Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Адмирал в обиходе оказался абсолютно простым и незамысловатым человеком, больше напоминавшим шахтера или докера предпенсионного возраста, немного усталого от жизни и тяжелой многолетней работы. Мы говорили много и о многом, и разговор наш шел на равных до такой степени, до какой может себе позволить молодой подвыпивший лейтенант и целый контр-адмирал, пусть даже при таком оригинальном стечении обстоятельств. Кольцов ничем не обозначал ту огромную пропасть, которая лежала между нами; лишь когда разговор касался чего-то хорошо знакомого ему, становился четок, конкретен и подробен, но никак не многословен. Речь его была даже немного грубовата, с матерком, органично вплетающимся в разговор и совершенно не оскорбляющим слух.

Потом мы ехали через все наши КПП, на которых документы у нас, естественно, не проверяли, едва завидев адмиральские погоны пассажира. Я был уже основательно пьяненький и потихоньку дремал на заднем сиденье, чего нельзя было сказать об адмирале, который выглядел трезво и бодро и продолжал рассказывать мне о чем-то. Перед нашим гаджиевским КПП Кольцов тормознул машину и повернулся ко мне.

— Так, Паша, ты где живешь, бл…?

Я с трудом разлепил глаза.

— 62-й дом.

— Этаж какой, бл.?

— Первый товарищ. Владимир Иванович. 46-я квартира.

Адмирал хмыкнул.

— Тогда сам дойдешь, бл… Так. Слушай мою команду. Сейчас я тебя до дома доставлю. Дома сразу спать. Не куролесить, бл… Утром на корабль приказываю не пребывать. Командиру твоему позвоню сам. Увижу завтра утром на проверке — накажу, бл., по всей строгости военного времени. Вопросы есть лейтенант, бл.?

У меня уже не было сил говорить, и я только отрицательно покачал головой.

— Тогда поехали, бл…

И «уазик» направился к КПП.

Адмирал высадил меня у моего подъезда и не уезжал, пока я не зажег свет на кухне. Я даже пытался попить чая, но осознав, что могу уснуть прямо на кухне, бросил это дело, и завалившись на диван, уже через минуту храпел без задних ног.

Утром, проснувшись, я уже чуть по-другому, трезво оценил происшедшее, и идя на построение экипажа в обед, пытался представить, какая кара меня там ждет. Адмирал-то он, конечно, адмирал, но есть командир, есть механик, да и по большому счету, это был не повод, чтобы не явиться на проверку корабля флотилией. Но, к моему искреннему удивлению, механик не обмолвился ни словом, старпом загадочно улыбался, а командир, подозвав меня после роспуска строя, лишь поинтересовался, где я вчера пересекся с заместителем командующего. Я ответил, что в аэропорту, и командир, удовлетворившись ответом, отпустил меня без всяких дисциплинарно-организационных выводов. Потом я узнал причину улыбочек старпома. Во время этой проверки мой отсек впервые получил отличную оценку, причем в отсутствие командира отсека и даже без элементарного осмотра. Свою ночную эпопею я сильно не афишировал, рассказав о ней только паре самых близких друзей, и в дальнейшем никогда близко не пересекался с Кольцовым, которого года через полтора перевели куда-то в Североморск, на береговую должность.

Когда я стал старше и возрастом, и званием, мне не раз приходилось общаться с хозяевами адмиральских погон. Но только тогда, будучи лейтенантом, я ни разу не почувствовал себя плебеем в разговоре с настоящим корабельным адмиралом, прошедшим тысячи и тысячи подводных миль и не погнушавшимся общением с перепуганным его погонами лейтенантом. Те, более молодые и нахрапистые, которые стали появляться позже, были уже совсем другими. И голосующих на дорогах не подбирали.

Я — командир

Приготовление корабля к бою и походу. Доклад вахтенного: «На пирсе проверяющий из штаба флота». Старпом: «Убрать телефон, вахтенному вниз, задраить ВРЛ, люк 1-го отсека».

Флотская быль

Лето. Июль. Воскресенье. Корабль стоит левым бортом у 11-го пирса Оленьей губы. Правым бортом к тому же пирсу прислонилась матка диверсантов.

