Свинцовая орда

В этот момент я подумал о Славике. Где он околачивается, этот старый черт? Если бы у него, как у Страшилы, была хоть капелька ума, он бы, конечно, добежал до сараев и аккуратно перебросил гранатку через сараи в соседский сад. Пусть это даже наша последняя граната. Никто же об этом не знает! А скопившаяся живая сила противника, который явно торчит за этими самыми сараями, получила бы такой урок и урон, что надолго потеряла бы охоту к вылазкам.

В этот момент по мне снова начали стрелять. Я опять лежал на полу и мучительно соображал, сколько же это будет продолжаться? Неужели «макаки» снова полезут на нашу сторону? Где Славик? Где армия Венка?!

Мне показалось, что выстрелил Леха. Этого только не хватало! Что творится с той стороны?

Я опять бросился к оконцу. Черт побери! Снова эти неутомимые макаки карабкались на крышу. Меня до дрожи охватила нестерпимая злоба. Я до крови закусил нижнюю губу, заставил себя спокойно прицелиться и снял еще одного неосторожного киргиза.

Молодежь в очередной раз попрыгала обратно.

— Чтобы вы все себе там ноги переломали! — прорычал я им свое проклятие.

Однако я был, честно говоря, несколько растерян. Теперь я не мог свободно перемещаться от одной стороны чердака к другой. А без моего автомата наша оборона была похожа на дуршлаг. Леха с винтовкой, получается, должен был оборонять два сектора, где прятался сейчас Славик — было непонятно. И если вдруг на нас полезут с двух сторон…

А у нас никакой координации…

В этот момент на чердак вернулась Хельга. Сказать, что я ей обрадовался, это не то слово!

— Олечка! — почти закричал я. — Спустись вниз, найди Славика, скажи, чтобы он подобрался к сараям и перебросил гранату в соседский сад. Скажи, это мой приказ! Только будьте осторожны, кажется, наш двор уже простреливается.

Она молча скрылась в чердачном проеме. И вовремя. Неизвестные и невидимые мне стрелки снова начали активно обстреливать мою огневую позицию. Одна пуля по крайней мере точно влетела в оконце, потому что она сбила на пол старое сито, подвешенное под потолком.

Хорошо, что во мне сейчас бушевали злость и адреналин. Потому что, если бы не они, я бы просто завыл от ужаса. Я ведь ехал в обычную командировку, а не на войну, и умирать в этом богом забытом Оше совсем не собирался! Я ведь еще даже жениться не успел! «Вкусих мало меда и се аз умираю»? Да вы что?!

И все же я должен был глядеть в окно. Обязан! Есть такое слово — надо! Я очень осторожно приподнялся, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Славик, стоящий прямо около двери сарая, готовит лимонку и перекидывает ее на ту сторону. Раздался взрыв, потом визг, и это очень подняло мне настроение.

— Стас, что-то еще?

Ну надо же! Я проморгал, как Хельга снова забралась ко мне на чердак. Механически я отметил, что она впервые назвала меня по имени.

— Да, слушай. Ты не знаешь, случайно, можно ли в этой крыше сделать какую-нибудь дыру, чтобы смотреть хотя бы через щель на ту сторону? Если оттуда вдруг как-то ломанутся, Леша их не удержит, а гранат у нас больше нет.

Хельга тут же встала с колен, нашла где-то среди коробок что-то типа ледоруба и начала долбить крышу. Как оказалось, ничего крепкого там и не было. Она проломила дыру, сама же в нее поглядела и спокойно сообщила:

— Стас, соседский дом горит.

Я бросился к ней и сам посмотрел в проделанное отверстие. Языки пламени уже вырывались из окон. Что это? Погромщики решили, что огонь из соседнего дома перекинется на наш и мы уже никуда не денемся? Они уверены, что у них впереди куча времени, их никто не собирается усмирять? Где все эти местные СОБР и ОМОН, если они тут вообще есть? Где внутренние войска? Где армия, в конце концов? Мы же тут долго не продержимся!!!

