Суженый-ряженый

– - Да?
– - Больше он ничего не сказал, зато его губы на сей раз надолго завладели ее губами.

34

Таня никак не могла понять, отчего проснулась. Это точно был не будильник. Его препротивный звон не способен выдержать никто, а Глеб вон спит как ни в чем не бывало. Хотя, имея такую сигнализацию, любые другие звуковые сигналы можно перенести безмятежно.

Привстав, Таня взглянула на будильник и убедилась в том, что еще слишком рано и он никак не мог звонить. Так что же это было? Ее несколько сумбурные со сна размышления прервала какая-то возня, которая доносилась, кажется, из коридора. И тут до нее дошло. Конечно же! Ее разбудил звук захлопнувшейся двери! А поскольку никакой уважающий себя вор или грабитель дверью хлопать не станет, значит, приехал отец. Может быть, даже вместе с мамой.

Быстро выбравшись из постели -- благо Глеб откатился во сне на другой край кровати, -- Таня накинула халатик и выскользнула из комнаты.

Это в самом деле был отец. Он сидел на корточках около обувной полки и явно что-то искал. Услышав звук шагов, Николай Николаевич обернулся.

– - Привет! Все-таки я тебя разбудил, -- сказал он с досадой.
– - Слушай, Стаська, ты, случайно, не знаешь, где мои тапочки?

– - Привет, пап. Случайно знаю: они у меня в комнате.

– - Так, -- с еще большей досадой сказал Николай Николаевич и, поднявшись во весь рост, добавил: -- Черт!

Таня стояла перед ним, засунув руки в карманы. Она чувствовала себя по-идиотски. Что-то, однако, следовало сказать.

– - Пап...
– - Таня умолкла, подыскивая подходящие слова.

Николай Николаевич тут же пришел ей на помощь.

– - Стася, это мой прокол.
– - Он обнял дочку за плечи и поцеловал в висок.
– - Понимаешь, вечером я тебе звонил и домой, и на мобильный, ты не отвечала, вот я и решил, что твоя жизнь опять протекает вдали от твоих телефонов.

Очень тактичная формулировка! Однако слово "опять" не вызывает сомнений в том, что родители уже обратили внимание на то, что ее жизнь явно вышла из привычного русла. Ну что ж, все тайное, как правило, становится явным, философски подумала Таня, а вслух сказала:

– - Вчера Анютке Годуновой исполнился год, ну мы и...

– - Черт! Надо было на всякий случай позвонить утром! В конце концов, это, по существу, твоя квартира, а ты взрослая женщина и имеешь полное право на свою личную жизнь. А я, между прочим, не ханжа, -- в заключение добавил отец.

Таня слабо улыбнулась:

– - Спасибо, папочка, за понимание, -- и тоже чмокнула его в щеку.

– - Ну так что: завтрак на троих?
– - бодро вопросил Николай Николаевич.

Она отрицательно качнула головой:

– - Боюсь, это не самая удачная идея. Папочка, дай мне, пожалуйста, десять минут.

– - Ладно, пойду поставлю чайник.

Когда она вернулась в свою комнату, Глеб натягивал джинсы. Закрыв за собой дверь, Таня привалилась к ней спиной.

– - Приехал отец, -- сообщила она в ответ на его невысказанный вопрос.
– - Сожалеет, что предварительно не позвонил. Ситуация, конечно, несколько неловкая, однако он не ханжа, как он сам только что заявил, и признает за мной право на личную жизнь. Тем не менее у тебя, Глеб, нет никакой необходимости с ним знакомиться, то есть встречаться, потому что на самом деле...

– - Тань, -- попытался вклиниться в ее монолог Захаров, -- по-моему...

– - ...ты с ним знаком, -- не слушая его, договорила Таня.

На лице Глеба отразилось удивление, а взгляд его непроизвольно метнулся к висевшей на стене фотографии. Со слов Тани он знал, что снимок был сделан во время своеобразного свадебного путешествия ее родителей, которые в молодости очень увлекались альпинизмом. И хотя почетное место на фото занимал горный водопад, при желании можно было разглядеть лица людей и даже уловить определенное сходство отца с дочерью.

Взгляд Захарова лишь скользнул по уже знакомому снимку и снова вернулся к Тане.

– - Я не знаю его, -- твердо сказал Глеб.
– - И фамилия Амельченко мне тоже ни о чем не говорит. То есть не говорила, -- поправился он, -- в общем, ты поняла.

– - Он погиб.
– - Кивком Таня указала на старую фотографию.
– - Примерно через полтора года. А снимал их мой будущий отчим. Его ты, Глеб, знаешь. Ладно, минут десять у тебя определенно есть. Позже я тебе позвоню, а сейчас... думаю, так всем будет проще, -- добавила она бесцветным голосом.

Выслушав ее, Захаров вдруг предложил:

– - Знаешь что, Тань? Давай поженимся.

– - О Господи, Глеб, мой отец не только не ханжа, револьвера тридцать восьмого калибра у него нет и охотничьего карабина тоже нет. Так что расслабься.

– - То есть замуж за меня ты выходить не хочешь?
– - уточнил он.

– - Глеб, я не только в своем уме, но еще и в трезвой памяти, -- насмешливо сказала Таня.
– - Ладно, не бери в голову. Я тебе позвоню.

На недвусмысленное замечание о своем уме и трезвой памяти Захаров ничего не ответил, но в его серых глазах вспыхнул мрачный огонь, а его чувственные губы искривила мефистофельская улыбка. Точь-в-точь как в том самом сне.

Таня лишь секунду помедлила, однако дожидаться, пока он испепелит ее взглядом, не стала и вышла, прикрыв за собой дверь. Кухонную дверь она закрыла плотно, как бы давая понять и Глебу, и отцу, что их знакомство в ее планы не входит.

Завидев дочь, Николай Николаевич нарочито бодро отрапортовал:

– - Кофе сейчас уже будет готов. Правда, к завтраку у тебя ничего более подходящего, чем соленые крекеры и мед, нет. Но!
– - Он поднял указательный палец вверх.
– - Я предусмотрительно купил по дороге свежий французский батон. А еще привез тебе, Стаська, бабушкиного творога. Она его только вчера вечером сделала и очень обрадовалась, когда узнала, что я сегодня еду в город.

– - Спасибо, я ей обязательно позвоню!
– - воскликнула Таня с явно преувеличенным энтузиазмом.

– - Обязательно позвони!
– - поддержал ее Николай Николаевич.
– - Пусть порадуется, что ты попробуешь ее творожок, пока он не потерял еще первой свежести.

Итак, бабушка тоже в курсе, с тем же философским спокойствием подумала Таня. Она напряженно прислушивалась в ожидании, когда же наконец хлопнет входная дверь. На кухонную она почти не смотрела, а потому лишь в последний момент заметила смутный силуэт по ту сторону витражного стекла.