Суженая мага огня

— Нет-нет, Триса — это моё полное имя, — не поднимая глаз пробурчала я.

— Очень приятно, леди Триса. Идёмте ужинать? — он протянул руку, предлагая мне взяться за неё.

— Мы что, будем есть?! — изумилась я.

Ой, я что, разве сказала это вслух? От напряжения язвительные слова вырвались, подобно стреле обороняющегося.

Глаза Генри озарились насмешливыми серебряными огоньками.

— Я бы предпочёл, чтобы моя любовница была сыта, — улыбнулся он, не сводя с меня ласкового взгляда. — Поужинаем. Я должен хоть немного узнать вас. Не привык вести девушку в постель, даже не поговорив с ней.

— Хорошо, идёмте, — я подала руку и увидела, как она тряслась.

Всё тело тряслось от страха!

— Вам нужно успокоиться.

Генри крепко сжал пальцы горячей ладонью, вложил себе под локоть и повёл в зал. Мужская рука дарила уверенность и… трепет. Я провела пальцами по ткани рукава, ощущая горячее крепкое тело под сорочкой. Скоро он снимет её, и тогда… Будет ли он столь ласков и обходителен?

— Выпьем вина, поедим. Я не страшный, поверьте.

Мы вошли в зал. За столом было полно знатных гостей. О нет, тут Фалькон! Криво улыбается мне, но хотя бы без пошлости, как в прошлый раз. Видимо, дружбу с паладином, ценит выше сомнительной связи с порочной рыжеволосой девицей.

И наместник Хакон с женой тут. И куча других горожан. Женщин в изящных нарядах. И как хищно они все глядят на нас с Генрихом! Ой!

Я перевела взгляд на слегка небритую щёку паладина, только чтобы вновь не уставиться в пол и не показать слабость.

— Познакомьтесь, это моя леди Триса, — сказал Генрих, отодвигая для меня стул.

Я села.

“Моя”. Она сказал: “моя”. От этих слов на сердце потеплело, и я улыбнулась.

— Добрый вечер, леди Трис-са, — первым поздоровался Фалькон, остальные повторили вежливые слова.

Я учтиво кивала, стараясь не глядеть никому в лицо. И хоть Генри не назвал меня нанятой шлюхой прямо, все всё равно догадались, кто я.

— Ужин скоро подадут? — кивнул паладин Хакону.

— Скоро… Пока принесли только закуски, — наместник перегнулся через стол, приблизив лицо к паладину. — Генрих, мы бы успели ещё разок размять пальцы, давай, а?

— Минуту, — ответил Генри, нависнув у меня над головой. — Сперва поухаживаю за своей леди. Вина, Триса?

Он повторил эти слова: “моя леди”. Внутри всё встрепенулось, и струны души вновь задрожали. Не понимаю, что со мной. Генри мне нравился, очень нравился, но отдаваться влечению было бы слишком глупо и опасно. Грозило обернуться нестерпимой болью и разочарованием.

— Да, можно, — кивнула я.

Хочу напиться, чтобы притупить чувства. А лучше забыться полностью на всю оставшуюся ночь…

18 Виола

Я пригубила вино, а Генри так и не присев, резко двинулся в сторону, мелькнув краем своей широкой спины в белой рубашке.

Я увидела загоревшийся взгляд Хакона. Наместник отодвинул стул, ловко встал и взял с дивана, стоявшего за спиной, виолу и смычок. Тронуть струны не успел: Генри его опередил.

У меня за спиной посыпались ускоряющиеся точёные отрывистые звуки, я обернулась и увидела паладина с приложенной к подбородку виолой. Кисть умело гоняла смычок по грифу, лицо Генри было сосредоточено и спокойно.

Ритмичный нарастающий призывный звук отозвался в душе. Я ощутила изумление и подъём. Восторг! Струны в моей душе зарезонировали. Хакон тут же подхватил мелодию, и все гости застыли, с большим вниманием наблюдая противостояние двух виртуозных музыкантов.

Генри удивил меня. И восхитил. Я думала, паладины умеют только убивать драконов и сводить с ума юных и не очень дев, но, оказывается, они многообразованные, тонкой души люди.

Ах, какая восторженная музыка, смелая! Я не сводила глаз с Генри, с его строго, увлечённого лица и широких мускулистых плеч. Невероятное сочетание силы тела и красоты духа. Генрих двигался грациозно, переступая с ноги на ногу, мышцы его перекатывались под тонкой тканью сорочки. Иногда он становился ко мне лицом, а иногда поворачивался боком.

Ах, зачем? Чтобы я оценила, как крепки твои выступающие части, Генри?

Жар маны, растекающийся от паладина, заставил меня совсем раскраснеться. Я сделала глоток вина, чтобы немного остыть и успокоиться.

Спустя несколько пассажей, Хакон сдался и замолчал, не успевая за скоростью. Тогда Генри улыбнулся, довольный тем, что всё внимание теперь отдано ему одному.

Ему одному.

Такой был Генри, первый во всём, добрый и излучающий Свет. Не знаю, откуда я это знала, просто чувствовала. А может, его горячая мана, наполнившая зал, всё мне о нём рассказала.

Генрих задумчиво поглядел на меня, и звуки его виолы с быстрых и ритмичных сменились на низкие и протяжные. Струны запели, заплакали, будоража сердце. Именно так скулило оно день ото дня, с тех пор, как случилась моя беда. Но откуда он знал?

В зале появились служанки с подносами. Донеслись вкусные запахи печёной курицы, картошки, свежего хлеба и зелени.

Генрих смолк, опустил от лица виолу и поклонился слушателям. Все захлопали, а я, кажется, хлопала громче всех.

— Восхитительно, сэр Генрих, — произнесли женщины. — Вы просто мастер! У вас великолепные пальцы! Как вы талантливы!

— Признаю, ты лучший, — сказал Хакон.

— Занимался с детства, но в последние годы не до того было. Чудесно, что у вас нашёлся инструмент. Надо сказать, великолепного мастера! — Генри занял место за столом и повернулся ко мне, взяв за руку.

Чуть заметно погладил по запястью. Он что ласкает меня?

— Успокоились немного, леди Трис?

— Да, спасибо, всё хорошо, — прошептала я. — Вы очень здорово играете.

Ах, зачем я это сказала! Выглядит, как будто стелюсь перед ним, как эти леди!

Я увидела, как напряглась жилка на виске паладина, и с волос потекла струйка пота. Видно, не так легко ему даётся дарить веселье гостям.

— Спасибо, очень рад, что вам понравилось.

Генри принялся ухаживать за мной. Положил картошку и курицу, подлил вина.

Окружённая мужской заботой, я растерялась. К горлу подкатил ком. Этот мужчина был великолепен, и я даже осмелилась подумать, что… хочу, чтобы он был моим!

Нутро обожгло, словно кнутом, от стыда. Как я смею так думать?!

Ком в горле всё крепчал, нарастал спазм. Задрожали губы, увлажнились глаза.

У меня никогда не будет такого мужчины. У меня не будет никакого. После того, что со мной сделал колдун, я порочная и грязная. И если паладин узнает во мне зачарованную и убьёт, что ж. Плакать никто не будет...