Свой среди волков

Настал долгожданный день родов. Нора была заранее оборудована инфракрасными камерами, расставленными во всех мыслимых углах. Как бы ни легла Шайенн, хоть один объектив да ловил ее. Снаружи, на маленькой площадке перед вольером, где я обыкновенно общался с посетителями, установили монитор, и мы могли наблюдать за происходящим под землей. Волчица залезла в нору и сначала долго суетилась, словно не находя себе места, но потом успокоилась. Помня, что ее мать ушла в логово за два дня до родов, я покамест и не ждал большего. А потому отправился перекусить, пока Хелен и Джуд — волонтер, работавшая с приматами — дежурили у монитора. Я сменил их на посту где-то в 11 вечера. А около часу ночи Шайенн снова забеспокоилась и принялась выкапывать нишу для новорожденных, умудрившись в процессе частично засыпать землей одну из камер. Я позвал Хелен и Джуд, и очень скоро мы услышали странные звуки и стали свидетелями необычайного зрелища. Шайенн обрывала шерсть вокруг сосков, чтобы щенкам удобнее было сосать молоко. Я никогда не видел — и даже не слышал, — чтобы волки так делали. Мы наблюдали нечто совершенно уникальное.

Между четырьмя и половиной пятого утра родился первый щенок — крохотное создание очень темного цвета. Мать схватила его зубами и довольно бесцеремонно подняла. На миг я испугался и даже крикнул вслух: «Осторожно, Шайенн!» Но щенок пискнул, она тут же ослабила хватку и аккуратно опустила его вниз, к животу, где он принялся жадно сосать молоко. Мы дружно вздохнули с облегчением. У Шайенн родился щенок, живой и здоровый. Волчица явно знала, что делает, и мы позволили себе немного расслабиться. Далее с той же легкостью последовали второй, третий и четвертый. Мы были на седьмом небе от счастья. Все получилось! Хелен достала свою камеру, чтобы заснять сюжет для видеодневника, который она вела. Шайенн вылизывала и умывала детенышей. Можно было идти домой отдыхать. Наша девочка справилась лучше некуда. Как мы и ожидали, она произвела на свет четверых здоровых волчат. Образцовые роды.

Но внезапно я заметил, что Шайенн снова тужится и на этот раз безрезультатно. Бедняжка нервничала все сильнее. Она скулила, рычала, выла — эти звуки, наверное, будут преследовать нас с Хелен в страшных снах до конца жизни. Это продолжалось часа полтора. Но иногда последний щенок рождается очень долго, и я старался не поддаваться панике. Однако когда прошло уже два часа, я струхнул не на шутку. На рассвете я решил попытаться вытащить Шайенн из норы и заставить немного пройтись — вдруг это ускорит процесс. Хелен и Джуд позвали ее. Она вылезла, посидела перед входом минут пять, вылизывая низ живота, потом снова забралась в нору, свернулась в клубок и продолжала тужиться. Ей явно становилось все хуже. Я опасался, что мы ее потеряем: если щенок мертв, он вот-вот начнет отравлять ее организм. Поэтому я вызвал ветеринара, которого пришлось ждать целую вечность.

Врач согласился, что щенок, скорее всего, мертв, и предложил укол, чтобы спровоцировать выкидыш. Тогда она сможет спокойно вернуться к живым волчатам. Мы снова позвали Шайенн, и ветеринар сделал инъекцию. Однако ничего не случилось. Она лишь стала хуже стоять на ногах. Он удвоил дозу, но волчица все равно не разродилась и в полубессознательном состоянии очень больно укусила меня за ладонь. Ветеринар не мог извлечь щенка на месте. Требовалось доставить Шайенн в местную клинику, до которой было двадцать минут езды, и сделать кесарево сечение.

Перед нами встала мучительная дилемма. В худшем случае мы могли потерять Шайенн. А если ее надолго разлучить со щенками — на время операции и всех этих переездов, — то они наверняка погибнут. Если же мы достанем их из норы и станем сами кормить из бутылочек, то велика вероятность того, что, вернувшись обратно, мать не признает их.

Я принял компромиссное решение — достать волчат и отвезти их в клинику вместе с Шайенн. И пока Хелен и Джуд переносили бесчувственную волчицу в клетку, стоявшую в кузове машины ветеринара, я полез в нору за щенками. Шайенн прорыла ход еще метра на два вглубь, чтобы никто крупнее ее самой не мог добраться до волчат. Точно так же поступила в свое время ее мать. Я еле-еле протиснулся в узкий тоннель и полз по нему, как дождевой червяк. В одном месте он искривлялся вниз буквой U — видимо, для того, чтобы в этой впадине собиралась вода и нишу со щенками не затопило. Когда тоннель нырнул вниз, наверху я заметил выступ, казавшийся прочным. Но, неосторожно задев его, я понял, что это просто излишки разрытой земли, которая — оп! — посыпалась мне прямо в лицо. Я не мог ни двинуться, ни вздохнуть. Единственное, что мне оставалось, — во всю глотку звать на помощь в надежде, что кто-нибудь услышит мой голос. Но все были так заняты погрузкой Шайенн, что им было не до меня. Хорошо, что рядом оказался сынишка Хелен, Арран. До меня донеслись его испуганные крики: он просил взрослых вернуться к норе. Хвала небесам, двое смотрителей послушались его, и в тот самый момент, когда я понял, что задыхаюсь и мне никогда отсюда не выбраться, крепкие руки ухватили меня за ноги и вытащили на свет божий. Ход окончательно обрушился, и у нас не было другого выхода, кроме как выкопать волчат из ниши. Я положил их в коробку, укрыл свитером, поставил на переднее сиденье своего внедорожника вместе с бутылочками молочной смеси и помчался вслед за Хелен. Она уже уехала, потому что Шайенн начала приходить в себя и нужно было торопиться.

