Светская львица

– Но да, отвечу на твой вопрос, да, я была испорчена, - Бретт начала говорить.

Ее поддельная истории жизни семьи на органической ферме в Ист-Хэмптоне и делающие пожертвования для исчезающих птиц - слова об этом сидели на кончике языка, готовые сорваться, но она остановилась. Что-то было в том, как Эрик смотрел на нее, заставляя ее чувствовать себя, как будто она могла сказать ему правду, насколько неловко бы это не было. Она была наполнена чувством спокойствия.

– Дом моих родителей. . . мама придумала его после Версаля, - медленно начала она.
– Кроме дома в. . . ну, Румсоне, Нью-Джерси.

– Я знаю Румсон, - Эрик перебил - Я плавал там пару раз. Он похож на хорошее место, чтобы вырасти.

Бретт смотрела на него внимательно. Он, казалось, не будет высмеивать ее. Она сделала еще один глоток вина, а затем большой вдох.

– Ты, наверное, тогда видел дом моих родителей, - продолжала она.
– Он самый большой на берегу. Мои родители вроде как клан Сопрано. Знаешь, как они сорят деньгами, но просто используют его в действительно глупых ситуациях? Это они. За исключением того, что они законны. И имеют меньше вкуса, если это возможно.

– Так любимым узором твоей матери является леопардовый принт?
– Эрик подстрекал.

– О, намного хуже. Зебра. Во всем. Обтягивающие брюки. Носки. Барные стулья. Это вульгарно. Моя сестра - она редактор моды неоднократно заявляла о выходе из нашей семьи.

Эрик усмехнулся.

– Моя мама любит Пейсли. Они выглядят как маленькие сперматозоиды.

– Фу!
– Бретт завизжала.

У нее закружилась голова, хотя у нее было меньше, чем бокал вина. Говоря о своих родителях с Эриком, она не чувствовала себя странно вообще. Она удивилась, почему думала все эти годы, что было бы лучше, если бы у нее был нормального размера серый Кейп-Код и пара Тойот вместо одинаковых золотых Хаммеров с соответствующим кожаным интерьером под зебру и золотой М (Мессершмидт), вышитой на подголовниках. Открытие этого было заразительным. Она хотела продолжить.

– Моя мать носит розовые бриллианты и ест только Lindt трюфели и Zoloft, и у нее есть семь крохотных, крошечных чихуахуа с воротниками с принтом зебры. Она носит их повсюду. И мой папа, он пластический хирург.
– это все выходило из Бретт. Она не могла поверить в то, что рассказывает все это Эрику.

– Правда.

Эрик положил подбородок на тыльную сторону ладони.

– Расскажи мне больше.

– Хорошо, - она продолжала жадно.
– Иногда на ужин папа приводит знаменитых клиентов, и они говорят о действительно отвратительных вещах. Вроде того, как их сиськи выглядели до операции. И о том, что происходит со всем жиром, который они высасывают из людей.
– Она чувствовала себя освобожденной. Это было похоже на купание нагишом.

Эрик наклонился вперед.

– Так что же они делают с ним?

– Они используют клетки из него, - прошептала она.
– Понимаешь, для исследования.

– Из жира?
– Прошептал он в ответ, звуча с ужасом.

Она кивнула.

– Ну, гм, да, но иногда они просто выбрасывают его.

Он откинулся назад и внимательно посмотрел на нее с ошеломленной улыбкой на лице.

– Боже, это освежает.

– Освежает?

Он заерзал на стуле и посмотрел на воду. Маленький, изящный белый парусник покачивался перед гостевым домиком, может быть, в 500 футах от берега.

– Каждый всегда пытается говорить хорошее о себе, - даже дети в Уэйверли, которые являются гораздо более привилегированными, чем большинство. Я имею в виду, никто из них не честен в том, кто они и кто их семья. Какая разница, если твой отец получил Нобелевскую премию или если он высосал жир из задницы какой-то женщины? Какое это имеет отношение к тебе?

Она посмотрела на него.

– Да, - она согласилась.
– Это верно.

Он смотрел на нее.

– Ты не такая, - заключил он.

Бретт встретилась с ним взглядом, и все внутри нее, казалось, вот-вот взорвется.

– Ты меня извинишь?
– Она прочистила горло.
– Я должна сделать телефонный звонок.

