Сущность зла

– Выжить.

Вернер потер висок.

– Мы провели там всю ночь, тесно прижавшись друг к другу. Ханнес молился и выл, Гюнтер бранился, а я пытался утихомирить того и другого. Поутру, едва чуть-чуть развиднелось, мы отправились в путь. Ханнес не мог держаться на ногах, даже если бы сам Господь ему повелел, моя лодыжка совсем разболелась, так что Макс и Гюнтер по очереди его волокли. Но и Гюнтер был не совсем в порядке. Помнишь, ему камнем пробило каску?

Он не закончил.

Этого и не требовалось.

– Мы добрались до грузовичка. Посадили Ханнеса в кабину, вернулись в деревню. Я принял душ и проспал десять часов подряд. Когда я проснулся, Герта ни о чем меня не спросила. Приготовила мое любимое блюдо, и я его сожрал. Только тогда я осознал, через что мы прошли, и расплакался так, как не плакал даже на похоронах родителей.

– Вы не вызвали полицию?

– В Зибенхохе не работал телефон, не было электричества. Коротковолновый радиопередатчик? Не мог одолеть помехи. Подразделениям Гражданской обороны потребовалось два дня, чтобы пробиться к нам на скреперах. Никто не имел ни малейшего понятия о том, что случилось на Блеттербахе. Все знали, что в Зибенхохе живут люди, привычные к чрезвычайным ситуациям, поэтому помощь сначала направили в селения, расположенные ниже, более многолюдные и менее приспособленные к трудностям, нежели мы. Карабинеры прибыли четвертого мая, когда буря утихла. Проводилось следствие, но убийцу так и не нашли. В конце концов и карабинеры, и Министерство внутренних дел пришли к выводу, что ребятам просто не повезло: они столкнулись в неудачный момент не с тем человеком.

– И это все? – в растерянности спросил я.

Вернер развел руками.

– Это все. Надеюсь, ублюдок погиб где-нибудь на Блеттербахе. Надеюсь, после того как он зарубил бедных ребят, горы поглотили его, и каждый раз, когда поток выходит из берегов, надеюсь, он выносит на поверхность кусок сукина сына. Но это всего лишь надежда.

– В самом Зибенхохе не проводилось следствие?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Вернер, зажигая спичку и поднося ее к кончику сигареты.

– Убить их мог кто-то из деревни. Мне это кажется очевидным.

– У тебя разыгралось воображение.

– Почему?

– Ты забываешь, что такое Зибенхох. Зибенхох – маленькая община. Думаешь, никому не пришло в голову то, что ты сейчас сказал? Это было первое, о чем мы подумали. Но если бы кто-то последовал за ребятами на Блеттербах, мы бы об этом узнали. Уж ты мне поверь. Потому что здесь все обо всех всё знают. Каждую минуту. Кроме того, дойти в такую грозу до поляны, спуститься вниз к Блеттербаху, убить и вернуться назад, причем так, чтобы никто ничего не заподозрил… нет, это невозможно.

– Однако…

Вернер остановил меня:

– Ты обещал.

Я заморгал.

– История бойни вся здесь. Она окончена. Не позволяй пожрать себя, Джереми. Не дай этой истории пожрать тебя, как она пожрала других.

– Кого – других? Например, Ханнеса?

– Например, меня, Джереми.

4

Мы долго молчали.

– Каждый из нас пережил это на свой лад. Вся деревня была взбудоражена, хотя некоторые…

– Некоторые – меньше прочих, – прошептал я, вспомнив комментарии по поводу гибели Эви и Курта, которые Вернер мне передал и которые после неприятности, приключившейся с Аннелизе в лавочке Алоиза, мне показались более правдоподобными, чем тогда, когда я впервые услышал их.

– Мы увидели. Мы ощутили на себе это… зло. И я решился.

– Уехать?

– Я уже давно об этом подумывал. Ведь я говорил тебе, что отправился в Клес работать в типографии?

– Ты сказал, что сделал это ради Аннелизе.

– Она имела право на отца, который не рискует каждый день своей шкурой. Но я умолчал о том, что просто не мог больше здесь оставаться. Я видел, как жители Зибенхоха возвращаются к нормальной жизни, и не принимал этого. Линии электропередач починили, восстановили телефонную связь, дороги подлатали, кое-где произвели взрывы, чтобы искусственно вызвать оползни. Люди не хотели помнить, и бойня на Блеттербахе очень скоро была забыта. Я все это видел и не уставал повторять про себя, что это несправедливо.

– Ты сказал, что я не должен дать этой истории пожрать меня, как она пожрала других. Кого – других?

– Через несколько часов после нашего возвращения, когда Зибенхох еще был отрезан от мира, Ханнес приставил дуло охотничьего ружья к голове Хелены и выстрелил, убив ее наповал. Мы нашли его впавшим в кататонию, с ружьем в руках, рядом с трупом жены. Его арестовали и поместили в Перджине, в лечебницу, где он пробыл до тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Он похоронен здесь, рядом с сыном и женой. Люди в Зибенхохе могут быть безжалостными и слишком часто болтают лишнее, но все поняли, что случилось с семьей Шальтцманн. Это не Ханнес убил Хелену, а тот мерзавец, который прикончил Курта, Эви и Маркуса. Гюнтер тоже здесь похоронен. Иногда я приношу ему на могилу цветы, понимая, что, оживи тот Гюнтер, которого я знал, он бы смертельно обиделся. Я так и слышу, как он говорит… «Цветочки? Принеси мне пивка, du Arschloch»! [27]

27

Олух! (нем.)

– Как он умер?

– Гюнтер и до этого никогда не отказывался от выпивки, а после Блеттербаха спился совсем. Напившись, бузотерил. Максу часто приходилось помещать его на ночь в казарму, чтобы он кого-нибудь не изувечил. Пьяный, он без конца говорил о бойне. Навязчивая идея. Он вбил себе в голову, что должен найти убийцу. Все это мне рассказали потом, я тогда уже не жил в Зибенхохе. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году Гюнтер разбился на машине. Был пьян в стельку. Умер на месте. Так лучше, он и без того страдал достаточно. Знаешь, почему я приношу цветы на его могилу? Потому что чувствую свою вину. Может, если бы я остался, у Гюнтера было бы перед кем излить душу. Но я уехал. А другие не знали. Не могли понять. Они не видели.

– Оставался Макс.

– Верно. Но и Макса пожрал Блеттербах. Он женился на Верене, той девушке, которая справляла тогда день рождения, занял место Командира Губнера и трудится самозабвенно на своем посту. – Вернер отчеканил, глядя мне в глаза: – Слишком самозабвенно. Таков его способ искупить вину. Стать защитником Зибенхоха, выносить мозг чужакам и туристам, потому что…

– Потому что убить Эви и ее друзей мог только человек, пришедший извне.

Бар «Лили»

1

Я повез Аннелизе и Клару в Больцано, в археологический музей, где хранится самая древняя из когда-либо найденных природная мумия, получившая имя Эци.

Эци был древним пастухом (или странником, или шаманом, или рудознатцем, или… теорий по поводу его занятий великое множество), жил в медном веке и был убит на склоне Симилауна неизвестно кем и неизвестно почему.

Конец ознакомительного фрагмента.