Страна воров на дороге в светлое будущее
Шрифт:
— Вы сказали: дети. Что это были за дети?
— Комсомольцы. У них был съезд и слет… Целый отряд приехал сюда. Жили в палатках. Когда пошли дожди, их пустили в здание. Потом уж выгнать их не смогли.
— У них было оружие?
— Что вы!
— Мог ли снайпер стрелять из Белого Дома?
— Да ладно вам! Кто бы смог поднять голову хотя бы на уровень подоконника? Передвигались ползком. Вообще в Доме была масса безоружных людей. Они просили оружие, им не дали.
— Кого вы считаете главным виновником?
— Я была в Европарламенте, там такой порядок — на каждого
— Какое самое сильное впечатление?
— Дайте подумать… Жизнь у меня была нелегкая. Я родилась в бомбоубежище, в Москве в 1941 году. В том августе была здесь, в Белом Доме. Второй путч пережила. Но тогда… Сейчас все было страшнее. Я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос — о самом сильном впечатлении. Меня окрестили 3 октября. Я ведь была некрещеная. Крестил меня священник Алексей Злобин, отец Алексий. Вот это была незабываемая минута…
Таня Кузнецова.
— Ночью мы с девочками решили: утром пойдем домой, у нас дома дети, мы не имеем права оставлять их сиротами. Но уже рано утром началась стрельба, подъехали бронетранспортеры, стреляли во все, что двигалось…
— Таня! Огонь из пушек и всех видов стрелкового оружия велся в основном по верхним этажам, начиная с третьего. Говорят, там не было людей?
— Вы что? Там-то и были. Мы сидели в зале Совета Национальностей. Одна девочка мне говорит: «Пойдем, я знаю безопасное место». Мы, дрожа от страха, поднялись на седьмой этаж.
Там, в тесном закутке, прижавшись друг к другу, сидели женщины — работницы кухни. В темноте. Боже! Там было так страшно! Я говорю: «Пойдем, пойдем отсюда!». Не знаю, остался ли там кто-нибудь в живых…
По опросам свидетелей, на верхних, выше третьего, этажах людей было больше, чем на нижних. Те, кто находились выше тринадцатого этажа и уцелели после обстрела, должны были просто сгореть в огне. Тринадцатый этаж был объят пламенем.
Маленькое отступление.
4 октября, стоя на мосту перед горящим парламентом, я принял решение выйти из Союза кинематографистов. Сразу вслед за этим решением почувствовал страшное облегчение — будто очистился.
Кто-то их моих бывших коллег одобрил решение, большинство, разумеется — нет.
Представители этого большинства теперь спрашивают меня:
— Зачем ты это сделал?
Я отвечаю вопросом:
— Вы знаете, что в здании парламента в момент, когда по нему шарашили из пушек, было много женщин и детей?
— А как они туда попали?!
И столько злости в этом вопросе! Подтекст: раз они сами туда полезли, хрен ли их жалеть? К тому же публика, зомбированная средствами информации, убеждена в официальной версии — женщины и дети стали заложниками депутатов.
— Хорошо, — говорю я, — предположим, все женщины и дети сидели в здании под дулами пистолетов Хасбулатова и Руцкого. Даже усугубим обстоятельство: все женщины — проститутки, а все дети и подростки — малолетние преступники. Я спрашиваю:
в этом случае можно было шарашить по парламенту из пушек?Поверьте, ни один из моих собеседников ни дама, ни джентльмен, не сказал:
— Нет! Нет, и в этом случае нельзя было стрелять по зданию!
Молчат, глазки злые… В лучшем случае следует вопрос:
— Так ты что же — за Хасбулатова?
Легко сейчас, издалека, клеймить сталинско-брежневскую интеллигенцию, которая орала: «Смерть Каменеву и Зиновьеву! Собакам собачья смерть!», «Позор Солженицыну», «Пастернак — иуда!».
Ведь та же самая ситуация. Ну, конечно, все по-другому, но в принципе — то же. И что мы наблюдаем?
Ни капли сострадания.
Какая там «милость к падшим»! О погибших говорят в самых оскорбительных тонах.
А об оставшихся в живых: смерть собакам!
Радиоперехваты.
Эти диктофонные записи сделаны офицером МВД в ночь перед штурмом. Он их принес в редакцию «Комсомольской правды». Она опубликовала их. Есть честные люди и в милиции, и в среде журналистов.
Вот несколько разрозненных фраз — о чем переговаривалась милиция в ночь перед штурмом.
— Запомните, никого живым не брать!..
— «Черных» тоже в плен не брать…
— Хорош орать, спать пора…
— Спать будем после победы над Белым Домом…
— Банкет уже заказан…
— Руцкой катафалк заказал себе…
— Похорон не будет, и музыки не будет…
— А саван Хасбулатову заказали?
— Само собой, все оплачено.
— Хасбулатову не есть утреннего плова…
— Вы там спите, а мы обсуждаем, что делать с узурпаторами Руцким и Хасбулатовым.
— Руцкого вешать.
— Как в Турции: в дерьмо и ятаганом по голове…
— Так то в Турции, там тепло.
— А Москва сегодня тоже теплая, тем более, мы тоже уже…
Сергей Андреевич, депутат.
— Я лежал на полу на третьем этаже и краем глаза смотрел в окно. Около семи утра пошла первая волна. Белый Дом отстреливался. Никто из нападавших не упал. Во второй волне уже шла какая-то кадровая часть, хорошо организованная; действовала четко и слаженно… Огонь был настолько плотный, что высунуться уже было невозможно. Вскоре они были в цоколе и на первом этаже. Второй этаж долгое время оставался нейтральным.
Но вот что я видел своими глазами. В семь утра, еще до плотного огня, подъехали бэтээры. На них почему-то сидели гражданские люди. Парнишка от баррикады подошел к ним, о чем-то поговорил. Пошел обратно. Прошел метров тридцать, и тут они ему выстрелили в спину. Потом расстреляли еще пятерых на баррикаде…
Нас выводила «Альфа». Это было часа за полтора до сумерек. Долго ждали автобуса. Потом альфовцы сказали, что автобусы заблокированы. Нас повели пешком. Завели в какой-то двор. Там стояли омоновцы. Цепочкой. Били всех подряд. Передавали по конвейеру. Одного полковника, защитника Белого Дома, ударили прикладом в лицо. Бросили в «конвейер». Он упал. Били ногами…