Длинная, как кишка, модернизированная «азуха». Скука. Неделю назад вернулись из десятидневных морей. Отвоевали на славу. Сдали задачу, попутно поучаствовали во флотских учениях, а напоследок пальнули торпедой. После всего этого от нас отстали. И забыли. А через две недели заступать в боевое дежурство, вот экипаж особо и не напрягают. К тому же Оленья губа — место глухое, и не каждому проверяющему хватит терпения в выходной полчаса трястись на «козле» с единственной целью — узнать, как мы тут.

Вчера подзалетел нести вахту по ГЭУ и одновременно вахтенным инженером-механиком. Вахта в базе сама по себе спокойная, а уж в таком отдалении от родного штаба попросту восхитительна. Дежурным по кораблю заступил молодой лейтенант, дежурным по БЧ-2 такой же молодой старлей. Старший на борту — командир. Однако наш каперанг сидеть на корабле явно не хотел. Вечером сменил старпома часов в двадцать, долго шастал по пирсу, ковырялся в своей «девятке», благо полярный день в разгаре. Потом вызвал меня и попросил дать команду приготовить сауну. Парились мы с командиром часа два. За все это время телефон в центральном посту ни разу не звякнул. В родном Гаджиево он давно бы разрывался на части и норовил соскочить со стола. А тут никому не нужны. И слава богу!

Утром нервы у командира не выдержали. Пошатавшись по пирсу с полчаса, он вызвал меня наверх.

— Паша, я поехал домой. Буба приедет в шестнадцать часов. Я не думаю, что кто-нибудь сюда заявится, но если вдруг — сразу посылай за мной мичмана Земляева. Он с машиной, я с ним говорил. А так сболтнешь, что я в штабе тринадцатой дивизии и скоро приду. Усек?

Мне было все ясно, не в первый раз. Да и командира тоже можно понять. Ведь на флоте все держится на перестраховке. Раньше самым старшим на корабле оставался дежурный. И вдруг — бац! Что-то случилось. Неважно, что. Сразу из штаба негласная директива — оставлять на борту каждый день одного из командиров боевых частей. Через некоторое время — бац! Снова происшествие. Теперь уже на борт садят командира и старпомов. Постепенно негласное указание зафиксировали в каких-то бумагах, и пошло-поехало. К тому же старпомы обязательно должны быть те, кто сдал зачет на самостоятельное управление. Не сдал — не сидишь. Вот и выходит, что если есть хоть один не сдавший зачета старпом, то командир должен сидеть через день. Одуреть можно.

Командир уехал около десяти утра. Самым главным начальником на борту нашего крейсера остался я. Подремал немного в каюте. Надоело. Взял у матросов спиннинг, пошел на пирс половить рыбу. Как-никак, северный рыболовный сезон. К моему удивлению, на пирсе рыбу ловили единицы, да и то только матросы и мичманы с нашего корабля. Никого с соседнего корабля не было. Пристроился, закинул. За полчаса выудил пару-тройку красноперых морских окуньков. Вдруг слышу за спиной шум. Оглянулся, а у нашего трапа какой-то офицер на верхнего вахтенного орет, командира требует. Встал, подхожу. Ни на кого из наших дивизионных начальников офицер не похож. Мы-то их всех в лицо знаем. Подхожу ближе. Каперанг. По манере разговора видно, что не из последних начальников. Представился:

— Товарищ каперанг! Вахтенный инженер-механик капитан-лейтенант Белов. Вы по какому вопросу?

Каперанг рывком повернулся ко мне. Кипит, но взгляд не держиморды, а нормального человека.

— Капитан 1 ранга Зимин! Каплей, где твой командир?

Я действовал строго по инструкции.

— В штабе тринадцатой дивизии. Только что ушел.

Каперанг, видно, из бывалых попался.

— Каплей, не дуй мне в уши! Я не только что на свет родился! Командир в штабе, в воскресенье? Сам-то соображаешь, что говоришь? Дома?

Я молчал, как молодогвардеец. Каперанг понял, что правду из меня не выдавишь.

— Белов. Как я понял, вас не предупредили. Так слушай: через полчаса на пирсе будет начальник штаба Северного флота с каким-то маршалом. Они не к вам, они на матку. Там сейчас весь пароход драят. Но твой командир тоже на пирсе их встретить должен. Я с ним вместе учился, предупредить хотел. Вашей дивизии эта проверка не касается, но если выплывет что, а Ваньки на борту не будет, вклеят по первое число. Дошло? Оповестить его успеешь?