Свет проклятых звёзд
Шрифт:
— Жила в богатой пещере, украшенной каменными розами прекрасная дева, пышная борода которой спускалась до колен, — лицо Эзгедхала стало загадочным, — но захотелось деве настоящих цветов. Отец не смел отказать любимой дочурке, поэтому попытался выращивать живые розы в подземелье, однако ничего не получалось. Тогда он отправился за цветами в далёкую таинственную страну, где царили волшебство и неувядающая красота. Гном нашёл целый город дивных роз, да только оказалось, что владеет великолепием страшное чудовище.
— Не продолжай, я всё понял, — сонно рассмеялся Морифинвэ.
— Не хочешь узнать, чем заканчивается сказка, король Карнистир?
— Всё
Договорить королю не дал оглушительный звон разбитого где-то рядом стекла и долетевшие крики. Пока никто не успел понять, что произошло, Эзгедхал, не зная, чего ожидать, хмыкнул:
— Позаботишься о своей безопасности сам? Сомнительно, король Карнистир, сомнительно.
Примечание к части Песня из мюзикла "Леонардо" "Веселись, пока живой".
Волчий пляс
Азарт опьянил, захватил и лишил способности испытывать иные чувства, кроме радости разрушения. Только что идеальная брусчатка площади, а теперь — изуродованная и разбитая, словно просила продолжать ломать её: возьми, возьми ещё камень, отковыряй его, выдерни из земли! Звон осколков звучал прекраснейшей музыкой — самой Песней Творения, о которой халадины что-то вскользь слышали от эльфов. Ломающиеся ветви и молодые стволы деревьев около скамеек, казалось, для того и росли, чтобы теперь превратиться в оружие и уродливые пни, похожие на колья. Вмятины и царапины на дивных скульптурах из металла в глазах обезумевшей от ощущения силы толпы обращались лучшими украшениями города.
Заслужили! Получайте!
Безумно хохоча и подбадривая свой народ, требуя продолжения разрушений, Халет взяла очередной камень и вдруг заметила, что измазала дорогое платье. Сейчас это показалось чем-то очень смешным и замечательным, женщина вытерла подолом булыжник и запустила им в ближайщее неразбитое окно. Как же это прекрасно!
Подруга, располневшая, вечно охающая и прихрамывающая, сейчас вдруг подобралась и, с досадой смотря на испорченные ногти, схватила палку и начала бить по брошенному шатру. Что-то загремело, зазвенело, женщина взглянула и, поняв, что громит лавку с лакомствами, отвлеклась от разрушений, с наслаждением съела пирожное и с ехидным смешком положила на его место медный мириан.
Буря показалась вечностью, хотя на самом деле продлилась лишь мгновение, потребовавшееся эльфийской страже, чтобы сгруппироваться, нанести несколько точных ударов по вооружённым людям, а остальных — окружить и выставить вперёд мечи, натянуть тетивы.
— В темницу их! — прозвучали слова, которые могли бы напугать, однако именно сейчас вызывали в халадинах гордость собой — их ненавидят те, кого они презирают. Их боятся, пытаются подавить и сломить! Но вам это не удастся, выродки, возомнившие себя Моргот знает кем! Всё! Игра окончена! Смотрите и ужасайтесь — племя Халет плюёт на вас, ничтожества!
***
Восточные земли создавали впечатление бездонного колодца. Во время внезапной атаки на Таргелион
Тэлуфинвэ до последнего надеялся на очередной спектакль с «орками» разных не орочьих рас, однако нападение оказалось настоящим, и это заставило задуматься всех, кого заботила война против Моргота, а не только личные интересы внутри условно безопасного и спокойного Белерианда. Кто бы ни уходил за гномьи хребты, через некоторое время переставал присылать вести, либо в редких случаях возвращался ни с чем.«Мы знаем, откуда нападает Моргот! — безапелляционно заявлял Маэдрос на любые вопросы про усиление обороны на востоке. — Это северное направление, и именно его мы обязаны блокировать в первую очередь! У меня и у всех нас не хватит воинов на две линии фронта. Мы не знаем, что творится за владениями Азагхала, но и не можем ослабить осаду со стороны Железных Гор».
Тэлуфинвэ хмыкнул. Да, старший брат умеет походя в разговоре всем напомнить, где чья подконтрольная территория, независимо от статуса и титулов соратников. После вторжения в Таргелион химрингский лорд стал сдержаннее высказываться, однако менять позицию явно не собирался.
«Валар не всесильны, — повторил он слова отца, — а Моргот — тем более. Он не сможет нанести сокрушительный удар сразу по всем направлениям, поэтому будет атаковать средоточие военной мощи Белерианда, то есть, нас».
— Хорошая попытка думать, как Моргот, — мрачно хмыкнул седьмой сын Феанаро Куруфинвэ. — Но ты — не он, Майти, и знать всего не можешь.
Стоя в одиночестве над картами и думая, что сказать старшему Амбарусса о подготовке войск, младший Амбарусса вспомнил про неотправленное письмо в Химлад, и вдруг в дверь кабинета постучали.
— Прости, господин Феанарион, — приглушённо прозвучал голос воина, — срочное донесение.
***
Разбудить сестру получилось далеко не сразу. Вернувшаяся даже не под утро, а днём Улыбка, не способная связать двух слов и не знающая, чья на ней одежда, рухнула в постель и перестала подавать признаки жизни. Слеза всерьёз испугалась, однако сестра всё же дышала, поэтому мысли о намеренном отравлении рассеялись. Когда большая часть войск земель Амбаруссар, всё чаще называемых людьми Стойбищем, переместилась на таргелионскую границу, девы-менестрели, не задумываясь, последовали за армией, рассчитывая обогащаться за счёт торговцев-наугрим. Однако пока всё, что зарабатывалось, сразу же тратилось на вечно теряющиеся украшения и вино.
— Я придумала нам песню, — через силу улыбнувшись, прошептала Улыбка, не открывая глаз. — Это гениальное творение! Сильмариль среди баллад.
— Теперь я боюсь, что её украдёт Моргот, — попыталась посмеяться Слеза, подавая сестре воду.
— Он никогда не споёт её так, как я, — заверила певица, поднимаясь на ложе. — Готовь что-то громкое… Ох, тяжело думать. Да! Охотничий рог! Сыграешь на нём! Давай, набрось на плечи шкуру, а мне дай чёрное платье без украшений. Быстрей, быстрей! Пойдём! Я хочу сразить нашей музыкой тех вчерашних торговцев, которые из Химлада меха везут.
Наскоро умывшись и ещё больше растрепав волосы, Улыбка хищно оскалилась, взгляд стал отсутствующим, рука задвигалась в ритм пока не спетой песни.
— Две тени, — мрачно зазвучал красивый переливчатый голос, — сошлись… в диком… танце.
***
— Две тени сошлись в диком танце,
Словно души в забытом краю,
Как виденья в посмертия царстве,
Мы — две чёрные птицы на замёрзшем пруду.
И с тех пор наши тени неразличимы,
Вместе плоть и душа — тени неотделимы.