Свет во тьме

Ухмылочка Молодцова была как плевок в лицо Михаилу.

– Ладно, – пробормотал он, не опуская глаз.

– Марина назначит тебе новое время.

– Премного благодарен.

Михаил взглянул на часы, подошел к двери и, распахнув ее, громко сказал:

– Входи, Антон.

Антон Буркин сидел в приемной. Увидев Каганова, он подскочил, неприятно пораженный. Он выглядел таким взволнованным, как будто на него вот-вот налетит паровоз.

Михаил сгреб руку Антона и с чувством потряс ее.

– Здорово, приятель! Кажется, вы не знаете друг друга? Позвольте мне вас представить: Антон Буркин – это руководитель и президент нашего «Общества Самопознания» Олег Молодцов. Олег – это полковник милиции Антон Буркин!

Буркин явно не оценил сердечности Михаила, зато Молодцов оценил. Он вышел вперед, нервно потряс руку Буркина и, быстро втащив его в свой кабинет, крикнул через плечо:

– Марина, назначь, пожалуйста, господину Каганову новое время!

Но Каганова уже не было в приемной.

Четвертое

Света Каганова уныло сидела за столиком столовой в студгородке, в тени разросшихся кленов. Она рассеянно смотрела на подогретый пирожок в упаковке, медленно остывавший, и на маленький пакет сока, так же медленно нагревавшийся. Мысли Светы были заняты воспоминаниями о себе, своей семье и бесконечных стычках с воинствующим отцом. Она готова была заплакать.

– Почему, отец, – шептала она чуть слышно, – почему ты не любишь меня такой, какая я есть?

Как он может осуждать ее, почти не зная? Почему он настроен так резко против ее мыслей и философии, ничуть их не понимая? Они жили в разных измерениях, и каждый пренебрегал миром другого.

Вчера за весь вечер они с отцом не сказали друг другу ни слова, и Светлана отправилась спать расстроенная и злая. Она лежала и слушала, как ее родители чистили зубы, гасили свет и ложились в постель. Все это происходило как будто на другой стороне планеты. Ей хотелось закричать, позвать их в свою комнату, ее тянуло к ним, но она была уверена, что опять ничего не получится. Отец будет требовать невозможного и ставить свои условия, вместо того чтобы просто любить ее, только любить.

Света по-прежнему не понимала, что погнало ее из постели в ночь. Единственным, что она помнила, проснувшись, было мучительное состояние, как будто все страхи, которые она когда-либо испытывала раньше, навалились на нее одновременно: страх смерти, страх неудач, страх одиночества. Лихорадочно одевшись и выскочив на улицу, Света уже понимала, что совершает глупый и бессмысленный поступок, но эмоции в эту минуту были сильнее, чем доводы разума.

Света была в состоянии полной неопределенности: ничего хорошего не ждет ее ни сейчас, ни в будущем.

– Отец! – простонала она и заплакала.

Рыжие волосы упали по обеим сторонам лица мягкими волнами, слезы одна за другой капали на стол. Она старалась плакать тихо, но ей это удавалось с трудом, чувства нахлынули, как вода сквозь прорванную плотину.

– Э-э-э… – послышался мягкий голос, – прости, пожалуйста…

Подняв голову, Света увидела молодого человека, светловолосого, худощавого, с карими глазами, полными сострадания.

– Прости, пожалуйста, что я тебя потревожил, – мягко сказал молодой человек. – Но… может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

* * *

В гостиной профессора Юлии Лиховой было темно и очень-очень тихо. Стеариновая свеча на кофейном столике отбрасывала слабый желтоватый свет на высокие, до потолка, книжные полки, причудливые восточные маски, затейливо расставленную мебель и лица двух людей, сидящих друг против друга. Свеча разделяла их. Одним из расположившихся за столиком была сама профессор. Вторым был Антон Буркин, явно чувствующий себя неуютно.

– Ты не очень хорошо себя чувствуешь сегодня, не правда ли? – спросила Лихова.

Буркин пожал плечами и опустил глаза в пол.

– Да нет, все в порядке, я просто устал.

Юлия покачала головой, явно недовольная ответом.

– Нет, нет, я чувствую, как от тебя исходит какая-то энергия, ты чем-то озабочен. Разговаривал сегодня с Олегом? – наступала профессор.

– Ну, – буркнул в ответ Антон.

– Ходил к нему, чтобы рассказать о наших отношениях!

Буркин расстроенно вздохнул:

– Да, мы говорили и об этом. Но вообще беседа была совсем о другом.

Лихова впилась в него взглядом, пронизывающим насквозь, как рентген, и заговорила так, будто читала по бумажке, приколотой у него на груди:

– Ты испуган… чувствуешь себя загнанным в угол… ты пошел… чтобы сказать Олегу… что тобой руководят, вынуждают… – Она посмотрела ему в лицо. – Принуждают? Кто тебя принуждает?

– Да никто!

Юлия тихонько рассмеялась, пытаясь его успокоить.

– Конечно, ты так считаешь! Я прекрасно это вижу.

Буркин мельком взглянул на телефон, стоящий на краю стола.

– Молодцов тебе звонил?

Юлия усмехнулась, как будто его вопрос позабавил ее.

– В этом не было необходимости. Олег очень близок к Вселенскому Сознанию. Сейчас я начинаю растворяться в его мыслях. – Взгляд ее стал жестким. – Антон, мне бы хотелось, чтобы у тебя дела обстояли так же хорошо.

Буркин вздохнул, спрятал лицо в ладонях, потом вновь поднял глаза.

– Ты сильно испуган, чего ты боишься? – спросила Лихова.

– Я не боюсь.

По крайней мере не боялся до этой минуты. Глаза Лиховой сузились и буравили его насквозь.

– Боишься, – сказала она сурово. – Тебя испугало, что нас сфотографировала репортерша из «Вечерки».

Буркин зло погрозил ей пальцем:

– Это была одна из тем нашего разговора с Молодцовым. Он наверняка тебе звонил!

Юлия кивнула и нимало не смущаясь согласилась:

– Ни у кого из нас нет тайн друг от друга, ты это знаешь.

Буркин понял, что лучше все рассказать.

– Я беспокоюсь за План. Нас становится слишком много, чтобы оставаться незамеченными. Я считаю, было неосторожностью с нашей стороны появляться вместе на людях. Каганов напал на след. Я думаю, ты знаешь, какие вопросы он задавал Олегу?

– Олег способен сам о себе позаботиться.

– А как мы позаботимся о Каганове?

– Тебе известно, что он говорил с Молодцовым о конфликте с дочерью? Для нас это весьма интересно.

– Ну и что же произошло между ними? – заинтересовался полковник.