Когда мы прибыли в клинику, волчицу уже прооперировали. Я оставил щенят с нашими помощниками, которые предпринимали героические попытки влить в малюток хоть немного молока, и отправился проведать их маму. Наши опасения подтвердились: большой мертвый щенок (девочка) застрял в родовом канале и естественным путем никак не смог бы выйти наружу. К счастью, мы успели как раз вовремя. Шайенн нормально перенесла операцию, но нам предстояло много хлопот с новорожденными — и еще как минимум сутки без сна.

Не знаю, что подтолкнуло меня к дальнейшим действиям. Я решил, что раз щенки хоть немного сосали молоко у матери, то между ними возникли, пусть и хрупкие, родственные узы, которые можно восстановить. Но захочет ли Шайенн? Она перенесла такие муки, роды закончились самым жутким образом, а ее логово разрушено. Однако я надеялся на лучшее. Оставив Хелен присматривать за волчицей, я прихватил с собой щенков, вернулся в парк и принялся за тщательную реконструкцию логова, чтобы Шайенн по возможности не заметила разницы. Я устал как пес и работал на чистом адреналине, но не мог принять ничьей помощи: если бы нора пахла кем-то еще, кроме меня, шансы на успех резко упали бы. Я собирался вернуть щенков в их подземное убежище и убедить Шайенн присоединиться к ним. А стоит волчице учуять посторонние запахи, она и близко не подойдет к норе, уж это точно.

По окончании работы я поместил пищащие, извивающиеся меховые комочки на прежнее место, и тут же подъехала Хелен на фургончике, в кузове которого стояла клетка с Шайенн. Мы сняли ее и открыли дверцу. Перепачканная кровью, на дрожащих лапах, волчица проковыляла на свободу. Вид у нее был жалкий. Она попыталась бежать, но тут же свалилась в пруд, и мне пришлось вылавливать ее оттуда, так что мы оба промокли до нитки. Остальные волки были заперты в соседнем вольере, и Шайен отчаянно рвалась к ним. Казалось, она напрочь позабыла о щенках и вообще обо всем, что произошло до операции. Я не знал, что и делать. Пошатываясь от слабости, Шайенн бродила туда-сюда вдоль ограждения. Открой я ворота — она бы и не взглянула на своих детенышей.

Внезапно меня осенило. Я подошел к ней и принялся скулить и умоляюще хныкать. Этот звук был ей хорошо знаком. Я терся об нее, пытаясь привлечь к себе внимание, как это обычно делают волки. И она начала отвечать мне. Понемногу, шаг за шагом, я отходил назад, не прекращая звать ее, и так мы прошли полдороги от пруда к норе. Медленно-медленно мы двигались вперед, но когда от входа в логово нас отделяло всего каких-нибудь десять метров, она внезапно развернулась и кинулась обратно к ограждению.

Бесценные минуты утекали как песок сквозь пальцы. Я не мог позволить себе повторить процедуру сначала. Щенки под землей жалобно скулили, требуя пищи и тепла. Если мне не удастся заманить ее в нору в самое ближайшее время, то все будет кончено. Мне бы только подвести ее достаточно близко, чтобы она услышала, — возможно, голоса волчат пробудят в ней материнский инстинкт. Поэтому я остался у норы и продолжал скулить, пока не охрип. Я сутки ничего не ел и не пил, даже не успел умыться после подземных работ. Сорок восемь часов я бегал как заведенный и устал ужасно. Наконец волчица все же направилась в мою сторону и приближалась, пока между нами не осталось метра полтора. Я попятился к самому входу, продолжая ныть и хныкать. Она подошла и ткнулась мордой мне в лицо, как будто прося еды, и в этот момент я понял, что она услышала щенков. Ее голова склонилась сначала в одну сторону, потом в другую. Она навострила уши, прислушиваясь. Потом осторожно, все еще дрожа, просунула в нору голову и плечи. Я с трудом удержался, чтобы не подтолкнуть ее, — но она тут же отбежала в сторону и села под деревом.

Я с новой силой возобновил свое нытье, и мне удалось заставить ее подойти опять. Она принялась облизывать мне рот. Тогда я сунул голову в нору. Она последовала моему примеру. Я медленно отполз. Ее голова и шея все еще оставались внутри, и тут уж я не вытерпел — подставил сзади плечо, отрезав ей путь к отступлению. Щенки уже не пищали, а оглушительно визжали, и внезапно сопротивление под моим плечом исчезло. Я повалился вперед, а Шайенн скрылась под землей.

Прошло несколько секунд. Щенки продолжали верещать. Я попытался представить, что там происходит: неужели она снова вылезет наружу? А вдруг ляжет и раздавит малышей? Мое сердце стучало, как кузнечный молот, я мысленно скрестил все пальцы на руках и на ногах. Когда я шел к выходу из вольера, навстречу мне, рыдая, бросилась Хелен. Она наблюдала за норой у монитора.