Ступая за Край

— Откуда ты ведаешь всё это?

— Моя мать провидица, разве ты забыл, Царевич?

— Ты унаследовала её дар?

— Может быть, это так, а может, и нет.

— Думаю, ты лукавишь, Биоввена, — Эарсил засмеялся, а потом вглядывался в черты девушки, но она лишь улыбнулась в ответ и продолжила занятие своё, отбирая травы одни от других.

— Ты приходишь каждую ночь и остаёшься до рассвета, брат мой ещё слаб, но он не погибнет, что тянет тебя сюда? Почему ты приходишь?

— Мне интересно говорить с тобой и братом твоим.

— Ты не опасаешься, что твои исчезновения каждую ночь, станут приметны?

— Никто не посмеет идти за мной.

— Недооценивает разум твой людскую молву, воины твои — люди, они так же любопытны, как и любой человек, и скука снедает их. Давно закончил ты суд, поселение пусто, и ветер гуляет по улицам его, тебя больше ничего не держит в горах этих.

— Ты ошибаешься, держит.

— Что же?

— Биоввена, — он протянул руку, аккуратно проводя пальцами по девичьей щеке, что была прохладной от сырости леса и гладкой, как самый лучший шёлк. — Ты не думаешь, что уста мои поведают, что держит меня? Ты поселенка, твой брат мятежник, и мне не известна судьба соратников его, оставшихся в лесах этих. Не знаю я, что делаешь ты днём, куда ходишь и с кем ведёшь беседы.

— Ты прав, если слушать тебе речи свои, то не должен ты появляться тут один, не должен говорить со мной и братом моим.

— Правда в устах твоих, Биоввена, как и всегда. Скажи, в глубине леса, дальше, вниз по реке, видел я хижину, ты знаешь, чей это дом?

— Зачем ты заходил так далеко вглубь, Царевич?

— Желание пройти тропой, о которой я не ведаю, вело меня.

— Хижина пуста уже давно. Стоит она между озером и рекой, у подножия горы, где берёт начало река эта. Когда сходят снега, бурлящие воды реки соединяются с гладью озера, и долго нет подступа к хижине этой, в сезон буранов подход к ней закрыт снегами, и только в тёплое время, как сейчас, есть доступ к месту этому. Эарсил, ты первый человек, который увидел хижину эту.

— Ты знаешь это место?

— Там я появилась на свет.

— Кто твой отец?

— Этого я не ведаю.

— Ты не спрашивала мать свою?

— Нет, что даст мне имя его?

— Почему вы не переберётесь в хижину, Биоввена? Крыша над головой, даже худая, лучше неба, с которого в скором времени начнут идти дожди.

— Мы так и сделаем, когда Меаглор сможет добраться туда.

Хижина, скрывающаяся в тени деревьев, крыша которой была покрыта мхом, не была видна беглому взгляду. Только внимательный путник, или тот, кто знает, что ищут глаза его, сможет разглядеть её. Эарсил видел издали хижину, как и Меаглора, что стоял, облокотившись на ствол огромного дерева, спрятанного ветвями молодой поросли деревьев.

— Ты снова испортил мне силки, Царевич, — воин приветливо улыбнулся.

— Вероятно, это был дикий зверь, — ухмыльнулся Эарсил в ответ.

— Может быть и так, но никакой дикий зверь не издаёт столько шума, когда идёт по лесу, — Меаглор засмеялся. — Ты передвигаешься, как медведь после спячки, я услышал, что ты идёшь, когда ты только отошёл от шатра своего. Тот, кто обучал тебя как воина, зря потратил время.

— Мне говорили, я сильный воин, — усмехнулся.

— Чтобы показать свою силу, нужно подобраться к противнику, тебя же слышно издали, хоть ты силён и ловок, невозможно назвать тебя хорошим воином.

— Что ж, человеку неподвластно владение всеми знаниями и умениями, что накопило мироздание за время своего существования. Я никогда не стремился быть воином, не принуждай меня наставник, я бы не взял в руки меча.

— Скажи, ты же Царевич, твоя мать Правящая Царица, отец — Царь, брат твой Наследник Аралан, почему военное искусство не почитается тобой? Разве не должны были тебя в младенчестве отдать в казарму и там обучать воинской науке и законам Дальних Земель?

