Ступая за Край

Когда сошли снега, Сеилна разродилась младенцем, мальчиком, юным воином, и Харин забрал в свой дом свою пленницу, чтобы сразу после сезона посевной сделать её своей женой, так, как велят древние Боги Провинции за Горами, а не Главная Богиня.

Этот день настал, и Сеилна, в платье из шёлка, что подарил ей Гелан, с гребнями, которые дарила ей Эвиси, будучи Королевой Теренсии, вплела в свои волосы букет из ярких цветов, что росли у изножья гор и цвели именно в дни бракосочетаний, вошла в светлый храм и под пения девушек — радостное и лёгкое, подобно тёплому ветру, — стала женой воина Харина.

Эвиси мало помнила свою церемонию, но слова, которыми она отдавала жизнь свою и тело своё мужу, а он забирал — она помнила хорошо. Здесь же и муж отдавал свою жизнь и своё тело жене своей до конца дней своих. Гелан сказал, что ни муж, ни жена не могут отказаться от своих слов, что муж не может отказаться от жены своей, если она стала неугодной взору его, старой или больной, что удивляло Эвиси. В Дальних Землях и в Теренсии жизнь и судьба жены полностью была в руках мужа. Он давал ей защиту от людской молвы и тяжкого труда, но если жена становилась неугодной мужу — он мог отказаться от неё, и судьба этой женщины была тяжела и незавидна. Правда, Эвиси не слышала о таких случаях, чаще этим пугали юных жён, чтобы они старательней ублажали дух и тело мужа, но закон такой был. Боги Провинции за Горами не позволяли мужьям отказываться от жён своих. Они позволяли женатым мужчинам иметь возлюбленных, но не наложниц… и не осуждали женщин за связи с чужими мужьями.

Боги Провинции за Горами были милостивы к слабостям людским и позволяли им быть свободными в выборе своём.

Вечером, после того, как несколько пар, включая Харина и Сеилну, обменялись венками и клятвами, жители поселения танцевали у большого костра. Все пили вино, дети получали сладости, а женщины хвастались украшениями и нарядами. И у Эвиси появились наряды.

В один из коротких и снежных дней любопытство Эвиси пересилило страх, и она вошла в комнату в доме Гелана, которая всегда была закрыта, и воин словно не замечал низкую дверь туда.

Там не было ложа или стола, только сундуки и корзины, заглянув в которые, Эвиси нашла шелка, монеты и украшения. Были там и женские платья из тончайшего шёлка, с поясами с вышивкой из камений, и кружевами. Были мантильи на голову, которые носят жёны Дальних Земель, чтобы никто, кроме мужа её, не видел волос её. Была обувь и тюки парчи, что переливалась в свете свечей, и мужская одежда, одежда советника при дворце Горотеона. Была даже погремушка с ручкой из серебра. Эвиси поняла, кому принадлежали эти вещи, и о чём говорила та девушка, которая утверждала, что в доме Гелана вещи знатного человека. Богатого.

Она проводила пальцами по шёлку и думала о том, как смотрелась бы в красном шёлке и с гребнями из красных камений — рубинов.

— Королева? — Эвиси вздрогнула и в испуге отпрыгнула от сундуков. — Выйди.

Эвиси послушно закрыла дверь и, наконец, посмела поднять глаза на своего воина.

— Ты и вправду был богат… ты и вправду служил при дворе отца моего.

— Мне нет нужды врать тебе, Королева.

— Откуда здесь все эти вещи?

— Когда меня нашёл Арарин, я был готов уйти, не взяв ни единой монеты из дома своего, я так и сделал. Арарин тайно вывез эти вещи, я даже не во все сундуки заглядывал до сих пор, сказав, что нам не помешают шёлк и монеты… И он был прав, в один из сезонов бураны были особо долгими, снега не сходили так долго, что зерно не успело вызреть, здесь ни почва, ни климат не приспособлены для земледелия. В ту зиму я дал монеты и камения, которые обменяли на зерно и коренья, и никто не погиб от голода. Но сам я не пользуюсь ничем в этой комнате и не хочу видеть тебя в этих нарядах, сколь бы прекрасны они ни были, и как бы ни радовали твой глаз и дух… Не платья казнённой жены моей. Не её гребни и пояса.

— Я поняла тебя, Гелан…

Ночью воин спросил:

— Ты выросла в роскоши, моя Королева, ты скучаешь по ней?

— Нет.

— Эвиси, не лукавь, в этом нет нужды.

