Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
И вот это другое, которое и называется этот самый Сверхмодерн, оно и придаёт этому окончательную убедительность, а научную лекцию превращает в парапроповедь. Потому что новая наука может обладать такой способностью заново действовать в режиме, напоминающем в чём-то проповедь, то есть мощный, целостный тип обсуждения духовного содержания.
Что такое проповедь? Если оторвать её от классического религиозного начала и рассмотреть именно как метафору, как метод. Это целостное, духовное обсуждение нетривиального, сложного содержания.
И вот, когда они с этим столкнулись, а за спиной у этого оказались и факты, и всё прочее, то есть я снова повторяю — модерн, — вот тогда оказалось, что они ничего не могут. Не потому, что они слабые пропагандисты — это лучшие либеральные
Они боялись признать, что против них применяется новый тип информационного оружия. Мы применили этот тип оружия, конечно же, ориентируясь на определённый уровень простоты — потому что телевидение, потому что историческая тематика и так далее, и тому подобное. Но, когда в пределах одного высказывания существует график, модель и стихотворение — то это не наука в том её классическом понимании, которое существует. Это и есть новая, целостная интеллектуальная культура, бросающая вызов постмодерну. Не с позиций классики, а с позиций сверхклассики. С позиций возврата к некой целостности, которой классическая наука не обладает в силу её собственной гносеологической природы, а вот предыдущие интеллектуальные, донаучные упражнения, те самые, которые велись в Оксфорде, Кембридже, в Парижском университете и так далее в средние века, — вот там эта целостность и эта сила была! Диспутацией! Дискуссией!
Именно из этой целостности родился потом юридический метод в том виде, в котором он применяется на Западе. Где действительно важно убедить, важно сочетать эту особую убедительность с логическими доказательствами, важно как это всё построено, важно как это всё воздействует и так далее, и тому подобное. Это культура, шлифовавшаяся столетиями.
Итак, уже в первой телевизионной программе «Суд времени» возник вопрос о новом методе, о новых видах интеллектуального, информационного оружия, применяемого в информационных войнах. Возник вопрос о том, что против людей, вооружённых мушкетами, пушками и так далее будут воевать не люди, вооружённые томагавками и луком со стрелами, а люди, вооружённые гораздо более новым оружием. И поэтому, хотя их и мало, и сил у них недостаточно, но они могут победить.
В воздухе впервые запахло победой. Но ею запахло потому, что была некая сложность, которую можно было спроецировать на эту относительную простоту.
Не было бы этой сложности — не было бы победы. Ничего бы не было вообще. И не будет ничего вообще. Вот чем более будут апеллировать к «двум притопам, трем прихлопам», чем более всё будут редуцировать — по-русски, низводить — до примитивных форм собственно политической деятельности, тем в более глубокой заднице будет находиться эта политическая деятельность. Вся целиком, со всеми, кто к этому апеллирует. И так происходит не потому, что вообще нельзя никогда применять ничего простого, и это простое никогда не эффективно. А потому, что ситуация слишком сложная. Потому что страна слишком глубоко залетела. И потому, что надо глаза-то протереть и увидеть, куда она залетела, и что на самом деле произошло.
Потрудиться чуть-чуть надо — глаза протереть. И перестать общаться с манекенами, сооружёнными твоим же сознанием, а увидеть её, эту реальность, понять, что в ней происходит на самом деле.
Передача «Суд времени» кончилась…
И тогда я заявил:
— Хватит! Я не буду непрерывно редуцировать, низводить эту сложность до некоторого простого политического объёмчика, в котором можно победить только потому, что есть эта сложность, которая капает, добавляет что-то в этот объёмчик. Я буду саму эту сложность сейчас обсуждать — в жанре антишоу.
И в первой же передаче я применил религиозную метафору — продажа первородства за чечевичную похлёбку. Я применил религиозную метафору, адресуясь именно к той метафоричности, которая что-то берёт у религии для того, чтобы создавать новую науку, восстанавливать научную целостность. Невозможно дальше существовать в ситуации такой дифференциации научных дисциплин.
