Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
Шрифт:
— А я все думаю, кого же он мне напоминает. Теперь вспомнил. Он же моей флотилией командовал года четыре назад. Гляди, выполз в командующие. Давай-ка пригубим по маленькой. Если и залетели, то ничегошеньки уже не сделаешь. Что же добру пропадать?
Мысль показалась мне резонной, и я без лишних слов присоединился к многоопытному старшему офицеру.
Потом прибежал Приходько в состоянии, близком к инфаркту, которому пришлось налить полный стакан, чтобы возродить в нем тягу к жизни. После чего удалось выяснить, что сильно опьяневший Панфилов, уходя со службы, никому и ничего о нас не сказал. А с кем он говорил по телефону при Юре, выяснить не удалось. Может, сам с собой. Вечером позвонили из штаба флота и предупредили, что командующий хочет размять телеса и скоро приедет. Дежурный аврально навел порядок, открыл кабинет начальника и стал ждать. Адмирал приехал, снял верхнюю одежду с отличительными знаками в кабинете Панфилова и влез в парную. А тут как тут и мы. В должности адмирал был недавно, в лицо народу был еще мало знаком, а уж в голом виде, без погон, и подавно ничем не отличался от других представителей мужского пола.
Так и помылись. К чести адмирала, надо сказать, что сей конфуз прошел для нас без последствий. Адмирал еще не успел окончательно обрасти начальственными
И кто это придумал, что большого человека видно, даже когда он голый?
Мокрый сарафан
Каких бы высот ни достигли новейшие технологии, самым обыкновенным, простым и приятным методом воспроизводства человечества всегда будет метод тыка.
Капитан-лейтенант Сережа Шадрин был влюблен. Мощно, страстно и безответно. Уже целый год. И как ему казалось, абсолютно безнадежно.
Год назад его закадычный друг еще с училища, а теперь и сослуживец по экипажу, Игорь Копайгора решил жениться, и в свидетели пригласил, естественно, лучшего друга. Свадьбу Игорь собрался справлять в отпуске, и само собой в родном городе, в Севастополе, где Сергей и Игорь, кстати, и познакомились, еще при поступлении в училище. Шадрин приехал поступать в Севастопольское высшее военно-морское училище с Волги, откуда он был родом, а Игорь был коренным севастопольцем, ведущим свою родословную чуть ли не от суворовских солдат, осевших тут после усмирения крымского ханства, и тоже предпочел инженерную карьеру командной. За пять лет, проведенных вместе в одном классе, их знакомство из простых приятельских отношений переросло в настоящую мужскую дружбу, которая с годами только крепнет и какой можно только завидовать. В системе их называли «Союзом меча и орала», где мечом был русоволосый Сергей, казалось, вобравший в себя всю мощь матери Волги, обладавший ростом под два метра, могучим телосложением, таким, что даже патрульные подходили к нему втроем, и добродушным спокойным характером, что характерно для больших и сильных мужчин. Оралом был Игорь, причем оралом от слова «орать», хотя это и не вполне соответствовало действительности. Копайгора в противоположность Шадрину был черноволосым, невысоким и изящным юношей, довольно симпатичным и, самое главное, очень говорливым и острым на язык, отчего его иногда звали «Роймогила». С первого курса Сергей был вхож в дом Игоря, имел прекрасные отношения со всей его семьей и даже был предметом тайных воздыханий младшей сестры Игоря Машки, учившейся только в шестом классе и по причине этого страдавшей от неразделенной любви к волжскому богатырю. Дружба их была лишена и тени меркантильности и, скорее, была примером настоящих мужских отношений, которые заканчиваются только в глубокой старости по самым естественным причинам. А судя по тому, что судьба после выпуска благоволила к ним обоим и отправила служить не просто в одну базу, а еще и в один экипаж, это стало очередным подтверждением сказанному.
И вот когда год назад, перед отпуском, примерив новые старлейские погоны, в процессе обмывания звездочек Игорь объявил Сергею, что женится и хочет, чтобы тот был у него свидетелем, он не особо удивился. Будучи в курсе всех сердечных дел друга, он поддерживал его выбор и был просто по-человечески рад за него. Избранница Игоря, его еще школьная одноклассница Катя, все эти годы мудро и терпеливо ждала, пока тот перебесится, тихо и целенаправленно складывая кирпичик к кирпичику их отношения и неспешно подготавливая будущее семейное счастье. Она встречала его во время отпуска с цветами, провожала со слезами и каждую неделю аккуратно писала письма, причем не огромные и наполненные пустопорожней болтовней, а короткие и лаконичные послания, тем не менее не лишенные затаенной нежности. Катя была просто по-хорошему мила, и через два года одинокой заполярной жизни и двух автономок Игорь наконец созрел. И в тот же день в присутствии Сергея сделал ей предложение прямо из Гаджиевского переговорочного пункта по телефону, естественно, сразу получив безоговорочное согласие. Тут же были оповещены все родственники, поставлены задачи перед родителями, обговорено самое необходимое, и после переговоров друзья отправились обмывать, правда, уже не звездочки, а помолвку.
