Страстный. Плохой. Опасный

Я всхлипываю.

— Тогда что мне делать? — спрашиваю, недоверчиво осматривая телохранителя.

— Господину Гордееву нравятся девушки с характером, твердым стержнем внутри, юная дерзость и непокорность. Вам нужно побыть другой, и если он действительно сделал непростительную вещь, — Игнат многозначительно посмотрел на меня, намекая на то, что было между мной и Максимом, — убедите Господина в том, что являетесь сломанной и неинтересной женщиной.

Я сижу, осмысливая его слова, находя в них большой смысл.

Но меня гложет сомнительное чувство. Неужели Гордеев все это время притворялся со мной таким обходительным, милым и… Идеальным, черт его подери, мужчиной?

— Вы хорошо осведомлены о его вкусах. Очевидно, я не первая, — телохранитель хмурится.

— Не первая, — кивает он, — и лучше бы то, что он сделал — было последним плохим воспоминанием. Доверьтесь мне, Ярослава Игоревна. Обычно его женщины боятся даже думать о том, чтобы вот так вот взять и выбежать из его апартаментов в подобном виде. Более того, они не могут встать самостоятельно. К вам, похоже, он чувствует что-то больше, чем обычное мужское желание обладать, поэтому отпустил и был осторожен. Мой вам совет, не делайте никаких глупостей, иначе пожалеете.

Господи, во что я ввязалась на самом деле? Кто такой этот Господин Гордеев?

— Почему женщины молчат об этом, если с ними поступают так ужасно? — спрашиваю я шепотом.

— Пока Господин Гордеев может контролировать молчание, он это будет делать. А когда нет… — телохранитель с горечью смотрит мне в глаза, и я, кажется, все понимаю без слов. Боже мой, он намекает об убийствах? — Он опасен. Больше всего опасен сейчас для вас, так как все свое внимание Господин переключил именно на вас. У вас есть мозги в отличие от других женщин, значит, вы сможете что-нибудь придумать. Я лишь хочу указать вам правильный путь к отступлению.

Шокировано откидываюсь на спинку сидения, тяжело обдумывая ситуацию в гудящей от боли голове.

Все встает на свои места.

Игнат сказал, смотреть фактам в лицо…

Гордеев скрывал наши отношения не потому, что я так попросила, а потому, что он скрывает все свои отношения с женщинами от СМИ — так больше вероятности, что никто и никого не потревожит вопросами. Только проверенные места — вот почему на наших встречах обычно мало людей. Он всех контролирует, заставляя молчать в своих целях. Вот почему знакомый брата не получил информацию в ресторане, где Андрея избили — он контролирует молчание людей, которые могут быть свидетелями и принести немало хлопот.

Максим — очень расчетливый и смышленый мужчина.

Господин Гордеев и глазом не повел, когда решил научить моего брата уважению самым жестоким способом. Агрессивно накинулся на Морозова, и не обращал внимания на мое сопротивление, пообещал, что такое случится с каждым, кто будет между нами.

Максим — не имеет чувства жалости и слишком вспыльчивый, готов обезображивать людей с лютой хладнокровностью.

Он не знает отказов, оттого и разозлился, дав мне выпить ту дрянь. Я почти уверена в том, что подобный препарат имеет наркотические вещества, ведь так, как себя чувствовала я — ненормально. Это не было желание. Это была та самая жажда, от которой хочется лезть на стену. Я едва что помню, в голове будто отрывки, самые яркие, которые запомнились, а в остальном — темнота. Болезненная темнота.

Доказательства его действий на моем теле, и я верю себе самой, а не ему. Он взял меня против воли, как животное.

Максим — насильник, собственник и деспот.

— Ярослава Игоревна, будьте аккуратны и никому не рассказывайте о том, что произошло, — я киваю, открывая дверцу машины.

Не рассказывать? Что тогда делать? Ждать, пока он придет снова, вытянет меня против воли с собственной кровати и снова накачает той дрянью? Я не стану терпеть подобного отношения к себе, это унизительно, жестоко и противно.

— Спасибо, Игнат, — благодарю мужчину за ценную информацию, которая нужна мне в дальнейшем.

Андрей дома. Первое, что я делаю, бросаюсь в теплые объятия брата, плача навзрыд, прижимаясь к нему с трепетной любовью. Брат ничего не говорит, запирает дверь на три поворота и обнимает меня, утешительно поглаживая мою спину.

Слезы заканчиваются, когда Андрей поднимает меня на руки и заносит в мою комнату. Сажает в кровать и накрывает холодные ноги одеялом. Поит чаем с молоком, как в детстве, устроившись рядышком. Пока мои руки дрожат, он помогает поднимать тяжелую большую горячую чашку, поглаживая меня по голове и плечам.

— Я убью этого выродка, — шепчет он мне на ухо, когда задевает рукава халата, обнаруживает перемотанные запястья. — Он пожалеет. Я обещаю тебе.

— Ты его не убьешь, Андрей, — отвечаю я, обнимая брата, прижимаясь к нему всем телом, находя в нем мою защиту. Андрей в пылу злости может попробовать с ним подраться, но только если Максим позволит подойди к нему, не привлекая телохранителей, чтобы лично замарать руки. — Но у меня есть идея… Ты — следователь. Я — журналист. Нам нужны компрометирующие материалы против Гордеева, тогда под угрозой его раскрытия, думаю, он отступится без лишних потерь с двух сторон.

Нет смысла тянуть, я понимаю, что нужно действовать уже сейчас.

— Тогда собирайся. Поедем ко мне в отделение и с тебя снимут… Побои, — последнее слово он практически выплюнул, сжав свободную руку в кулак. — Добавим туда еще и мои. Я попросил доктора зафиксировать мой случай. Есть у меня один знакомый, который может внести информацию задним числом.

— Этого очень мало, нужно больше информации, — говорю я, обдумывая возможность разного вида компроматов. — Нам нужны доказательства, подтвержденные очевидцами, фотографии, любые видео с камер наблюдения, что угодно. Никто не поверит, что Господин Гордеев имеет к нам какое-либо отношение без свидетелей.

— Обдумаем по дороге, — кивает брат, поднимаясь и помогая встать мне с кровати. — Собирайся, я пока позвоню своему знакомому, который поможет зафиксировать все без огласки.

Андрей выходит, а я стою посреди комнаты, раздумывая над правильностью своих действий. Игнат сказал, чтобы я ничего не предпринимала и решала проблему с Максимом сама. Этот способ для меня недейственный, к тому же я не собираюсь видеться с этим человеком и оставаться с ним наедине.

Я поднимаю взгляд на стену, где висят мои грамоты, дипломы, медали и несколько статуэток на полочке, врученные лучшему журналисту года, то есть мне. Я ободряюще улыбаюсь, находя силы, уверенность и прежнюю непоколебимость в своих решениях.

Игнат посоветовал никому ничего не говорить о происшедшем, но ничего не сказал о том, что я не могу кричать. Кричать громко и вызывающе о правде, как я обычно умею делать на своей работе неприметной текстовой статьей, которая может поставить всех на уши за несколько часов. Я всегда была независимой от чужого мнения и меня нельзя подкупить или заткнуть мой рот положением Господина Гордеева. Я его не боюсь. Я начинаю его ненавидеть.

Придется быть аккуратной и очень осторожной в сборе информации, но молчать и уподобляться другим женщинам я не стану.