Суженый-ряженый

Перед мысленным Таниным взором моментально возникла картинка: они с Захаровым поют дуэтом, взявшись за руки, как в оперетте. Оба старательно открывают рты, однако ничего не слышно. Будто звук в телевизоре выключили. В следующее мгновение Танино воображение предложило ей другой вариант: мизансцена та же самая, но теперь она поет: "Люблю тебя", -- а Захаров только нечленораздельно хрипит в ответ. Горло его замотано теплым шарфом, глаза красные и слезятся, из носа течет...

Досмотреть эту душераздирающую сцену Тане помешала Ирочка, объяснявшая, что чем больше будет зрителей, тем больше шансов, что раньше или позже, волей или неволей ее малообщительный супруг услышит какие-то разговоры, способные пусть не рассеять его ревность, но хотя бы заставить чуть-чуть призадуматься. Конечно, это будет когда-то потом, но лучше уж поздно, чем никогда.

Признав, что предусмотрительность соседки не лишена смысла, Таня подумала, что букет цветов, да еще обалденный, является излишеством и что логичнее все же было бы назначить начало спектакля на восемь. Она даже собиралась сказать об этом Ирочке, но взглянула на часы и едва не застонала. О Господи! Всего через час на ее пороге возникнет Захаров, а ей еще столько надо успеть! Оставалось надеяться на отсутствие дорожных пробок. И быстрое преодоление Дворцового моста. Это, конечно, вряд ли, но надеяться-то можно.

Быстро не получилось. Переползая через мост, Таня, чтобы чем-то занять себя и поменьше раздражаться, обдумывала очередность своих дальнейших действий. Во-первых, убрать с глаз долой семейные фотографии. Нет, это во-вторых, сначала душ. На прическу, слава Богу, времени тратить не надо, достаточно провести разок щеткой по мокрым волосам, косметики самый минимум. И минимум звенящих аксессуаров, а на одежде побольше пуговиц, чем мельче, тем лучше. Все это -- во-первых. А во-вторых, фотографии. В-третьих... собственно говоря, надо просто навести в квартире хоть какой-то порядок.

Дело в том, что в субботу Таня уезжала в Петергоф в жуткой спешке, что, естественно, не могло не отразиться на домашнем интерьере. Вернувшись в город в понедельник утром, она поехала прямо на работу, а вечером к ней нагрянула Ирочка. Когда призывный звонок ревнивого мужа вернул соседку в лоно семьи, у бедной хозяйки оставались силы только на то, чтобы смотреть телевизор. Прямо как у мамы дяди Федора.

Не состоялась уборка и во вторник. Сначала Таня ездила в аэропорт, чтобы проводить родителей. Они отбыли в Париж, куда отца пригласили на симпозиум по современной архитектуре, ну а мама просто поехала с ним. Заодно нужно было отогнать их машину в город. Оставлять ее в аэропорту не имело никакого смысла, поскольку возвращаться родители собирались через Москву. У отца там были какие-то дела, так что в Питер они, естественно, приедут поездом. А вечерком Таня заскочила на минуточку к Ксюше и засиделась у нее допоздна. Надо же было и ей кому-то в жилетку поплакаться. В смысле посмеяться. Но все-таки сквозь слезы.

В семь часов восемь минут Тане удалось справиться с задачей-минимум. Захаров, слава Богу, пока не появился, так что можно было перевести дух, бросить на себя еще один критический взгляд в зеркало и даже подумать. Например, о том, как ее угораздило во все это ввязаться. И зачем ей понадобилось ввязываться? Чего она, собственно, хочет?..

Этот нескончаемый поток риторических вопросов оборвала приглушенная трель мобильного телефона, доносившаяся откуда-то из сумки. В смысле телефон звонил в сумке, а вот сумка была неизвестно где. В конце концов то и другое отыскалось почему-то на кухне.

"Неужели Глеб не может позвонить и сказать, что он задерживается?" -- услышала Таня в трубке. Она возвела глаза к потолку, затем ее взгляд сместился на циферблат часов: 19.11. С этого самого момента она и начала сожалеть о том, что согласилась.