Бесстрашная (а может, просто непуганая), Хельга в это время подошла к оконцу и так же бесстрастно, как она сообщила о горевшем соседнем доме, сказала:

— Они теперь и наши сараи подожгли.

Признаюсь, у меня что-то оборвалось в животе, и пара секунд мне понадобилась, чтобы собраться и кинуться к ней.

Да, наши сараи были подожжены. Пожар только начался, но, разумеется, тушить его никто не собирался, и явно вскоре тут должно было стать очень жарко. Тут же я услышал стрельбу со стороны улицы. Это был не Леша. Опять стреляли по нам.

Я посмотрел Хельге в лицо. Губы ее были крепко сжаты, она смотрела на меня холодно и вопросительно, в упор. Истинный ариец!

— Что надо сделать? — хрипло сказала она, так что я даже не узнал ее голоса.

— Вообще-то бежать, — пересохшим голосом ответил я.

Прозвучало невнятно.

— У меня есть еще почти два рожка, — продолжил я, — но мы не сможем продержаться. У них тоже, я думаю, есть автоматы или винтовки, их много, и они могут нападать на нас со всех сторон. От узбеков нет никакой помощи. Сейчас киргизы нас просто сожгут.

— Мы не можем бежать, — закусила губу Хельга. — Дедушка не может ходить, бабушка тоже далеко не уйдет.

— Я знаю, — сказал я. — Поэтому мы тут.

Внезапно Хельга кинулась к ящикам и вытащила оттуда приличных размеров тесак.

— Я живой не дамся, — сказала она твердо.

— Молодец, — ответил я. — Дойчланд, дойчланд юбер аллес!

— Зачем ты так, Стас?

— Зачем? — переспросил я, начиная заводиться. — Зачем? Когда я учился в школе, то интернационализм был для меня чем-то само собой разумеющимся. Правда-правда! А теперь, много-много лет спустя, я в дружбу народов не верю. Я вообще в лозунги больше не верю. Совсем ни в какие! Я верю только конкретным людям, да и то не во всех обстоятельствах. И когда я учился в школе, у нас там было много немцев. И я даже как-то не очень думал, что они — немцы. А потом, когда всем стало плохо, внезапно выяснилось, что они и правда немцы. Самые настоящие! И что у них есть еще одна любимая родина — Фатерлянд. И мы остались в грязном и кровавом отстое девяностых, а они отправились в светлое капиталистическое будущее Германии. А вот вы, лично, попали в ловушку. Ну, не повезло, бывает. А наши люди — русские — попали в такие ловушки в Таджикистане, в Киргизии, в Узбекистане, в Казахстане, на Кавказе. Только у них не имелось никакого оружия, а у многих были маленькие дети, которые хотели жить и любили своих мам и пап. Почему я должен вас любить? Ферштеен зи?

Теперь я чувствовал, как во мне поднялась темная глухая ненависть. Конечно, не к немцам. Черт с ними! Они тут ни при чем. Я ненавидел всех этих бывших братьев, из этих бывших союзных республик — начиная с Украины и заканчивая туркменами. Я знал, что наше положение становится безнадежным, но теперь — на эмоциях — я уже считал своей задачей просто убить как можно больше людей, которых я ненавижу, как бы они ни выглядели. Я стиснул цевье.

Хельга смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Теперь ты узнаешь, что чувствовали эти несчастные люди, когда вы в Рейхе жрали свои сосиски и хлебали пиво.

Она молчала. Но мне, честно говоря, было наплевать, что она скажет и скажет ли вообще. И на то, что она обо мне думает — тоже. Мнение сопливых немецких девчонок меня не интересует.

Я расположился справа от окна и снова начал просматривать двор. У меня мелькнула мысль, что в гараже стоит «Порш», и сейчас он сгорит, неизвестно как переживет такую «тяжкую» потерю жадный Игорек, но не успел я додумать это до конца, как откуда ни возьмись у гаража с безумным видом нарисовался сам Игорек. Он распахнул ворота.