Свет моих пустых ночей
Шрифт:
– Хочешь, забирай себе, – безразлично пожимаю плечами. – На чердаке хранится несколько коробок, спущу, выберешь, что подойдёт.
– Спасибо. – Она топчется на месте. – Ну, я пойду?
– Да, конечно, – смотрю в бездонные синие глаза и тону.
Не понимаю, зачем она стоит и смотрит в ответ. Не сводит внимательного взгляда широко распахнутых глаз. Просто два ледяных озера. Глубоких, полноводных. Сжирающих разум, волю, самообладание…
– Я не могу, – улыбается она застенчиво.
Лицо преображается до невообразимости. Как же она прекрасна! Как первые лучики солнца весной. Греют душу после беспросветной,
Слава подаётся вперёд. Кладёт ладошку в центр моей груди. Горячее пламя расползается по венам. Хочется сжать тонкую талию, стиснуть ладонями ягодицы, прижаться лицом к груди, но я не шевелюсь. Боюсь, что малейшее движение запустит механизм невозвратных действий.
– Егор, я не могу пройти, – смеётся Слава. Мои глаза отслеживают натяжение ткани на округлостях груди. – Вы загораживаете проход.
Резко разворачиваясь, покидаю ванную. Освобождаю проход.
Идиот. Просто фееричный идиот! Молодец, Егорушка!
Долго её нет. Заскучал я за готовкой. Когда все мыслимые и немыслимые сроки выходят, я иду по коридору и нерешительно стучу костяшками пальцев в приоткрытую дверь спальни. Не хочется снова застать девушку врасплох. Обнажённой.
– Заходите, – пыхтит Слава.
Открываю. И тут же влетаю, испытывая раздражение. Нет, она не раздета. А лучше бы была! Эта упрямая девица решила самостоятельно расправиться с перепачканным бельём и теперь копошится с пододеяльником. Который я моментально вырываю из её рук.
– Вы чего это? – сопит она, закусывая губу.
– Того это! Тебе что врач сказал? Постельный режим соблюдать. Хочешь, чтобы рана начала затягиваться? Или пусть от постоянного напряжения вечно кровит, пока воспаление жуткое не начнётся, да, Слава?
– Я аккуратненько, – краснеет она. – Не цепляла, не напрягала!
– Однако, кровь пошла снова! – рычу в ответ.
От неожиданности она выпускает одеяло, которое я тяну на себя, шмякается на пол, прямо на свою роскошную задницу, и смотрит удивлёнными глазами. Морщится от боли, осознав, что произошло, но, вопреки моим ожиданием, Слава не плачет. Вздыхает так тихонечко и еле слышно шелестит:
– Я всё отстираю.
– Тьфу ты, глупая! Разве ж дело в перепачканных тряпках? – с досадой выплёвываю я. – Ты вообще слыхала что-нибудь о сепсисе, о гангрене?
По глазам вижу – не слыхала. Да и о бешенстве со столбняком, судя по всему, тоже. Протягиваю ей руку, помогая подняться на ноги. Заканчиваю с постельным бельём и собираюсь уже поднять кипу с пола, как девчонка подаётся вперёд.
– Не надо, – просит жалобно. – Я сама.
– Ты всегда такая упрямая? – всё-таки поднимаю кучку грязного белья с пола.
Всё, да не всё. Из пальцев выскальзывает что-то мелкое. И я смотрю вниз. Её трусики. С самым невозмутимым видом поднимаю потерю, всовывая в центр груды тряпья.
– В пору пришлось? – спрашиваю, намекая на то, что я ей выдал с другой одеждой.
– Низ – да, – смущённо отвечает она.
– Хорошо. Ступай за мной, переклею пластырь.
Не хочу размышлять, какие чувства испытываю от знания, что Слава носит вещи моей жены. То ли из-за этого сорвать хочется, то ли – по другому поводу. Но другой одежды у неё нет, а ходить голой она не может.
Так
и идём. Я впереди с горой стирки, Слава, прихрамывая на правую сторону, за мной. В ванной снова проворачиваю ту же процедуру, что и получасом ранее, перевязывая для надёжности бинтом поверх пластырей.– Не чуди больше, Слава, – предупреждаю я. – Тебе поправляться надо, а если будешь постоянно кровить, то и заживать не будет.
– Я постараюсь. Знаю, что уже загостилась у вас.
Она краснеет и отводит смущённый взгляд в сторону. А я сдерживаю очередное ругательство, что на языке вертится. С ней я вообще чрезвычайно сдержанный. Хоть и мысли дурные голову наполняют. Покоя не дают. Начисто лишают воли. Подчиняют. Порабощают.
– Идём завтракать, – хмуро бросаю ей. – Мне по делам надо отойти, а ты отдыхай. Телевизор посмотри или книгу почитай.
– Телевизор?! – благоговейно произносит она. Вот дикая же!
– Каналов немного, в основном, федеральные, – поясняю малость раздражённо. Разве ж может кто-то на самом деле радоваться коробке с проводами?
– Можно я попробую? – Слава поворачивается ко мне, сверкая улыбкой.
Сердце глухо стучит о рёбра, ускоряясь и подлетая к самому горлу. Милая, наивная девочка, для которой телевизор целое сокровище, смотрит доверчиво. Искренняя, тщательно сдерживаемая улыбка выдаёт внезапную радость. В синих глазах сияют искорки восторга, как у маленького ребёнка, нашедшего подарок под ёлкой.
И почему-то мне до зубовного скрежета хочется стать долбанным дедом морозом.
5. Она
В моей голове роится множество вопросов. Во-первых, мне очень интересно откуда у Егора все эти красивые вещи. Я никогда не носила таких мягких и красивых платьев. Когда-то давно у меня было платье. На пару размеров больше, из грубой ткани некрасивой расцветки. Оно мне не нравилось, но я знала, что другого всё равно не будет. Поэтому и носила то, что дала мне одна из соседок. Но она была женщиной. В доме Егора нет ни единого следа женщины. Откуда у него все эти вещи? И главное, откуда у него нижнее бельё?
Эти вопросы не дают мне покоя за завтраком, и я смущённо ковыряюсь ложкой в каше.
– Тебе нужно хорошо питаться, чтобы скорее поправиться, – говорит Егор, и я вздрагиваю.
Сколько не пытаюсь, не могу перестать бояться его звучного голоса с хрипотцой. От этого звучания моя кожа покрывается мурашками, а внутри, в самой душе, разливается холод. Который, впрочем, быстро разрастается в пожар, и мне кажется, что моя кожа горит. Уверена, я становлюсь пунцовой как помидор!
– Хорошо, – бросаю на мужчину быстрый взгляд и снова утыкаюсь в тарелку.
Он заканчивает трапезу, но продолжает сидеть за столом, словно и не торопится никуда. И я ускоряюсь. Мне и так жутко неудобно, что заняла его комнату, что вообще живу в его доме. Хоть мне и некуда податься, но глупо полагать, что это моё конечное пристанище. Вот только мне бы вернуться домой – за вещами и документами, и я попробую устроиться в новой жизни. Одной.
Осознание того, что вдруг осталась совсем одна, как-то неожиданно накатывает, и глаза обжигает слезами. Хозяин хмурится, наблюдая молчаливо, как я размазываю горячую влагу по лицу. Так же молча протягивает вафельное полотенце.