— Так и есть, должны были, но мать моя воспротивилась, а Верховная Жрица прокричала, что я стану учёным мужем. Мне приставили наставника, который обучил меня многому, но истинный воин — это мой брат, Наследник Аралан, я же просто силён и ловок, бой не доставляет радости духу моему. С детства я полюбил книги, неизведанное влекло меня, казалось, что чем больше я узнаю о мире и устройстве вещей, тем меньше знаю об этом. Тысячи вопросов терзали и терзают разум мой и дух, и не могу я найти успокоения, пока не нахожу ответов на них.

— Это хорошо, что твоя мать воспротивилась…

— Теперь скажи мне ты, Меаглор, любопытно мне, как получилось, что сестра твоя, молодая девушка, занимается врачеванием ранений, которые получают чаще мужчины, воины? И достигла в этом такого умения, что ясно, что врачевать стали её обучать в совсем юном возрасте.

— Тебя смущает, что леча мужчин, она может увидеть их нагими?

— Даже старухе непозволительно… Как ты допустил это, ведь именно ты обучал её?

— В нагом теле нет ничего, что может смутить или вызвать испуг, пойдём со мной.

Меаглор, прихрамывая, двинулся вглубь леса, туда, где виднелся яркий свет, указывая на то, что впереди большая поляна. Рука его левая работала плохо, и часто боли мучили воина, он придерживал эту руку правой при ходьбе, но пальцы двигались, чувствовали боль, холод и тепло, а значит, ткани и нервные волокна восстановятся, и рука останется здоровой.

Меаглор несколько раз попросил Эарсила издавать меньше звуков, передвигаясь по лесу, а на краю поляны сел в траву, подзывая к себе Эарсила, показывая вперёд, в травы, что источали удушающий аромат, рукой.

Сочные травы предгорья перемешивались с яркими цветами разных, самых неожиданных оттенков, и заканчивались высокими раскидистыми папоротниками на краю сырого леса.

— Смотри.

— Куда?

— Присмотрись, рядом с пнём… твои глаза видят?

— Это детёныши дикого зверя? Лисицы?

— Да, их мать ушла на охоту, там нора, и они вышли на свет, пока её нет, смотри внимательно.

— Прости, друг мой, но я не понимаю тебя, что я должен разглядеть в этих детёнышах?

— Посмотри, воооон тот зверёк всё время бегает вокруг своих собратьев и задирает их, вызывает на бой, а когда никто не дерётся с ним, ловит лягушек.

— Да, вижу.

— А второй, его плохо видно, он всё время спит, сейчас и вовсе перевернулся на спину, что не свойственно дикому зверю, но уши его напряжены, он постоянно слушает, что происходит вокруг, и узнает об опасности даже раньше, чем его собрат, который задирается и дерётся. Возле норы же, посмотри, сидит ещё один, он только посмел выйти на свет, а идти дальше пока не решается, трусоват, зато в случае опасности он окажется в безопасности первым. Все они дети одной матери, но разные. Никто не заставит трусоватого выйти из норы первым, а спящего прыгать за лягушками, но вырастут они такими же дикими зверями, как и мать их, и отец, каждый со своими повадками, и каждый, благодаря тому, чем наделила его природа, будет выживать в этом лесу. Один станет вожаком, а другой отшельником, такими они родились. Так и Биоввена стала проявлять интерес к тому, что делаю я, раньше, чем начала разговаривать. От матери она научилась врачевать простые болезни и детские хвори, от меня — раны. Она уже знает больше, чем я в её возрасте. Я не делал ничего против воли её и природы, сестра моя родилась такой. Как детёныш-задира родился с желанием подраться, так и она — с желанием лечить. Из тебя не получился бы хороший воин, сколько не обучай тебя науке этой, сколь силён и ловок от природы ты бы не был — ты не воин. Смерть претит тебе, ты борешься с ней, а не за неё. Так и Биоввена рождена врачевать.

— Много истины в словах твоих, Меаглор, но человек не может выбирать судьбу свою.

— Да, потому что за него решает закон Дальних Земель и Главная Богиня, устами Жриц по всей стране.

— У Дальних Земель много врагов, как и много друзей. Но друзья эти рядом, пока сильны наши земли. Если мужчины не будут воинами, а женщины — жёнами, не будет и Земель Дальних, все превратятся в рабов. Люди понимают силу, бояться только силы, так устроено мироздание. Разве вы, мятежники, что замышляли свергнуть отца моего с трона его, не опирались на силу своего оружия? Разве не убивали вы и не принуждали? Разве спрашивали жён своих и детей, хотят ли они жизни такой, неся им смерть и мучения замыслами своими? Не было у вас судьбы другой, как не было у тебя, когда ты пошёл на смерть, встречая войско брата моего, как не было и у него, когда он вошёл в поселение.