Сводный враг

— Никто меня не лапал. Бред какой-то. Я этого парня первый раз увидела, когда Демид его схватил.

— Вот брехуны. Я рада, конечно, что никто тебя не трогал, но весь универ на ушах стоит. А еще пост этот… Ко мне старшак один подходил, хотел извиниться перед тобой.

— Извиниться?

В голову тут же приходит воспоминание вчерашнего вечера, где Демид говорит что-то о новом посте в соц. сетях. Я забыла посмотреть.

— Ты пост не читала, что ли?

Мой желудок сжался.

— Нет еще.

— Я тебе скрин скидывала. Ну ты даешь, — обиженно фырчит Маринка. — Короче, посыл такой: если к тебе кто-то приблизится или подышит в твою сторону, будет иметь дело с Демидом. Я сначала подумала, что Горская совсем с ума сошла такое писать. Ну, она же дура и всех терпеть не может. А тут… Машка потом объяснила все. Покровский сам писал. Блин, без ошибок. Я проверила. Еще один плюс ему.

— Ты серьезно?

— Такими вещами не шутят, подруга. Вообще, молодец пацан. Сам накосячил, сам разобрался. Уважаю таких. Мне бы такого.

Сомневаюсь, что я сейчас способна адекватно переваривать информацию, поэтому сменить тему — идеальный вариант.

— Правда? А что с твоим новым знакомым? Сходили в боулинг?

— У меня все как обычно, — тяжело вздыхает Маринка, и я уже понимаю, к чему она клонит. — В боулинг мы сходили, до общежития он меня отвез, даже поцеловались, а сегодня он уже не звони… Ой, он звонит! Котова, он на второй линии.

— Так, отвечай, — смеюсь, представляя, как выглядит подруга, смотря на экран телефона. Как креветка. Такие же огромные глаза. — Сбрасывай.

Не дожидаясь, сама отключаюсь.

Если к тебе кто-то приблизится или подышит в твою сторону, будет иметь дело с Демидом.

Ого.

Впечатляет.

Универ на ушах стоит.

А вот это уже плохо.

Я действительно не хочу, чтобы все говорили обо мне. Но… Если честно, сейчас даже рада, что никто больше не подумает сказать мне какую-нибудь гадость. Наверное, смельчаки найдутся, но они в меньшинстве. Мало кто захочет получить по башке от Покровского. А кто захочет… Ну, они заслуживают этого.

Открыв дверь, захожу в дом.

Тихо, будто я здесь одна.

Может, не стоило говорить Демиду, что нам лучше не возвращаться в одно время? Считай, я вынудила парня покататься, когда он мог спокойно зайти к себе же домой.

Надо его вернуть.

Поднимаясь на второй этаж, пишу Демиду сообщение, и в тот момент, когда собираюсь нажать на кнопку «отправить», телефон исчезает из моих рук.

Поднимаю голову и вижу прямо перед собой Покровского. Старшего.

— Вы меня испугали. Верните телефон.

На меня не смотрит.

Прищурившись, читает сообщение.

— Я передумала. Возвращайся ко мне. — Его голосом можно дрова рубить. Холодный и до мурашек. В эту же секунду на мой смартфон приходит сообщение, от которого у отца Демида напрягается челюсть. — Если ты в тех самых шортах, то я буду через двадцать минут.

Черт. Почему у меня такое чувство, будто я доживаю свои последние минуты?

— Верните телефон, — тихо, но твердо говорю я.

— Верну, но не сейчас. Хочу посмотреть, насколько низко упал мой сын.

— О чем вы? Это все шутки. Обычные шутки.

— Неужели? Мне кажется, все серьезно. Я все гадал, почему ты притихла. Сидела в своей комнате, не высовывалась, мать слушалась. И пока я гадал, ты у меня под боком решила запудрить мозги моему идиоту сыну.

— Я не пудрю ему мозги.

Хочу обойти мужчину и закрыться в своей комнате, но стоит мне только подняться на одну ступеньку, как он сдвигается, загораживая проход.

Он думает, что этим испугал меня.

Я докажу ему обратное.

Поднимаю голову, выдерживая его взгляд.

— Что? Опять угрожать будете?

Удивился.

— Ангелина, я ведь предупреждал тебя. Говорил, чтобы ты не смела делать что-то за моей спиной.

Вижу, как темнеют его глаза.

— Я ничего не делала.

— Ты это так называешь? Сверкать задницей перед Демидом — ничего не делала? Так? Я не для этого позволил тебе жить в моем доме. Я не для этого вышиб сына из команды. Я не для этого собрал вас всех здесь.

— А для чего? — почти выкрикиваю я.

Стоп!

Он вышиб Демида из команды?

Это все он?

Но зачем так поступать с родным сыном?

— Чтобы вы все были вот здесь, — он сжимает пальцы в кулак, выставляя его вперед. — Чтобы вы все и шага не могли ступить без моего разрешения. Чтобы вы не смели меня позорить. Чтобы вы зависели от меня, а я…

— А ты возомнил себя хозяином? Богом? Кто ты такой? Сказать? Ты мерзкий, Покровский. Ты такой мерзкий!

Я вздрагиваю, когда слышу над головой мамин голос.

Она все слышала.

Ее всю трясет.

— Я не мерзкий, Виктория. Нет. Я столько сил и времени пустил на то, чтобы моя фамилия вызывала в людях уважение, чтобы люди меня боялись, чтобы все подчинялись. Я не мог допустить, чтобы кто-то все испортил. А твоя дочь…

— Не смей трогать мою дочь! — мама отталкивает его, хватает меня за руку и прячет за своей спиной. — Не смей даже говорить о ней.

— Мне нужна была покладистая жена, — с усмешкой продолжил он. — Ты подходила идеально. Лишний раз не открываешь рот, делаешь все, что тебе велено, не споришь. Идеально. Один изъян — она.

Ему и пальцем тыкать не приходится, чтобы показать, о ком он говорит.

Обо мне.

— Но и ее можно подправить.

Мама заносит руку вверх и со звоном бьет Покровского по лицу. Не ожидая такого поворота, мужчина вздрагивает, пошатываясь и прислоняясь к стене.

— Еля, иди в комнату! — приказывает мне она.

— Я тебя с ним не оставлю.

— Милая, пожалуйста. Я очень тебя прошу, сделай так, как я говорю.

— Мам.

— Да, Еля, мама здесь я. И я не хочу, чтобы моя дочь находилась рядом с таким существом. Иди. — В ее глазах такая уверенность, такая мольба, что мне приходится выполнить ее просьбу.