Суженый-ряженый

Взгляд Захарова лишь скользнул по уже знакомому снимку и снова вернулся к Тане.

– - Я не знаю его, -- твердо сказал Глеб.
– - И фамилия Амельченко мне тоже ни о чем не говорит. То есть не говорила, -- поправился он, -- в общем, ты поняла.

– - Он погиб.
– - Кивком Таня указала на старую фотографию.
– - Примерно через полтора года. А снимал их мой будущий отчим. Его ты, Глеб, знаешь. Ладно, минут десять у тебя определенно есть. Позже я тебе позвоню, а сейчас... думаю, так всем будет проще, -- добавила она бесцветным голосом.

Выслушав ее, Захаров вдруг предложил:

– - Знаешь что, Тань? Давай поженимся.

– - О Господи, Глеб, мой отец не только не ханжа, револьвера тридцать восьмого калибра у него нет и охотничьего карабина тоже нет. Так что расслабься.

– - То есть замуж за меня ты выходить не хочешь?
– - уточнил он.

– - Глеб, я не только в своем уме, но еще и в трезвой памяти, -- насмешливо сказала Таня.
– - Ладно, не бери в голову. Я тебе позвоню.

На недвусмысленное замечание о своем уме и трезвой памяти Захаров ничего не ответил, но в его серых глазах вспыхнул мрачный огонь, а его чувственные губы искривила мефистофельская улыбка. Точь-в-точь как в том самом сне.

Таня лишь секунду помедлила, однако дожидаться, пока он испепелит ее взглядом, не стала и вышла, прикрыв за собой дверь. Кухонную дверь она закрыла плотно, как бы давая понять и Глебу, и отцу, что их знакомство в ее планы не входит.

Завидев дочь, Николай Николаевич нарочито бодро отрапортовал:

– - Кофе сейчас уже будет готов. Правда, к завтраку у тебя ничего более подходящего, чем соленые крекеры и мед, нет. Но!
– - Он поднял указательный палец вверх.
– - Я предусмотрительно купил по дороге свежий французский батон. А еще привез тебе, Стаська, бабушкиного творога. Она его только вчера вечером сделала и очень обрадовалась, когда узнала, что я сегодня еду в город.

– - Спасибо, я ей обязательно позвоню!
– - воскликнула Таня с явно преувеличенным энтузиазмом.

– - Обязательно позвони!
– - поддержал ее Николай Николаевич.
– - Пусть порадуется, что ты попробуешь ее творожок, пока он не потерял еще первой свежести.

Итак, бабушка тоже в курсе, с тем же философским спокойствием подумала Таня. Она напряженно прислушивалась в ожидании, когда же наконец хлопнет входная дверь. На кухонную она почти не смотрела, а потому лишь в последний момент заметила смутный силуэт по ту сторону витражного стекла.

Бесшумно повернулась ручка, петли даже не скрипнули, и вот на пороге кухни во всей своей мрачной красе появился Захаров. Выражение лица у него было таким же, как и тогда, когда Таня его покинула, оставив полуодетого посреди своей комнаты.

Надо отдать должное мужчинам, их замешательство не затянулось. Обретя дар речи, оба разразились дружескими приветствиями, а Таня, наблюдая крепкое мужское рукопожатие, почувствовала себя лишней. В этот самый момент Николай Николаевич обратил на нее свой укоризненный взор:

– - Стаська, ты же мне говорила...

– - Я тебе, пап, говорила чистую и неприкрытую правду!
– - вспыхнула Таня.
– - Видишь ли, у Глеба интересы весьма разносторонние, и в тот период времени они были направлены совсем в другую сторону.

– - Зато к настоящему временному периоду я успел выяснить, что в этой стороне намного интереснее, -- парировал Захаров.
– - И столько всего непознанного!

– - Полагаю, я должна быть польщена, -- фыркнула Таня.

– - Кстати, что там у нас с кофе?

– - М-м?..
– - Николай Николаевич, увлеченно следивший за их перепалкой, не сразу среагировал на ее вопрос: -- Ах, кофе?! Готов. Осталось поставить на стол прибор еще на одну персону. Да, сахар забыл и... слушай, Стаська, а масло у тебя есть?

Все разом засуетились и, мешая друг другу, кое-как закончили сервировку незатейливого завтрака на троих. Последний всплеск лихорадочного оживления произошел, когда Николай Николаевич попросил Таню достать все-таки соленые крекеры, которые он сначала забраковал. Наконец они расселись, и за столом повисла неловкая пауза.

Впрочем, мужчины отнюдь не потеряли свой аппетит, поэтому могли под вполне благовидным предлогом взять тайм-аут. А вот у Тани кусок в горло не лез, и она лишь вяло ковыряла политый медом творог.

– - У самого Льюиса Кэрролла я этого не припомню, -- сказала она в пространство, -- но на твоей, Глеб, любимой пластинке, Алиса, барахтаясь вместе с мышью в слезном море, отмечала, что настоящие англичане, когда попадают в глупое положение, делают вид, что они никуда не попали, а ведут светскую беседу. Мы, конечно, не англичане, но тоже попали в глупое положение.

– - Предлагаешь говорить о погоде?
– - насмешливо поинтересовался Захаров.
– - Начинаю. Солнышко опять светит, на смену циклону, по всей видимости, пришел антициклон, а области низкого и высокого давления...

– - Еще ты мог бы рассказать о вашем новом проекте в Петергофе, -- с издевкой подсказала Таня. Предложенный ею же светский тон что-то ей не давался.
– - А ты, папочка, мог бы поведать о симпозиуме в Париже.

– - Ну конечно!
– - с неподдельным энтузиазмом подхватил Глеб.
– - В Париже вы были на симпозиуме! По современной архитектуре?!

– - Кое-что там было весьма и весьма интересным!
– - Николай Николаевич проявил тот же непростительный энтузиазм, который просто не мог сейчас не раздражать Таню.

Но тут уж ничего нельзя было поделать. Рассуждать о тенденциях в современной архитектуре и отец, и Захаров могли до бесконечности. А уж до конца завтрака животрепещущих вопросов им точно должно было хватить. Даже если бы их трапеза состояла из того количества блюд, какое предполагает традиционный английский завтрак. Сами англичане, правда, утверждают, что яичница с беконом, овсянка, тосты и прочие блюда из списка, приведенного в любом отечественном учебнике английского языка, остались в прошлом. Теперь, подобно жителям континента они едят по утрам значительно меньше.

Рассуждать о современной архитектуре желания у Тани не было, но отец и Глеб были так поглощены разговором, что не заметили ее демонстративного молчания. Она же давилась своим творогом и злилась. Хотя, казалось бы, чего ей было злиться?

Все складывалось наилучшим образом: все теперь все знают, не надо больше ни врать, ни о чем-то умалчивать. Захаров от того, что она морочила ему голову, не пришел в состояние праведного негодования, кажется, даже не очень обиделся. Его почему-то не смутила перспектива усложнить свою жизнь, и он не захотел с ней расстаться. Напротив, предложил выйти за него замуж. Не говоря при этом ни слова о любви.