Суть времени. Цикл передач. № 31-41

Он может всё. Нет предела возможности восходящего человека. Нет предела его могуществу. Нет тех задач, самых фантастических, которые этот человек не сможет решить. На основе этой веры в восходящего человека писал Андрей Платонов, герои которого говорят: Там Ленин, думаешь, не зря в мавзолее лежит, он воскреснуть хочет.

На основе этих идей жила целая эпоха. Это называлось пролеткульт. Создателем пролеткульта был всё тот же Богданов, который, кстати, был совершенно лишён политических претензий, в отличие от Троцкого. И который имел именно эти метафизические претензии. Кто и как убедил в дальнейшем и почему отказаться от метафизической модификации коммунистической идеологии — это отдельный вопрос.

Тут даже нельзя говорить только о Сталине. В конце концов, Ленин считал, что все эти богостроители — это слишком близко к поповщине, и что всякий искус движения в сторону метафизики является именно искусом. Ленин не растаптывал ни Богданова, ни Луначарского, ни Красина, который там ещё был, ни Горького, естественно. Но он достаточно негативно выражался по поводу этих инноваций, хотя и предоставил Богданову все возможности для развития данного направления.

В дальнейшем всё было свёрнуто, потому что было свёрнуто всё… И возник один вариант секулярной идеологии, который и нужен был Сталину для обеспечения линейной мобилизационной модели. Линейная мобилизационная модель более эффективна, чем нелинейная, на коротких промежутках времени. Сталину удалось добиться сумасшедшей эффективности своей модели. И только благодаря этому выиграли войну.

Но уже после войны модель стала уставать. По мере того, как люди становились всё более благополучными, то есть решались, собственно говоря, задачи социалистического строя, — модель стала уставать ещё больше.

При Хрущёве и «разоблачение» сталинизма, и первый удар по смыслам эпохи, и переселение в малогабаритные квартиры сыграло почти одну и ту же роль. Я не могу назвать эту роль однозначно негативной. Я не могу сказать, что все люди должны были жить в коммуналках и в бараках. Я прекрасно понимаю, что при Хрущёве именно и открылась индивидуальное измерение человека.

Но когда это измерение открылось в отсутствие метафизики и всего прочего, советские смыслы оказались обречёнными.

Медленно-медленно в них, как во все модернистские смыслы, начала проникать эта смертная болезнь.

Медленно-медленно они стали уставать, утомляться.

Возникла усталость смысла. И эта усталость смысла в конечном итоге и породила особое отсутствие иммунитета у общества к тому, что было с ним сделано Горбачёвым и всеми прочими.

Внизу, в широком обществе, в широких народных массах эта усталость, чувство безвременья, потеря драйва, погружённость жизни в бытовые детали, — вот это всё перемололо советские смыслы, а когда внизу они оказались перемолоты (не без помощи верха), то верх в той его части, которая хотела от этих смыслов освободиться, оказался в нужной для него ситуации.

В эту усталую субстанцию уже можно было запустить все диссидентские вирусы, все отторжения своего исторического прошлого. В неё можно было запустить всё, что угодно.

Вот такая усталая субстанция — это благодатнейший субстрат для взращивания всех видов мутаций, всех видов социальных заболеваний.

Человек, который имеет смысл, и человек, у которого этого смысла нет, — это разные люди. Я имею в виду великий Смысл.

Есть люди с довольно сильной корневой системой, то есть люди, укоренённые нутром в жизни, с закваской, с «большим количеством закваски», как говорил герой «Морского волка», произведения Джека Лондона. Такие люди могут эффективно жить даже в отсутствие смыслов.

А есть люди со слабой корневой системой. Эти люди могут творить чудеса в момент, когда луч смысла ударяет им в нужную точку, и они пробуждены. Но если этого луча нет, они лежат, они обездвижены.

Исчезновение великих смыслов в поздне-советском обществе, исчезновение мощных смысловых вибраций означало, что люди с мощной корневой системой получают некое преимущество перед людьми с мощной смысловой системой. И постепенное восхождение этих людей с мощной корневой системой (была такая пьеса «Смотрите, кто пришёл») означало одновременное нисхождение людей с этой смысловой системой.

Силы в советском обществе перераспределялись. Они перераспределялись всюду: они перераспределялись в элите, они перераспределялись в среднем классе, они перераспределялись в интеллигенции и в народе.

А что означало существо с мощной корневой системой в советском обществе, построенном под модель человека с мощной смысловой системой?

Это означало, что люди с мощной корневой системой находились в антисистеме и, получая всё большие и большие возможности, они, естественно, оставались людьми этой антисистемы. То есть они не только разрушали систему, они формировали на её основе вот этот мутагенез, который мы сейчас наблюдаем.

И что же мы теперь хотим восстанавливать?

Либо мы восстанавливаем метафизику. А восстановить её можно только в пределах новой всемирно-исторической миропроектности. И тогда, восстановив эту метафизику, мы восстанавливаем накалённость смысла. А восстанавливая накалённость смысла, мы восстанавливаем мощный язык, как средство коммуникаций и создаём огромное сплочение людей.

Либо у нас метафизики нет…

И тогда нет ни этого языка, ни этого сплочения. Но в этом случае человек, который жаждет смыслов и который в условиях накалённых смыслов, может стать более эффективен, чем человек с мощной корневой системой, обречён. Как говорится в анекдоте про дистрофиков: «Ветра не будет — по бабам пойдём». Он дистрофичен.

Регресс дополнительно одистрофичивает именно такого человека. Именно этот человек оказывается уничтоженным в условиях регресса. Разве мы не понимаем, что если это так, то альтернативы метафизике просто нет.

Либо метафизика — мощный смысл, настоящий огонь, который зажжёт сердца людей, которые сейчас лежат, отбросив копыта, как в том же произведении Стругацких «Обитаемый остров» есть.

Либо мы их включим, дадим им другую энергетику — и тогда они потянут за собою страну. Либо они окажутся растоптанными людьми с мощной корневой системой, которые за счёт специфики советского общества всегда были антисистемными, криминальными и остались таковыми после выхода наружу.

Мы не можем построить никакой новой системы, потому что эти активные люди антисистемны по своему генезису. И они этот генезис воспроизводят в следующих поколениях.

Они — бандиты. Жизнь сделала их ещё большими бандитами, и воспроизводят они бандитизм, как среду своего обитания. В этом смысле они являются той самой прорвой, которая пожирает и будет пожирать страну до конца. Но эта прорва начала зарождаться ещё в советском обществе.

В этом смысле я всегда вспоминаю пьесу Розова «В поисках радости». Там отец погиб на войне. Есть мать и младший сын, которого прекрасно играет молодой Табаков, и есть старший сын, у которого есть жена мещанка.

А сам старший сын должен был защищать диссертацию, заниматься наукой и, вообще, смыслами и всем прочим, но вместо этого жена заставляет его всё время подрабатывать, чтобы покупать вещи. А она уже хлопочет безумно по поводу шкафов, шифоньеров и всего прочего, что с точки зрения того, о чём я говорю, является естественной защитой человека от смертной болезни. Известно, что человек защищается от смертной болезни либо оргиями, разгулом и попытками набирания очков, либо этим вот безумием вещей. Он фактически забаррикадируется в своих дворцах и домах от наступающей на него смерти гобеленами, каминами, картинами, шкафами, телевизорами, видеомагнитофонами и всем остальным.