Сто лет криминалистики

Негр клялся, что его никогда не обмеряли, не говоря уже о том, что он впервые находится в тюрьме. Но тюремщик показал ему карточки № 3246 и № 2626, последнюю он только что вытащил из картотеки. «Уилл Уест, — повысил голос тюремщик, — Уилл Уест! Дважды. Взгляни на фотографии. На этой карточке ты и на этой ты. И мерки практически совпадают. Ты № 2626 и уже восемь месяцев находишься в нашей тюрьме. Будешь дальше лгать? Или сознаешься, что придумал этот проклятый трюк, чтобы не работать?» У негра, как сообщалось, глаза полезли, на лоб. Действительно, в обеих карточках стояло его имя и на фотографиях изображен как будто бы один человек. И все же он утверждал, что никогда до сегодняшнего дня не бывал в Ливенуорте.

Тюремщик грозил ему наказанием. Все напрасно. Тогда он связался с надсмотрщиком, и ответ, который, он получил, лишил его дара речи. Оказывается, заключенный Ливенуорта Уилл Уест № 2626 находился в данный момент на работе в мастерской тюрьмы и никак не мог быть лицом, зарегистрированным под № 3246. Мак Клаут, которому сообщили о случившемся, через несколько минут появился в антропометрическом бюро. Он велел привести Уилла Уеста № 2626 и устроил ему очную ставку с Уиллом Уестом № 3246. Они были похожи как близнецы. Мак-Клаут еще раз обмерил их обоих.

Правда, не все одиннадцать данных измерений совпали, но их различие было в рамках допустимых при обмеривании отклонений. Под впечатлением случившегося Мак-Клаут воскликнул, что это конец системы Бертильона. Он тотчас приказал доставить ему дактилоскопические принадлежности и сделать отпечатки пальцев обоих негров. Затем он сравнил отпечатки; конечно, он не был знатоком дактилоскопии, но в данном случае не требовалось никакого мастерства. Отпечатки были абсолютно разными. Никогда раньше превосходство дактилоскопии не было доказано столь наглядно. На другой же день Мак-Клаут отказался от системы Бертильона и перешел в Ливенуорте на дактилоскопию, хотя министерство юстиции отпустило ему лишь 60 долларов на приобретение необходимого дактилоскопического оборудования.

История с двумя Уестами из Ливенуорта стала известна всем шефам полиции. Система Бертильона потерпела крах. Но это еще не обеспечило зеленую улицу дактилоскопии. Для этого Америке была нужна настоящая сенсация, крупные заголовки в массовых газетах, способные привлечь внимание общественности.

Такую сенсацию принес малоизвестный полицейский, работавший в бюро идентификации на Мальбери-стрит, 300, расположенном в чердачном помещении и пользовавшемся скандальной славой главной резиденции нью-йоркской полиции. Это был сержант Джозеф Фаурот. Фаурота уже давно не удовлетворял бертильонаж. Нью-йоркские полицейские больше доверяли старым методам идентификации, созданным главным образом человеком, которого журналисты долгое время называли величайшим детективом Нью-Йорка и всей Америки. Этой легендарной личностью был детектив-инспектор Томас Бёрнс.

Бёрнс родился в 1842 году в Ирландии и ребенком приехал со своими не имевшими средств родителями в Нью-Йорк. Позднее он работал монтажником газопровода и рядовым полицейским. Когда же в 1896 году в возрасте 54 лет после неслыханного скандала, потрясшего привычную к скандалам полицию Нью-Йорка тех лет, Бёрнс ушел в отставку, он был не скромным пенсионером с пенсией 3000 долларов в год, а богатым человеком с колоссальным для полицейского состоянием. На знаменитой Пятой авеню он имел также доходный дом стоимостью 500 000 долларов. Бёрнс, этот широкоплечий усатый великан, так и не смог справиться с английской грамматикой, да и его общее образование было ничтожным. Но как полицейский он изучил за годы с 1863 по 1880 самые темные уголки Нью-Йорка: Сейтенс, Сёкес, Хэллс Китчен, Файв Пойнтс, Боуэри и так называемый Уотерфронт. Кто пересчитывал их, эти рассадники пороков и убежища банд воров, взломщиков, грабителей и жуликов, превративших Нью-Йорк после Гражданской воины в Америке в современную Гоморру? Бёрнс знал имена, лица главарей и их соучастников. Ему были известны районы, из мрачных лачуг которых приходило молодое пополнение уголовников, с детских лет научившихся ценить человека по его способностям подчинять себе других людей. Он точно ориентировался в местах, где политики собирали людей, продававших свои голоса, обеспечивавшие им победу на выборах, и где они вербовали мошенников, помогавших им грабить город и трудовое население. Бёрнс был знаком с «Ма», Мандельбаум, стодвадцатипятикилограммовой королевой скупщиков краденого. В ее незаметном магазинчике на Клинтон-стрит можно было встретить как представителей деклассированного общества, так и политиков. С 1864 по 1884 год здесь было сбыто товаров почти на десять миллионов долларов! Он знал о специальной школе воров, которую содержала Ма, и был в курсе того, каким образом Ма финансировала ограбления поездов известными бандитами, такими, как Шэнг Дрэпер и Баньо Эмерсон. С первых шагов он познакомился с известными Биг Билл — Хоуемом и Литтл Эйб — Хуммелем, пресловутыми нью-йоркскими адвокатами, которые с 1869 года под фирмой «Хоуем и Хуммель» ничем другим не занимались, как только спасением от заслуженного наказания тысяч убийц, воров, картежных шулеров, бандитов, содержателей борделей, грабителей банков, фальшивомонетчиков и их закулисных хозяев, прибегая к изощрённым трюкам, подкупу свидетелей и наглому шантажу.