Сергей же был рад лишний раз побывать в Севастополе, который он полюбил еще курсантом раз и навсегда, куда приезжал каждый отпуск хотя бы на неделю, и совершенно искренне считал его самым лучшим городом на планете. И еще в этом городе жили самые красивые девушки в мире. Крым в своей древней истории сплел в единый клубок огромное количество народов, народностей и племен. Скифы, греки, римляне и прочие, заканчивая турками и русскими, создали такой невообразимый генетический клубок, что из него рождались столь аппетитные и сногсшибательные представительницы женского пола, что летом прогуляться по городу становилось настоящей пыткой для любого зрелого мужского организма. Плотские удовольствия Сергею были совсем не чужды, он пользовался успехом у женщин всегда, что тем не менее было несравнимо с безумной популярностью Игоря, слывшего в их тандеме просто Казановой. Игоря иногда просто очень сильно заносило в стремлении оплодотворить всех окружающих симпатичных женщин, но качественный перелом, в конце концов приведший его к ЗАГСу, настал после того, как корабль перед последней автономкой на несколько недель зашел в Северодвинск. Северный Париж начисто сразил друзей большой и бескорыстной любовью практически всех беломорских женщин и напоследок наградил одной общеизвестной болезнью, которую корабельный доктор назвал «поморским насморком» и вылечил анонимно для командования корабля в самый кратчайший срок. Если Сергей отнесся к этой прискорбной, но, по сути, житейской ситуации философски, то его друг после перенесенного недуга не то чтобы морально надломился, а как-то глобально изменил свое отношение ко всему женскому полу, переосмыслил многое, что и привело его к обручению посредством раздолбанного телефонного аппарата.
После сдачи корабля второму экипажу, традиционно закончившейся для механиков неумеренным, но аккуратным поглощением шила, друзья получили документы, гульнули еще разок и разъехались в отпуск по домам, предварительно договорившись, что через 10 дней Шадрин покинет родину и прибудет в Севастополь для участия в таинстве бракосочетания друга.
Шадрин прибыл в славный Севастополь, как и пристало ответственному офицеру и настоящему другу, точно в указанный
срок и час. До свадьбы оставалось еще целых два дня, и жениха со свидетелем, чтобы не мешались под ногами в процессе подготовки торжества, отправили на дачу. Дача располагалась на Максимке и представляла собой традиционное советское садово-товарищеское строение, но с крымским колоритом в виде винограда, черешни, миндаля, пахучих роз и наличия огромного количества самодельного вина. Время друзьям пришлось коротать вне женского общества, так как Катя неожиданно продемонстрировала приверженность старозаветным свадебным традициями, и в первый же день по приезде Игоря заявила, что их следующая встреча будет только в ЗАГСе, но никак уж не в спальне. Друзья довольно весело провели эти два дня, не отходя от мангала и значительно уменьшив содержимое бутылок, рассованных по всему домику. Холостяцкое прошлое Игоря уходило красиво, согретое раскаленным крымским солнцем, напоенное терпким лавандово-полынным запахом крымской земли и политое густым ароматным вином собственного изготовления.А потом была свадьба. Собственно, саму свадьбу Сергей помнил плохо, словно в тумане, и не по причине сильного опьянения. Просто когда он увидел свидетельницу, больше для него уже никто и ничто не существовало.
Рядом с невестой стояло изящное и хрупкое чудо. Невысокая, божественно сложенная маленькая древнегреческая богиня с иссиня-черными, длинными и вьющимися волосами, талией, которую, казалось, он мог обхватить одной рукой, и грудью, на которую надо было либо не смотреть, либо просто убегать от соблазна положить на нее не только глаз, но и ладонь. Точеные, красивые черты лица и совершенно несвойственные брюнеткам огромные голубые глаза, от которых нельзя было оторваться, довершали ту картину, которая сразила офицера наповал. Звали эту прелестницу София, и, как потом оказалось, она была из Балаклавы, а предками ее и правда были грекиконтрабандисты, задолго до революции облюбовавшие эти берега. Во все последующие свадебные мероприятия, как в первый, так и во второй день, Сережа пребывал в полном ступоре. У него практически отказывала речь, когда он встречался взглядом со свидетельницей, его бросало то в жар, то в холод, и вдобавок ко всему во всех движениях появилась доселе никогда не посещавшая его медвежья неуклюжесть, которая более всего досаждала невесте, пару раз чуть не лишившейся подвенечного платья. Сергей влюбился моментально, бесповоротно и навсегда. Столь странное поведение Шадрина в разгар праздника осталось незамеченным молодой семьей Копайгорцев, но на второй день это уже бросалось в глаза. Но Сергей на все вопросы Игоря и Кати ничего путного не отвечал, невнятно мычал, ссылаясь на оглушающую жару и волнение, связанное со столь ответственной ролью свидетеля, исполняемой им впервые в жизни.
