Сумеречные Врата
Шрифт:
– КриНаид-сын…
– …навещал вас здесь?
– поинтересовался Ренилл.
– Здесь, - просветила его первая девушка.
– Хорошо.
– Избранные, - объявила вторая.
– Слава Истоку!
Круг замкнулся. Разговор ничего не даст, к тому же небезопасен. Неофиту не положено задавать вопросы, и в любом случае ясно, что головки Избранных совершенно пусты. С поклоном удалившись, Ренилл оставил их спокойно доедать обед.
Коридоры пустовали. Это был один из многих часов, отданных молитве, и Сыны Аона собрались сейчас на внутреннем дворе храма. Его
Шаря глазами по коридору, Ренилл продвигался вперед. Низкий круглый потолок, пустые стены, красные светильники. На что тут смотреть, и что, вообще говоря, он высматривает? Слева обитая железными полосами дверь. Заперта. Прямо впереди Т-образная развилка и узкая каменная лестница, ведущая вверх, в неизвестность. Под лестницей глубокая ниша, занятая причудливым изображением Аона-отца. Статуя, отметил про себя Ренилл, нуждается в хорошей чистке. Он уже и думает как неофит. Сверху донеслись голоса и шаги. Нельзя было позволить, чтобы его застали глазеющим на диковинки храма.
Ренилл шмыгнул в нишу и притаился за статуей. Голоса спустились, приблизились, снова затихли вдали. Он выглянул из тайника. Коридор был пуст, но Ренилл боялся рисковать, спиной ощущая звенящий холодок. Знакомое чувство уставившегося в спину взгляда, слишком сильное, чтобы оставить его без внимания. Чудится? Или взгляд Отца?
Углубление, выбранное им в качестве укрытия, оказалось глубже, чем он предполагал. Протянутая рука не коснулась дальней стены. Боковые стены терялись в тени, поросли нитями грибницы. Пусто - решил Ренилл, и тут его рука ухватила человеческий локоть. Маленький, теплый, живой. Владелец руки с визгом отпрянул в сторону. Ренилл подавил порыв сделать то же самое, но сердце заколотилось сильней, и пальцы невольно сжались. Невидимый пленник яростно отбивался. Острые зубы вонзились ему в предплечье, и у Ренилла вырвалось совершенно «несыновнее» проклятие. Борьба продолжалась, пока ему не удалось поймать оба запястья, такие тонкие, что он легко обхватил их одной рукой. Невидимый обмяк.
Ренилл подтащил пленника вперед, к свету. Красное сияние из коридора осветило маленькое острое личико, немытые черные волосы, тонкую фигурку. Девочка, авескийка, лет двенадцати-тринадцати. Тело под доходящей до колен туникой только начало оформляться. Она глядела на него снизу вверх испуганными, но удивительно задорными глазищами.
– Ты скажешь - я скажу, - заявила она с ребяческой угрозой в голосе. Выговор зулайсанского городского дна.
– Что ты скажешь?
– Ренилл невольно понизил голос до шепота.
– Ты с Блаженными Сосудами. Я слышала, за дверью. Ты там с ними. Вопросы. Разговоры. Запрещено. Ты скажешь, что видел, я скажу, что слышала. Можешь поверить.
– Что я видел?
– Меня. Здесь. Поймают - сунут обратно.
– Куда «обратно»?
– Вниз. Где Избранные. Внизу. Ты знаешь.
– Внизу?
– Внизу, внизу… Сын Аона - птица попугай?
– Туда, откуда Блаженные Сосуды? О чем говорили эти две девушки?
– Эти!
– Девочка наморщила нос.
– Глупые. Всегда здесь, всю жизнь, ничего не знают. Не то что я! Я помню.
– Что помнишь?
– Что снаружи. Улицы. Люди. Фози. Продавцы юкки. Помню,
что раньше было. Не то что эти глупые коровы-йахдш-ш. Ты меня отпусти. Больно.– Извиняюсь, молодая особа.
– Он немного разжал пальцы.
– Не убежишь?
– Не убегу. Я тебя не боюсь. Слыхал? Ты скажешь про меня, я скажу про тебя!
– Слыхал.
– Ренилл выпустил девочку.
– А-ах. Так лучшей.
– Она уселась, растирая запястья.
– Может, я немножко соврала. Может, когда ты меня схватил в темноте, я очень испугалась. Но теперь-то нет. Теперь, я думаю, пусть кто другой боится.
– Пусть. Как тебя зовут, малышка?
– Раньше звали Чара. Там, раньше. Теперь, здесь, зовут Избранная. Но я помню. Чара.
– Раньше - это когда было? Когда ты была там, где фози и продавцы юкки?
– Давно-давно.
– А долго ты была внизу, с Избранными?
– Долго-долго, с тупыми Избранными. Они ничего не знают. Только «Слава Истоку» и все. Потом - здесь. Дни и ночи - я здесь. Нет еды. Крошки, два, может, три раза. У тебя есть еда?
– С собой нет, но…
– Ты носишь еду Блаженным Сосудам. У них в головах сало! Может, они что-нибудь оставят?
– Как захотят боги.
– Ты дашь мне остатки?
– Если смогу. Ты говоришь, здесь где-то есть и другие девочки… Избранные?
– Иногда много, иногда мало. Сейчас много. Внизу, там. Ты знаешь.
– Нет. Я здесь чужой.
– Кухню знаешь?
–Да.
– Ходишь в кухню?
– Иногда.
– Возьмешь хлеба? Принесешь мне?
– Что же, они тебя не кормили? Там, внизу?
– Хлеб. Каша. Всякое. Дважды в день.
– Тогда почему тебе не вернуться?
– Нет!
– Она замотала головой, рассыпав спутанные кудряшки.- Никогда не вернусь.
– Несомненно, жрецы развратили тебя. Состояние этих двух «блаженных сосудов» говорит само за себя.
– Что такое «развратили»? Когда приходит срок, Сам Отец нисходит к Избранной, и ее Восславляют, и она «Блаженный сосуд» для Его дитяти. А потом - Обновление!
– Сам Отец? Обновление?
– Точь-в-точь попугай. Какой Сын Аона в ДжиПайндру этого не знает?
– Новичок. Значит, ты сбежала, потому что не хочешь носить ребенка Отца?
– Мой срок уже скоро. Я становлюсь женщиной, и они все знают. Шепчутся, и показывают, и говорят: «Скоро». Тупые коровы. Но они правы. Они думают, я рада, но я не такая, как они. Я помню, как было раньше. Продавцы юкки. Я не хочу быть Блаженным Сосудом. Я сбежала.
– Что ж ты не сбежала из ДжиПайндру?
– У всех дверей Сыны Аона. День и ночь.
– А если выберешься, куда ты пойдешь? У тебя есть семья в ЗуЛайсе?
– Три брата, пять сестер. Еды мало, вот мать меня и продала храмовым жрецам.
Продали ребенка. Лишний рот в семье. С точки зрения вонарца - отвратительно, но в Авескии это обычное дело. И не худший выход, существуют и менее аппетитные способы избавиться от лишнего младенца. Если не находится покупателя, новорожденных девочек зачастую просто топят. «Избранным» в ДжиПайндру хоть еда и кров обеспечены. И все же… принуждение к соитию… практически рабство - в наше считающееся просвещенным время…