Суженый-ряженый

в-третьих, просить мою руку у тебя, папа, также никто пока не собирается. И уж точно не попросит "знойная подробность моей личной жизни". Такие, как он, вообще не женятся.

– - Всякие женятся, -- невозмутимо обронил Николай Николаевич, подцепив на вилку горку салата.

– - Возможно. Но точно не на мне. Во всяком случае, не он. Впрочем, я тоже никогда бы не вышла замуж за Глеба Захарова.

– - Так это был Глеб Захаров?
– - Брови Николая Николаевича вновь поползли вверх.

– - Видишь ли, папочка, -- начала объяснять Таня, -- вчера едва я вышла из Фонтанного дома, как сломала каблук. И тут же угодила в объятия Захарова. Надо сказать, он проявил себя истинным рыцарем и сначала довез меня до дома, а потом донес до квартиры. Даже несмотря на мою статью. Вот и все.

– - Несмотря на статью?
– - переспросил отец и нахмурился.
– - Погоди, Стася... нет... не может быть... чтобы статья была... твоей местью?
– - Выговорив это столь трудно давшееся ему предположение, Николай Николаевич в полной растерянности воззрился на дочь.

– - Ну-у, вообще-то можно и так сказать, -- призналась Таня.
– - Между прочим, даже сам Захаров согласился с тем, что некоторые основания для мести у меня были.

Теперь уже поползли вверх не только брови Николая Николаевича, но и глаза его совершенно явственно полезли на лоб.

– - Станислава!
– - воскликнул он потрясенно.
– - Вы что, рассорились, и в отместку ты написала эту статью?

Теперь пришел Танин черед смотреть на отца растерянно: его реакция показалась ей какой-то... не совсем адекватной.

– - Нет, пап, подожди...
– - Она даже лоб наморщила, силясь свести концы с концами.
– - Ты, похоже, не так понял. Мы вовсе не ссорились до выхода статьи. Только после. Особенно после того, как познакомились.

– - Так...
– - В устах Николая Николаевича это короткое слово прозвучало очень весомо, пожалуй, даже увесисто.
– - Что-то я вообще перестал понимать. За что ты мстила Захарову, если вы не были знакомы? И как вообще такое возможно? Он ведь вроде ездил...

– - Да не ко мне он ездил!
– - в нетерпении воскликнула Таня.
– - А злилась я на него из-за его идиотской сигнализации! Нет, правда, какой-то совершенно невероятный квакающий звук. В общем, кошмарная штука.

– - Мне говорили.
– - К Николаю Николаевичу уже вернулось самообладание, и, разливая вино по бокалам, он попросил: -- Не могла бы ты, Стасенька, рассказать все по порядку? Лучше сначала, а не с середины.

– - Ладно, сначала так сначала, -- проявила покладистость Таня.
– - Ты ведь знаешь, папа, что мы совсем погрязли в инвентаризации, и эта статья совершенно вылетела у меня из головы. Екатерина же Анатольевна, которая всегда напоминает заранее, на сей раз, уж не знаю почему, позвонила только накануне. А я в тот день жутко устала и, естественно, ужасно злилась, что придется работать ночью. Так получилось, что к дому мы с Захаровым -- его я, разумеется, узнала сразу, -- подъехали практически одновременно. Мы с ним даже на лифте поднимались вместе. Только он вышел раньше.
– - Таня была очень довольна тем, что сдержала дважды данное слово, не сказав при этом ничего, кроме правды. Пусть и не всей.
– - А ночью его сигнализация...

– - Воодушевление, с которым мне ее живописали, говорит само за себя, -- вставил Николай Николаевич.
– - Я только не пойму, как с двенадцатого этажа можно понять, на какой машине сработала сигнализация.

– - Еще как можно. К тому же Захарова я и с двенадцатого этажа рассмотрела.
– - Таня не стала вдаваться в подробности о том, как ей это удалось.
– - Так вот, со статьей у меня не ладилось, получалось как-то... вяло...