Ирочку раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ее беспокоило отсутствие бывшего любовника, с другой стороны, она не могла не радоваться тому, что мужа тоже пока нет. А значит, вероятность их встречи лицом к лицу повышается. Слушая телефонные стенания соседки, Таня бесцельно бродила по квартире и по мере сил старалась успокоить Ирочку. Она приводила ей всякие разумные доводы, объясняющие опоздание Захарова, а сама потихоньку закипала.

Мало того что вся эта затея ей не нравилась с самого начала, роль, которая ей предназначена, просто абсурдна, отказаться не позволяет извечная женская солидарность... Нет, зачем себя обманывать, разве дело только в извечной женской солидарности? А как же извечное женское любопытство? Из женской солидарности она, конечно же, не бросит Ирочку на произвол судьбы. Даже несмотря на жуткое раздражение, которое она сейчас испытывает по отношению к соседке. Но исключительно женское любопытство толкает ее на то, чтобы довести задуманное до конца. Разумеется, если Захаров соизволит приехать. Кстати, действительно, мог бы и позвонить. Хотя... своего телефона она ему не давала, Ирочка тоже вряд ли удосужилась. Звонить бывшей любовнице по городскому он мог посчитать рискованным из-за мужа, ради успокоения которого и затевался весь этот спектакль, а ее мобильный...

Бесцельные блуждания по квартире привели Таню на порог лоджии. Узрев торчащую из-за перегородки Ирочкину голову с прижатой к уху трубкой, она поспешила поделиться с соседкой своими соображениями. Хотя теперь женщины находились в зоне прямой видимости и слышимости, по инерции они так и продолжали говорить по телефону. Лишь когда Таня обратила Ирочкино внимание на то, что та сама вот уже двадцать минут занимает свой мобильник вместо того, чтобы позволить Захарову до нее дозвониться, соседка воскликнула "ой!" и отключилась.

И как только они обе умудрились просмотреть ярко-красную захаровскую "тойоту"? Таня вздрогнула, услышав длинный и настойчивый звонок в глубине квартиры. Взглянув вниз, она поняла, что наконец-то прибыл долгожданный гость, и ей вдруг ужасно захотелось сделать вид, что ее нет дома. Но во-первых, в этот момент Ирочка тоже увидела машину своего бывшего любовника, а во-вторых... во-вторых, женское любопытство является мощной движущей силой, способной сокрушить даже собственное сопротивление женщины. Этот неутешительный... или, наоборот, утешительный для себя вывод Таня сделала, пока шла открывать.

20

Помедлив секунду и собравшись с духом, Таня распахнула дверь. Она знала, что цветы вовсе не для нее, а для многочисленных свидетелей, призванных подтолкнуть мысли Миши Булыгина в нужном его супруге направлении. И все же ее восхищение было совершенно искренним.

– - О Боже!
– - воскликнула она.
– - Какие лилии! Они прекрасны!

– - Но не прекраснее, чем женщина, которой они предназначены, дорогая!
– - глубоким волнующим голосом отозвался Захаров.

За его спиной Таня заметила маячившего Никиту Клюева. Боксер топтался около булыгинской квартиры с занесенным над звонком пальцем и явно ожидал развития событий. Может, и вправду броситься на шею Захарову? Пока она раздумывала, он сам притянул ее к себе. Ощутив на своей щеке его губы, Таня испытала легкое разочарование. Впрочем, цель была достигнута: со стороны это невинное прикосновение вполне тянуло на нежный поцелуй.

Что ж, первый акт они отыграли, можно было опускать занавес. Однако прежде чем окончательно скрыться за кулисами, Таня заметила краем глаза, как распахнулась соседская дверь. Наверное, Никита нажал-таки кнопку звонка. Вошел он в квартиру или нет, этого она видеть уже не могла, но сразу решила, что если Булыгин взревнует супругу еще и к Клюеву, разыгрывать любовную сцену с соседом-боксером она не станет ни за какие коврижки.