тем более, что окончания условных двустиший организованы попарно: первая и вторая и пятая и шестая строки имеют мужские окончания, четыре остальных – женские. Соответственно, четыре последние строки образуют катрен с опоясывающей рифмовкой, внешние строки которого – мужские, а внутренние – женские.

238

Сочинения Вяч. Иванова в статье цитируются по изданиям: Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Кн. 1, 2. СПб., 1995; Иванов Вяч. Собрание сочинений. Т. 1–4. Брюссель, 1971–1987, а также по электронным версиям этих изданий в РВБ (URL:ivanov/) без указания номеров тома и страниц.