Стратегия обмана. Политические хроники

— Хорошо, я постараюсь. Иди уже к своему дону Микеле, а то он опять начнёт искать тебя повсюду, ещё приревнует ко мне…

Изаак рассмеялся:

— Он уже давно думает, что профессионально я изменяю ему с департаментом экономического управления.

— И что это значит? — удивилась Карла, вмиг позабыв о личном разговоре. — Он владелец банка и работа департамента осуществляется в его же интересах.

— Ну, так считаешь ты, а он иного мнения.

— Не понимаю, — призналась Карла.

— Девочка моя, — улыбнулся он, — лучше не думай об этом. Понять образ мыслей дона Микеле не под силу никому.

— Даже тебе? — повеселела она. Почему-то Карле нравилось, когда он называл её девочкой. В такие моменты она даже верила его словам.

— Особенно мне.

После долгого поцелуя они неохотно расстались. Карла осталась в своем кабинете, а Изаак неспешно направился в кабинет начальства.

Синдона стоял у окна своего кабинета и разглядывал с высоты птичьего полета окрестности Манхеттена. Ицхак Сарваш вошел и покорно сел на свое привычное место около рабочего стола. На краю стояла пара бумажных журавликов из оригами, а значит, сегодня дон Микеле был в относительно хорошем настроении. Когда количество журавлей на столе вырастало в целую стаю, это значило только одно — хозяин банка на нервной почве пытается отвлечь себя от скорбных мыслей складыванием птиц из бумаги.

— Ну, что скажешь? — обратился к консультанту Синдона, подходя к своему креслу, — дела идут как никогда лучше. «Таймс» пишет обо мне восторженные статьи. Общественность называет «Человеком года», а цены на миланской бирже взлетают вверх…

— Да, и как всё хорошее, оно быстро заканчивается.

Синдона только махнул рукой:

— Всегда ты так, любишь омрачать часы триумфа.

— Дон Микеле, — снисходительно произнёс Сарваш, — вы же опытный человек, значит должны понимать, что прибыль и успех — вещи приходящие и так же быстро уходящие.

— Я и Роберто Кальви держим миланскую биржу на коротком поводке, — не без удовольствия произнёс Синдона, — всё под контролем и здесь и там.

— Долго собираетесь раскачивать цены на акции вверх-вниз? — ненавязчиво поинтересовался Сарваш.

— Сколько потребуется. Сейчас за доллар дают 825 лир. И я говорю тебе, это не предел. Бономи предлагает мне продать ей Генеральное общество недвижимости.

— Так продавайте.

— Чёрта с два. Что я, зря покупал те акции у Ватикана? Нет, эта компания нужна мне самому больше, чем Бономи.

Сарваш даже догадывался почему — через компанию очень удобно превращать деньги мафии в государственные облигации. Но вслух он только назидательно сказал:

— У биржи есть неприятная особенность — цены на ней не могут бесконечно расти.

— О, только не пугай меня. Я лучше тебя знаю о взлётах и обвалах.

— И, наверное, можете их точно предсказывать, — с легкими нотками издёвки произнёс Сарваш.

— Что-то ты сегодня слишком дерзкий.

— Я всегда такой по вторникам.

— Тогда скажи мне, — с лёгкостью в голосе предложил Синдона, — какие у нас перспективы на ближайшее будущее? Что, по-твоему, будет твориться на бирже? Выдай-ка мне прогноз, как ты можешь, быстро и метко. Давай.

Сарваш внимательно посмотрел на «Акулу», на его светящееся от предвкушения прибыли лицо и не смог отказать себе в удовольствии сказать:

— Я думаю, в ближайший месяц биржа принесет вам уйму сюрпризов. А меньше чем через год вы станете банкротом.

— Да неужели? — сникнув, тут же произнёс Синдона.

— Дон Микеле, взгляните правде в глаза, ни один ваш банк не выдержал бы и первой проверки самым бесталанным ревизором. Вы же не умеете прятать концы в воду, даже не стараетесь. Спекуляции на двадцать миллиардов долларов по всему миру не самое безопасное занятие.

— Это не спекуляции, а новаторство, в котором ты ничего не понимаешь.

Сарваш лишь ухмыльнулся:

— Да, наверное, я многого в этой жизни не понимаю, потому что все ваши начинания должны лопнуть, ведь у вас никогда не было тех самых двадцати миллиардов.

Синдона долго молчал, прежде чем каменным голосом произнести:

— Пошёл вон.

Сарваш с довольной улыбкой поднялся с места и направился к двери, когда услышал недовольное ворчание:

— И за что я только держу тебя. Другого бы уволил за такое хамство не задумываясь. Ты слишком много времени ошиваешься в экономическом департаменте. Это оттуда у тебя такой пессимизм, от этой Боффи?

— Хорошо, я учту критику, — пропустив последние слова мимо ушей, произнёс Сарваш. — Когда будет надвигаться новая Великая депрессия, я обязательно скажу вам, какие чудесные годы нас ожидают.

— Вон!

Сарваш не стал испытывать терпение начальства и удалился. Его не особенно волновал гнев Синдоны и возможное увольнение. Новую работу он всегда сумеет найти. Да, возможно из-за увольнения он не сможет завершить начатое, но теперь это не так уж и принципиально. Ведь роман с Карлой куда интереснее финансовой аналитики. Хотя бы потому, что она как-раз-таки считает иначе. Карла вообще всё предпочитает делать и говорить наперекор. Фантастическое упрямство. И в этом состоит её очарование. Слишком велик соблазн покорить упрямицу, сломить все барьеры, а после посмотреть, что из этого выйдет. Станет ли Карла послушной и робкой в его объятиях, или же природная дикость и непокорность в ней неистребимы?

Да, такие планы бродили в голове Сарваша в отношении Карлы. В конце концов, он слишком стар для банальной романтики и любовной идиллии. То, что называют простыми человеческими отношениями для него осталось пройденным этапом ещё лет двести назад. А Карлу все ещё беспокоит его кажущаяся молодость…

В одну из ночей, что Ицхак остался у неё, Карла сказала:

— Скоро я тебе наскучу, и ты уйдешь к какой-нибудь молодой практикантке. И оставишь меня, наконец, в покое…

— Раз ты заговорила об этом, значит тебе не всё равно, уйду я или нет, — заметил Сарваш и ехидно улыбнулся.

Судя по тому, как нервно Карла сжала простынь в руках, она была готова запустить в него подушкой, но отчаянно это желание подавляла.

— Что такое? — спросил он, — пять минут назад мы занимались любовью, а сейчас ты говоришь о расставании. Я тебя не понимаю.

— Всё правильно. Я не понимаю тебя, ты не понимаешь меня. Ты не хочешь со мной ни завтракать, ни ужинать. Я не хочу бывать с тобой на людях. Наши отношения бесперспективны и были таковыми с самого начала. Зачем мы тогда их продолжаем?