А чудесная гречанка Софи, которой подруга Катя представляла лучшего друга своего мужа в самых положительных красках, была крайне разочарована немногословным и шарахающимся от нее при каждом удобном случае богатыре. Так прошло несколько мучительных для Сергея дней, в течение которых он так и не решился толком поговорить с Софией, отделываясь рублеными односложными фразами на все ее попытки его разговорить, матерясь про себя, но все равно теряя дар речи при каждом ее повороте головы в свою сторону. Тем не менее через несколько дней он собрался с духом, когда они собрались на даче устроить ему прощальный вечер с шашлыками, совершенно не надеясь на удачу, опустив глаза в землю и мгновенно вспотев, попросил у нее адрес, чтобы потом написать с Севера. К его изумлению, София охотно и сразу его дала без обычного женского лукавства и игры. На самом деле, немногословный и явно чем-то смущенный здоровенный красавец все же понравился девушке, которая, не поняв сразу причин его такого странного поведения, осталась заинтригованной и загорелась разгадать эту загадку, пусть даже путем переписки.
Сразу после торжеств Шадрин заторопился домой, на самом деле разрываясь от желания остаться и боязни снова оказаться в роли немого идиота. Верх взяло второе, и Сергей отправился отдыхать домой на Волгу. Обладая аналитическим складом характера, офицер всю дорогу пытался понять, почему его, в общем-то компанейского и общительного человека выбило из колеи и превратило в тупого забитого увальня абсолютно мимолетное знакомство. Для проверки собственных сил Шадрин за сутки, проведенные в поезде, нешуточно обаял красивую и зрелую попутчицу, от которой потом еле избавился, попросту сбежав от нее на Курском вокзале. Уже дома, в течение всего отпуска, он еще пару-тройку раз целенаправленно и всегда успешно покорял окружающих его женщин, в конце концов, придя к пугающему выводу, что только при мысли об одной Софии у него мгновенно начинают дрожать руки и потеть спина, наряду с полной потерей речи и возможности трезво мыслить.
Приехав на Север, Шадрин в первую же неделю настрочил Софии три огромнейших письма, совершенно абсурдных по содержанию. Неплохо владея языком устным, Сергей оказался совершенно неспособен доверить бумаге те слова, которые так и бурлили в его пораженном чувствами мозгу. В итоге все его письма напоминали песню технически образованного акына, волей судьбы заброшенного в далекое Заполярье, и были наполнены огромным количеством специальных терминов, которые совершенно невероятным образом вписывались в описания северной природы, погоды и грибных «пастбищ» Заполярья. Вообще, письма были до такой степени странными и неординарными, что, получив их в далеком Севастополе, София, явно не доросшая еще до таких высот владения эзоповым языком, ничего толком не поняла и вначале даже решила не отвечать на письма человека, с каждым разом казавшегося ей все более странным. Но, поразмыслив неделькудругую, решила все же написать, хотя бы ради приличия.
Тем временем Сергей, привыкший к военно-морскому подходу к документации, в данном случае к письмам, и не получивший в установленный для самого себя двухнедельный срок ответа на свои послания, с горячностью, свойственной влюбленным мужчинам, решил что надо вытравить из памяти образ Софии и перестать заниматься маразмом. Будучи человеком системным, Сергей и к этому вопросу подошел планово и инициативно. Начать он решил со старинного русского способа смягчения тоски, то есть алкоголя. Обладая, как первый управленец, довольно внушительным запасом шила, Шадрин начал методично нализываться до самого свинского состояния. Естественно, только после вечернего доклада командиров боевых частей и окончания рабочего дня, и утром становился в строй, пускай и помятым. Так продолжалось около месяца, и в итоге вполне здравомыслящий Сергей осознал, что его организм еще достаточно крепок, чтобы выдерживать этот режим пару лет, но образ Софии не забывался, а стал даже более навязчивым, особенно когда он был под мухой. И Сергей завязал с интенсивной пьянкой.