Николай Николаевич хмыкнул.

– - Ну, что поделаешь, если именно от злости на меня снизошло вдохновение?
– - Таня передернула плечами.

– - Наверное, моя муза тоже разозлилась из-за того, что ее разбудили столь беспардонно. Между прочим, узнав во мне свою попутчицу по подъему в лифте, -- собственная формулировка Тане не слишком понравилась, но в общем-то это было правдой, -- Захаров счел, что ему еще повезло. Ведь я могла обвинить его вообще во всех смертных грехах. Естественно, это было уже после того, как мы познакомились и выяснили, что именно я являюсь автором той самой злостной статьи.

– - Послушай, Стася, а Захаров, случайно, не упоминал...

– - О твоей шуточке над Линденбаумом? Упоминал. Но это было уже позже, когда в знак признательности я поила его кофе. Между прочим, речь шла о профессоре Головине, читавшем у нас историю архитектуры, а вовсе не о моем отце.

– - Жаль, -- вздохнул Николай Николаевич, -- знай он всю подоплеку, вот тогда он действительно смог бы оценить мою шутку по достоинству.

– - Ничего, он и так оценил, -- заверила его Таня.
– - Сказал, что это -- высший пилотаж, а тебя, папочка, восхищенно назвал настоящим искусствоведом.

Лицо Николая Николаевича осветила довольная улыбка, и, подняв свой бокал, он торжественно провозгласил:

– - Ну что ж, за нас! За искусствоведов!

15

Отец уехал на следующий день. А вечерком в сопровождении Агаты и с Анюткой под мышкой забежала за статьей Лера. Быстренько просмотрев Танин опус, она потребовала от подруги автограф и, прихватив журнал, умчалась укладывать ребенка спать.

Ирочка почему-то не зашла.

Захаров не позвонил.

Прошло еще четыре дня. И все четыре жара стояла просто ужасающая.

С родителями Таня регулярно общалась по телефону, а в субботу поехала к ним в Петергоф. Леру, Анечку и Агату Макс отвез на дачу еще в пятницу вечером.

Ирочка все не появлялась.

Захаров не звонил. Впрочем, на визитке был лишь Танин рабочий телефон, застать же ее на месте в эти дни было чрезвычайно трудно. Раза три ей, правда, передавали, что ее спрашивал какой-то мужчина, хотя вряд ли это был Захаров. То есть один раз точно не он, что же касается остальных двух... А почему, собственно, он должен был ей звонить? Да и не ждала она его звонков, просто думала, что, может быть, позвонит.

Дни шли, и Танины нервы стали потихоньку успокаиваться. Она уже не вздрагивала каждый раз, завидев ярко-красную машину, да и Глеб Захаров перестал ей повсюду мерещиться. Так, иногда...

Наконец в понедельник, который, как ему и полагается, оказался днем тяжелым и все таким же жарким, к Тане пожаловала Ирочка Булыгина. Естественно, идеально одетая, идеально причесанная, идеально накрашенная, с идеальным маникюром. Легким облачком идеальную женщину окутывал аромат каких-то новых духов, наверняка дорогих и модных.

Сегодня соседка проявила гуманность и возникла на пороге не сразу, а только минут через двадцать пять после Таниного возвращения домой, за что Таня была весьма ей признательна, поскольку успела принять душ и переодеться.

Ирочка явно была настроена по-деловому. В одной руке она держала блюдо с тортом, под мышкой у нее была зажата бутылка вина, а к груди она еще прижимала плоскую коробку, на которой красовалась знакомая надпись "Lapponia", это был, кажется, клюквенный ликер. В другой руке, подобно опытному жонглеру, соседка удерживала стопочку пластиковых контейнеров. Сквозь их прозрачные стенки виднелись разнообразные яства, совершенно бессовестным образом дразнившие Танин голодный взгляд.