— Я не скучаю по роскоши, не скучаю по просторным залам и мозаикам на стенах, то, что видят глаза мои за стенами моего или твоего дома намного краше моему сердцу. Ветер, который раскачивает макушки могучих деревьев, и заснеженные шапки гор — лучше самой изысканной вышивки на коврах моих покоев. Мне хватает стола и кухонной утвари, которая удобна, а не богата. Мне нравится, что волосы мои заплетены в простые косы и закреплены лентой из шерсти, так легче ходить и удобней держаться в седле, нежели когда волосы закреплены тяжёлыми гребнями. И я полюбила простые платья, которые легко надеть, и мне не нужна помощь, чтобы закрепить пояс, достаточно тесьмы. Ветер не продувает ткани, а нижние платья достаточно мягкие и нежны к телу моему… Но меня учили быть красивой для мужа своего, и хоть ты не муж мне, Гелан, я хочу, чтобы ты видел меня в шелках и с гребнями в косах…

— Это неважно для меня.

— Я знаю, я ответила на твой вопрос.

К удивлению Эвиси, когда Гелан ушёл в очередной раз из поселения, он вернулся с нарядами для своей Королевы… были там парча, лён и шёлк. Так же он отдал гранаты, и местные мастера сделали гребни и застёжки для платья настолько тонкой и изысканной работы, что никто бы не поверил, что это сделали оружейники, а не заморские ювелиры.

Эвиси не часто надевали свои наряды, днём она предпочитала ходить в удобных одеждах, а на праздниках ей не хотелось хвастать тем, что есть у неё. Поэтому чаще в шелках её видел Гелан, и Эвиси замечала — что бы ни говорил воин, глаза его загорались, и дух радовался каждый раз, когда Эвиси шла к нему на ложе в платье из многих слоёв шёлка, и теми ночами он целовал её жарче, входил неистовей и говорил слов любви больше.

Костёр уже угасал, воины разбредались домой или на ложе своих возлюбленных и жён, дети спали на руках матерей и отцов, девушки смеялись с молодыми воинами, некоторым из которых сегодня будут благосклонны боги, и они проснутся в женских объятиях.

— Пойдём, Королева, — Гелан улыбнулся и обнял Эвиси при всех, как это часто бывало, как не подобает себя вести, но Эвиси была рада этому, тому, что Гелан обнимает её при всех, и она может сделать то же самое.

– Я пройду с вами, — услышали от Бенаила, который был пьян и едва стоял на ногах, — моя жена не пустит меня сегодня в дом, женщины, носящие под сердцем младенца, невыносимы…

— Боги благословили тебя младенцем в этом возрасте, Бенаил, ты должен быть счастлив.

— О, я счастлив, счастлив. Ты знаешь, что первая жена моя не могла иметь детей, я считал это благословением богов, ты понимаешь меня, мой друг? — Бенаил еле передвигал ноги и, казалось, не видел Эвиси. — Потом, когда она умерла, я тем более не думал о детях, да и о браке… нет, не думал, всё, что требуется духу и телу мужа, я вполне получал у… у… да ты всё знаешь.

— Знаю, — Гелан засмеялся.

– Встретив Аларну, разум покинул мою голову, и вот — я женат и жду младенца, — Бенаил схватился за голову. — Как такое могло приключиться?

— Сердце мужа слабо, Бенаил, даже у такого храброго воина сердце слабо.

— Ты видел её, видел Аларну, когда её привезли в поселение? Если я когда-нибудь найду её мужа, я убью его своими руками. На её спине не было живого места… Меаглору понадобился не один день, чтобы выходить её, Биоввена была ещё слишком юна, а провидица не слишком хорошо лечит раны… тогда раны даже у женщин лечил Меаглор.

— Мужа? Я думал, она рабыня, и хозяин наказал её за провинность, какая бы она ни была.

— О, ты тогда был в своём горе, Гелан. Аларну выдали замуж, когда ей исполнилась семь зим. Семь! Она и сейчас худая, представь, какая она могла быть в том возрасте. Но её семья была бедна, а её муж — богатый торговец, и они не смогли отказать ему. Аларна не угодила мужу, его телу, проявила строптивость… хотя вся её строптивость заключалась в том, что она отталкивала его, не могла не отталкивать… Ты же понимаешь, о чём я, когда берёшь силой тело женщины, она, испытывая боль, будет пытаться оттолкнуть. Но муж не считал себя насильником, ведь он — муж, и имеет право на тело жены. Он приказал бить её плетьми, от этого не умирают… нет, если женщина достаточно молода и здорова, но боль практически невыносима. В тот день я с воинами был в городе и услышал, что на площади будут пороть нерадивую жену. Никогда мы не вмешиваемся в такие дела, нам не следует привлекать к себе внимание, и в этот раз мы попросту должны были уйти, сделав свои дела, но что-то задержало нас, мы оказались на площади, и наказание нерадивой жены было на наших глазах.