Когда в 1878 году Бёрнсу удалось арестовать в Манхэттене банду, грабившую сберкассы, он сменил форму полицейского на цилиндр и стал шефом отдела уголовного розыска нью-йоркской полиции, сотрудники которого влачили еще более жалкое существование, чем первые детективы Скотланд-ярда. История этого отдела начинается с 1850 года и связана с именем констебля Джекоба Хэйза, по прозвищу Олд Хэйз, который в первые годы создания нью-йоркской полиции, на протяжении первой половины XIX столетия, выступал в качестве детектива и в 1836 году приказал двенадцати полицейским в гражданской одежде вести наблюдение за ворами (также и внутри самой полиции). Хэйз был героем многих забавных историй. Убийство капитана одного корабля он раскрыл, устроив в морге «очную ставку» хозяину матросской гостиницы, где исчез капитан, с убитым. Испугавшись, хозяин признался в убийстве. Одного взломщика Хэйз разоблачил, потому что преступник оставил на месте преступления свои старый костюм. По одежде Хэйз узнал человека, две недели назад прибывшего из Балтимора в Нью-Йорк. За несколько часов он смог его арестовать. Как уже было сказано, это всего лишь забавные истории, но легенды о Хэйзе витали над многими поколениями нью-йоркских детективов.

Бёрнс, этого не могли отрицать даже его враги, создал в 1880 году успешно работавший отдел уголовного розыска Нью-Йорка, насчитывающий сорок сотрудников. Уже первое «достижение» сразу разоблачило его как человека, решившего использовать добытый тяжким трудом рядового полицейского опыт не только для успешной работы на стезе криминалистики, но и для личного обогащения. Зная, что район финансистов и ювелиров на Уолл-стрит является любимым полем деятельности воров и взломщиков, он посадил девять своих детективов в комнату на Уолл-стрит и создал запретную зону, так называемую мертвую линию. Каждый известный преступник, переступивший эту линию и проникший в район Уолл-стрит, тут же арестовывался. Естественно, особая забота о крупных финансистах щедро вознаграждалась. Плата за работу, которая и без того была его служебным долгом, ловко объявлялась как выигрыш на бирже. Но Бёрнса интересовали не только деньги, ему хотелось потягаться с Сюртэ и Скотланд-ярдом. Поэтому он оценивал работу своих детективов по числу арестов и успешных идентификаций преступников. Это явилось одной из причин того, что идентификации всегда уделялось большое внимание. Бёрнс также проводил «утренние парады» в тюрьме на Мальбери-стрит. Каждое утро в 9 часов перед собравшимися сотрудниками Бёрнса проходили все арестованные за предыдущие сутки. Детективы должны были запоминать их лица и уметь узнавать преступников, имевших прежде судимости.

Большим достижением криминалистики в США считалась коллекция фотографий преступников, созданная инспектором Бернсом в Нью-Йорке

Бёрнс ввел также фотографирование преступников. Если же уголовник сопротивлялся фотографированию, то его «успокаивали» мощные кулаки детективов. Бёрнс любил показывать одну фотографию, на которой была изображена подобная процедура. В 1886 году он опубликовал сборник «Профессиональные преступники Америки», в котором дал фотографии всех известных ему уголовников и описал методы их работы. Сборник, бесспорно, был важной для Америки попыткой создать своего рода «настольную книгу преступного мира», а также еще одной вехой на пути Бёрнса к славе. Напротив своего бюро, в большом зале, он оборудовал своеобразный музей и назвал его «таинственной палатой», которую умело рекламировал, приглашая туда журналистов и показывая публике. Стены музея были увешаны портретами преступников, ранее арестованных отделом уголовного розыска. В шкафах находились орудия взлома, оружие, отмычки, маски; с потолка свисала веревочная петля. Бёрнс любил проводить допросы в своем музее, чтобы арестованный видел безвыходность своего положения. Через четыре года после вступления на пост начальника отдела Бёрнс заявил: «В течение четырех лет до создания мною отдела уголовного розыска полицией было арестовано 1943 человека, которые были осуждены в общей сложности на 505 лет тюремного заключения. За четыре года нашей работы было арестовано 1324 человека, и приговорены они к 2428 годам заключения». Когда Скотланд-ярд оказался не в силах раскрыть преступления Джека Потрошителя, Бёрнс гордо заявил, что он-то наверняка поймал бы Джека Потрошителя, если бы убийца показался в Нью-Йорке. В 1894 году, попав в водоворот уже упомянутого скандала, Бёрнс говорил, защищаясь, что именно он позаботился об осуждении американских преступников почти на 10 000 лет тюремного заключения. Это, мол, больше, чем смогли когда-либо достичь Сюртэ и Скотланд-ярд, вместе взятые.