Невозможно. Наука сама начинает распадаться. Нужны трансдисциплинарные, мультидисциплинарные исследования. Эти дисциплины где-то как-то надо собирать. А где ты их будешь собирать? Где?Обычно для этого применялась философия. Потом заговорили, что это будет делать методология… Сборка эта будет по какому принципу осуществляться? Она создаст интеллектуальный универсум — то есть там будет верхняя точка свода у этой конструкции, или там всё будет по горизонтали происходить каким-то способом за счёт какой-то трансметадисциплинарной мозаики? Но как-то это должно происходить… И что будет находиться в этой точке свода, в этой замковой конструкции 21-го века? Что? Какой тип новой науки? За счёт чего будет обеспечена целостность? За счёт чего обеспечивалась целостность в мифе — понятно. А за счёт чего она будет обеспечиваться на совершенно другом этапе развития человечества?
Философский фокус будет? Какой? Существует хоть одна философия без метафизики? Какая? Ну, совсем какие-то там абстрактные, логические конструкции? Витгенштейн?.. И у того есть метафизика. У всех есть. А главное, где она — эта работающая философия, которая в состоянии создать вот эту замковую конструкцию? Где она вообще в мире? Её нет. Значит, её надо создавать.
Значит, надо разбираться в основаниях, в сути времени.
Итак, в первой же передаче «Суть времени» я стал говорить о сложном и только о сложном — о том, что капало из облака смыслов в передачу «Суд времени». И там же я сказал, что я буду спрашивать о том, о чём я никогда не могу говорить, обсуждая вопрос с Млечиным и Сванидзе. Я со своими должен выяснить достаточно сложные вопросы. Не для того, чтобы запереться в башню из слоновой кости, а для того, чтобы действительно добиться победы. И действительно понять, в чём причины поражения — что произошло?
Все, с кем я разговаривал, и кто вошёл в клуб «Суть времени», говорили мне один за другим:
— Вот когда Вы сказали о первородстве и чечевичной похлёбке, когда зашёл разговор о сложном, когда возник вот этот метафизический дискурс — вот тогда-то мы и пришли. Потому что мы, наконец, кожей почувствовали, что что-то может возникнуть такое, что не до конца обречено на поражение.
Вот оно, может быть, и сложное, и какое-то витиеватое, и куда-то там заверченое, но в нём-то что-то есть, что может обеспечить минимальные шансы на победу. А в остальном — всё красиво, всё правильно, всё зализано, всё гламурно, всё по прописям, а шансов нет вообще. Может, всё у вас ничем кончится, а, может, чем-то. А вот из другого, этого простого, понятного, правильно построенного рая, уже точно ничего не выйдет. На 100 %.
Итак, мы стали двигаться именно в этом направлении. И мы двигались в нём достаточно долго. Двигаясь в этом направлении, мы задавались разными вопросами. Но самым больным и ключевым для нас вопросом, был один — почему распался Советский Союз? Почему рухнул тот проект, который отвечает нашим ценностям, нашему представлению о великом благе, нашему представлению о должном? Почему он потерпел поражение? В чём дело?
Наши противники в последнее время очень любят говорить, что это произошло в силу органических обстоятельств. То есть в силу того, что были нарушены незыблемые закономерности рынка, человеческой природы и так далее. Всё это начало загнивать и сгнило, не обеспечивая население необходимым, не обеспечивая скрепы в обществе и так далее, и тому подобное. Это их ответ.
Давайте вдумаемся, что произошло на самом деле?
Ещё и ещё раз вдумаемся. Постараемся дать себе на это внятные ответы — не простые, но предельно внятные.
У вас есть какая-нибудь схема управления. Чем угодно: клубом «Суть времени», театром, страной, миром, заводом, симфоническим оркестром неважно… Есть схема управления. Она предполагает какую-то степень централизации, какие-то связи, какие-то посылаемые сигналы, которые должны пройти сквозь систему от одного её звена в другое, от другого к третьему, — вот такая вот система, которая должна действовать каким-то образом, чтобы сигналы были приняты, переданы…