Страсть искажает все

— О жизни. — Нехотя призналась Рита, боясь обернуться и взглянуть ему в глаза. Скорее всего, смеющиеся и издевающиеся.

— Что надумала? — Обогнув лавочку, Чернышевский присел рядом.

— Знаешь, я пытаюсь понять. — Оборачивая лицо к мужчине: — Как тебе поверить? Что будет через несколько дней? Я вернусь к Кириллу. А дальше? Продолжать жить, как ни в чем не бывало, будто и не встречались снова? Сомневаюсь, что удастся. Но и ходить друг к другу в гости по старой памяти тоже вряд ли выйдет.

— Почему нет? — Хохотнул Олег.

— Смешно, слов нет насколько. — Вопреки сказанному, девушке было не до смеха. — Ты еще не понял, что за человек Кирилл? Играть с ним не лучший вариант.

Маргариту в некотором роде раздражало очевидное безразличие к сложившейся ситуации со стороны Чернышевского. Создавалось впечатление о его абсолютно наплевательском отношении к допустимым последствиям.

Нахмурившись, мужчина потянулся рукой к лицу Одинцовой, осторожно вытащил изо рта веточку и прикусив, авторитетно заявил:

— Ритуль, если я прошу довериться, наверное, неспроста. Значит, имею представление, как быть дальше. Немножко терпения, и совместными усилиями у нас все получится.

— Совместными усилиями получится кинуть Кирилла? — Отшатнувшись, девушка уставилась на подлетевших к воде лебедей. — Круто. Долго думал? — Снова глядя на Олега.

— Лет шесть примерно. — Пожевав веточку, Чернышевский бесстрастно пожал плечами.

Если бы не серьезное выражение лица и суровый прищур глаз, смотрящих против солнца, Рита рассмеялась. Подумать только! Помешательство какое-то!

Шесть лет — это не шутки. Шесть лет — ровно столько, сколько Одинцова жила у Кирилла. Неужели Олег все это время мечтал об одном? Тогда почему выжидал так долго? Вряд ли даст ответ. Но почему бы не попробовать.

— То есть тебя больше устраивало, когда я жила в борделе? — Выдала с вызовом.

— Меня устраивало, когда ты была маленькой наивной Риткой, которую приходилось защищать от окружающих, в том числе родной матери. — Выплюнув ветку, Олег нетерпеливо побарабанил пальцами по коленке. — Жаль, то время давно в прошлом.

— Жаль, что надо мной больше не издевается мать? — Девушка передернулась от неприятных воспоминаний из детства.

— Жаль, это не единственное, что тебе пришлось пережить по моей вине. Ведь я не имел возможности быть рядом. — Поправил Чернышевский.

— Все это красивые слова. — Поднявшись с лавочки, огрызнулась Одинцова. — На деле, когда шесть лет назад мне была необходима помощь, освободившись из тюрьмы, ты в первую очередь побежал сколачивать состояние. В отличие от Кирилла, который оказался рядом. Сожаления нынче выглядят беспочвенно и абсурдно. Не находишь?

— Рит, во-первых, не в состоянии дело. — Подскочив следом, прошипел мужчина, гневно сжимая ладони в кулаки. — Войти в тот круг не так просто, как кажется. А во-вторых…

— А во-вторых, господин Чернышевский. — Не позволяя закончить. — Я не намерена с тобой обсуждать несбывшееся. Не смог помочь — окей, пожалуйста, пускай так. Но пойми, поздно клеймить Рощина за то, что он оказался чуточку сильнее.

Олег сощурился. На скулах заходили желваки, показывая — начинает злиться. Шагнул к Маргарите, которая, зажмурившись, непроизвольно поджалась.

Напрасно это сказала. Не хватало вывести Чернышевского из себя. Иметь определенное представление об этом человеке — одно, а знать наверняка что, как и прежде, не тронет и спустит на тормоза все слова Риты — совсем другое.

Как диковинно, вместо ожидаемой бури, которая могла разразиться над головой, Одинцова услышала неподалеку негромкое, но от этого не менее веское замечание:

— Я не собирался клеймить. Это сделали задолго до меня.

— Не хочу препираться с тобой. — Широко распахнув глаза, девушка уставилась на Олега, находящегося непозволительно близко. — Все равно каждый останется при своем мнении.

Господи, почему он смотрит такими глазами? Почему вместо ожидаемой ярости, на лице так отчетливо просматривается нежность и что-то еще, названия чему Маргарита пока не придумала? Не привыкла к подобному. Лучше раздражение, сродни всегда сквозящему в малейшем взмахе ресниц Кирилла, когда тот чем-то недоволен.

— Еще бы. — Ухмыльнулся Чернышевский так, вроде догадался о размышлениях, терзающих девушку от одного его взора. — Все выходные разговаривать о Рощине — последнее, о чем мечтал.

Одинцова заворожено кивнула.

Олег, протянув руку, по-дружески предложил:

— Как насчет обещанной утром конной прогулки? Конечно, не породистая до седьмого колена Страсть, но лошадь ничем не хуже.

— Пойдем. — Робко протянув руку, утвердительно махнула головой Рита улыбаясь.

Сопротивляться мужчине дальше становилось свыше её сил. Чернышевский более чем прав — глупо растрачивать время на бессмысленные споры. К компромиссу вряд ли придут, а очередной раз мучить себя сомнениями совершенно ни к чему.

Оставаться в одиночестве и искать подвохи, в очередной раз разбираться в окружающих — не лучший выход. Пробовала, не вышло. Наверное, это тот случай, когда время само расставит по местам. Конная прогулка не такой плохой способ отвлечься. Попав на задний двор Олега, Одинцова убедилась в том воочию.

Конюшня оказалась небольшой, особенно соотносимо самому поместью. Даже у Рощина количество лошадей преобладало. Здесь, как успела подметить, скакунов всего двое. Уже известный ей вороной жеребец Чернышевского по кличке Ветер. И молоденькая белоснежная кобылка, именуемая крайне парадоксально и противоречиво, как-то Нежность.

Олег явно решил потешиться. Иначе как объяснить ответ на вопрос, почему именно Нежность?

— Ритуль. — Надевая на норовистую лошадь узды, спокойно отозвался мужчина. — Давай начистоту. В твоей жизни страстей было чересчур много. Мне кажется, нежность — именно то, чего тебе не хватало последние годы. — Подняв лицо на девушку, вопросительно вздернул брови. — Скажешь, неправ?

— Твоя уверенность, что до сих пор знаешь обо мне все, зашкаливает. — Похлопав кобылку по икре, Маргарита с помощью Олега забралась в седло.