Скандал разразился из-за возмущения просвитерианина Паркхурста по поводу участия нью-йоркской полиции в доходах от борделей и притонов. Результатом явилось создание в 1894 году независимой комиссии, одной из первых подобного рода, которым в последующие годы довелось сыграть значительную роль в борьбе «лучшей части Америки» против деклассированных элементов в политике и полиции. Перед этой комиссией (носившей название Лексоукоммити) Бёрнс, хотя и сумел оправдать свое собственное необычное богатство, все же был вынужден признать, что в полиции существует правило терпеть притоны и бордели при участии в доходах от них и лишь тогда подвергать их ликвидации, когда деньги в полицию не поступают. Нью-йоркская газета «Уорлд» писала по этому поводу: «Если Бёрнс не знал, что годами происходило у него под носом, то, видимо, он слишком плохой детектив, чтобы идентифицировать лимбургский сыр, не попробовав его на вкус».

После этого скандала Бёрнсу пришлось покинуть свой пост. Его преемник, капитан Мак-Класки, заново организовал отдел уголовного розыска, но придерживался методов идентификации Бёрнса, если не считать некоторых попыток ввести бертильонаж. Однако в 1904 году президент нью-йоркской полиции Мак-Аду, услышав о событиях в Ливенуорте, решил глубоко изучить проблему дактилоскопии, «чтобы Нью-Йорк не плелся в хвосте прогресса». Сержант уголовной полиции Фаурот получил задание поехать в Лондон, чтобы ознакомиться с работой Скотланд-ярда, куда он и отправился весной 1904 года. Шеф-инспектор Коллинз оказался хорошим учителем. Но когда Фаурот вернулся в Нью-Йорк, Мак-Аду уже не был президентом полиции. Его преемник не придавал значения «научным идеям». Он советовал Фауроту в его же собственных интересах как можно скорее забыть об отпечатках пальцев. Но Фаурот загорелся в Лондоне этой идеей и, как несколько лет назад Вучетич, стал экспериментировать на свой страх и риск. У арестованных, которые регистрировались частично по методу Бёрнса, частично по методу Бертильона, он снимал отпечатки пальцев. Даже когда его перевели на другую работу, он не забывал о своих лондонских впечатлениях и создал свою частную коллекцию отпечатков пальцев. Так наступил решающий 1906 год.

16 апреля 1906 года во время ночного патрулирования Фаурот подошел к отелю «Вальдорф-Астория». Он решил проинспектировать здание, которое благодаря своим богатым постояльцам всегда привлекало внимание нью-йоркских взломщиков и воров. Случай или судьба? На третьем этаже он наткнулся на человека в вечернем костюме, но босиком выходившего из чужих апартаментов. Несмотря на яростные протесты, Фаурот арестовал этого гражданина и доставил его в полицию. Там арестованный продолжал протестовать. Говоря с английским акцентом, он заверял, что его имя Джеймс Джонс, что он почтенный английский гражданин и просто искал любовного приключения. Он потребовал, чтобы ему разрешили поговорить с британским консулом, и угрожал Фауроту репрессиями, если тот его тотчас не отпустит. Поведение его было таким самоуверенным, что коллеги Фаурота советовали ему не связываться с этим типом. Но внутренний голос Фаурота дал ему, как он потом рассказывал, другой совет. Он снял у Джонса отпечатки пальцев, положил карточку с отпечатками в конверт и отправил, помня об английском акценте Джонса, инспектору Коллинзу в Скотланд-ярд. Это произошло 17 апреля, а 1 мая Фаурот нашел на своем столе письмо из Лондона. В нем лежали отпечатки пальцев Джонса и фотография дактилоскопической карточки из картотеки Скотланд-ярда. В письме говорилось: «Отпечатки пальцев Джонса идентичны зарегистрированным у нас отпечаткам пальцев Даниэля Нолана, он же Генри Джонсон, имеющего двенадцать судимостей за кражи в отелях, разыскиваемого по делу о краже 800 фунтов со взломом в доме одного знаменитого английского писателя. Предполагают, что он сбежал в США». На приложенных фотографиях был изображен арестованный Фауротом человек.