– Конечно.
– Эрик откинулся на спинку стула и, пока она стояла, он легко коснулся ее левого бедра. Она замолчала на секунду, когда ее волосы упали на глаза. Его рука задержалась там. Потом напольные часы зазвучали в комнате, и он отстранился. Она вышла на росистую траву, закурила, и поднялась по ступеням деревянной беседки, окруженной сиренью. Она вдохнула сладкий запах, желая не сорваться. Она набрала номер, и после одного сигнала, зазвучала голосовая почта Джереми: Эй, я не здесь. Оставьте сообщение! Гудок.

– Это Бретт, - выпалила она хрипло при звуках его бандитской записи.
– Я не думаю, что мы должны видеть друг друга больше. Так что, гм, не оставайся на вечеринку Черной субботы после игры. Я не могу объяснить прямо сейчас, но это то, чего я хочу. Мне, гм, очень жаль. Пока.

Бретт ступила на траву. Эрик отошел от дома и рассеянно держал бокал коньяка, его темные джинсы были закатаны до колен. Огромное небо было темным и фиолетовым, и крошечные огоньки мерцали на воде. Она слышала плеск волн на берегу и нежный стон туманного горна издалека.

– Все в порядке?
– Спросил он, схватив ее сигарету, чтобы сделать затяжку.

Она кивнула. Затем, не говоря ни слова, он указал на зеленый блестящий свет в середине звука.

– Это моя лодка. У меня нет класса по пятницам, так что я подумаю прокатиться на ней до Уэйверли.

– Мне нравится маленький зеленый свет, - Бретт размышляла.

Он напоминает мне Великого Гэтсби - знаешь, когда Гэтсби смотрел на свет в доме Дейзи?

– Конечно, - сказал он.
– Может быть, мне придется оставлять иногда свет, когда я в школе.

Бретт старалась не улыбаться.

– Как ты думаешь, его будут искать?
– Спросила она. Но по выражению его лица, Бретт подозревала, что он имел в виду это для одной необыкновенной девушки из Румсон, Нью-Джерси.

22

КЛАСС ИСКУССТВ ЭТО ЛУЧШЕЕ МЕСТО ДЛЯ СОВ УЭЙВЕРЛИ, ЧТОБЫ РАССКАЗЫВАТЬ СЕКРЕТЫ.

Портретный класс был только два раза в неделю, по вторникам и пятницам, и Дженни с нетерпением ожидала первого класса года. Академия Уэйверли имела ведущую программу по искусству, со стеклянными стенами в галерее, выходящими на реку, с общественными шоу студентов-кураторов. Часто работы студентов продавались за удивительные суммы. Как правило, вы должны были представить работу, которая будет принята в портретный класс, но так как Дженни была принята в Уэйверли из-за упора на искусство в ее портфолио, поэтому она была допущена к занятиям своего первого семестра. Искусство было ее любимым предметом, и она не могла дождаться, чтобы почувствовать запах краски и потерять себя в процессе создания чего-то нового. И да, увидеть Изи Велша будет очень интересное. Особенно сейчас, когда у нее было разрешение на флирт с ним! Класс был в здании под названием Jameson House, не связанный с другими зданиями кантри-коттедж, с синей обшивкой, каменным камином, и веревками снаружи, окрашенными под американский флаг из ткани одного из прошлогодних проектов. Внутри скрипели незавершенные полы, и всевозможные случайные рисунки и наполовину оконченные исследования цвета были на белой стене.Четыре гигантские комнаты пахли скипидаром, аэрозольным фиксатором, мокрой глиной и старомодной дровяной печью. Дженни стояла внутри, вдыхая запахи.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, - отозвалась миссис Сильвер, ее учительница рисования. Она была одутловатой и вызывала желание обняться, с бледными руками и седыми волосами на макушке в огромном грязном пучке.

На ней были целая куча браслетов на левом запястье, гигантский зеленый и желтый полосатый комбинезон, и очень большой галстук цвета радуги, висящий поверх футболки, которую она определенно сделала сама. У комнаты была прозрачная крыша, наклоненные столы, и стены с окнами размера как в соборе, через который лился свет. На рабочем столе миссис Сильвер был беспорядок из кистей, старых стеклянных бутылок, небольших флаконов ароматерапии, толстых журнальный книг по искусству, йога флэш-картами, и двухлитровый кувшин Mountain Dew. Г-жа Сильвер была грязнее, чем отец Дженни. Она могла поспорить, что они действительно нашли бы общий язык.