Своя квартира
Шрифт:
проспав почти три часа. Я за это время успела приготовить ужин, спалив
начисто две котлетки, и чуть не затопила соседей, набирая в чайник воду.
– Вик, ты домашний не видела? – сунула она свой нос ко мне в комнату,
когда я лежала на кровати, задрав ноги на стену, и читала «Портрет Дориана
Грея».
– На кухне, - не отрываясь от текста, ответила я на вопрос.
– Может, ты еще на потолок залезешь? – с сарказмом фыркнула она,
распахивая дверь в комнату.
– А может, ты, наконец,
перевела взгляд на мать. Волосы были убраны под цветастое полотенце, но
ко лбу прилипла одна мокрая прядь, пересекая родинку над бровью.
– С какого перепуга, я должна стучать? – в ее голосе почувствовалась
сталь, которая обычно звенит при смертельных сражениях.
– С такого, что старшая дочь выросла и имеет право на уважение.
– Стучать – это уважение? – фыркнула она, делая шаг в комнату и
закрывая за собой дверь, чтоб Ксюша не слышала перепалки.
– Мам, тебе так сложно принять моё правило? – я спустила ноги на
кровать и села, сверля взглядом родственницу.
– Пока ты живешь в моей квартире, ты будешь следовать моим
правилам. Ясно?
– А кто-то недавно говорил, что квартира наша! – я сделала ударение на
последнее слово, пытаясь вызвать отклик.
– Не придирайся к словам! – повысила она, наконец, голос.
– Я говорю лишь то, что слышу, - пробормотала я, наблюдая за тем, как
мама закрывается от меня, скрестив руки на груди.
– Виктория, не зарывайся!
– А то что? – я не смогла удержаться и закричала.
– А что вы тут делаете? – Ксюша прибежала на звук и теперь с
интересом разглядывала нас обеих.
– Разговариваем, - сквозь сжатые зубы выдавила Кузнецова.
– Нет! Вы ругаетесь! – уперев кулачки в бока, подвела черту мелкая. – Я
слышала! Вы кричали!
35
– Малыш, всё хорошо. Иди, играйся, - улыбнулась я сестре, а потом
добавила, глянув на маму, - И ты иди, поиграй.
Она открыла рот, чтоб ответить что-то наподобие «Не указывай
матери», но Ксюня схватила ее за руку и утащила к себе в мир игрушек.
Я со вздохом упала на подушку, все еще сжимая в руке книгу. Мама
отбила всё желание читать, и я повернулась носом к стене и прикрыла глаза.
Сквозь веки просачивался свет от люстры под потолком, отчего воображение
создавало причудливые радужные узоры. За окном выл ветер, время от
времени пытаясь пробиться сквозь стеклянную преграду и расширить свои
владения. От этих звуков по коже пробежал мороз, будто я была там – на
улице, обдуваемая холодом.
За стенкой звонко смеялась сестра. Звук шел со стороны зеркала, и все
чаще казалось, что смеется именно оно. Но повернуться и развеять эти
догадки я не посчитала нужным. Тело уже окунулось в сладкую дрему,
постепенно погружался туда
и разум. Мысли становились все бессвязней, всетоньше. А когда пальцы ослабли, выпуская из своей хватки корешок книги, я
окончательно уснула.
Звонкий смех расколол надвое сон про путешествие в
несуществующую страну. Я разлепила неохотно глаза и повернулась на бок,
чтоб высказать всё в миленькое личико младшей сестренки. Но вместо
ребенка я увидела лишь свое отражение в зеркале напротив. Свет в моей
комнате был выключен, горел лишь ночник над письменным столом. Видимо
мама заглянула ко мне в комнату и, увидев, что я сплю – выключила свет и
укрыла меня. А сколько время? Я высунула руку из-под одеяла и потянулась
к мобильнику, который лежал на краю стола. Без десяти два. Все спят. Но кто
смеялся? Приснилось что ли? А потом я почувствовала, как кожа
покрывается крупными мурашками, потому что прямо перед моим носом
раздался очередной смешок.
Я подскочила, как ужаленная и, подобрав коленки к подбородку,
прижалась спиной к стенке, гипнотизируя взглядом собственное отражение.
Оно отвечало мне не менее завораживающим взглядом. А где-то между нами
опять раздался смех.
– Я схожу с ума, - пробормотала я, закрыв глаза и вцепившись руками в
край одеяла, которое натянула практически до подбородка.
По коридору прошлепали босые ножки. Этот звук разрушил хрупкую
неопределенность и я, переселив себя, позвала сестру. Дверь нерешительно
приоткрылась, впуская малышку с распущенными темными волосами.
36
– Почему не спишь? – бодрым голосом завела я, но на половине фразы
запнулась.
– Играть хочу, - пожаловался ребенок, более решительно ступая по
моему ковру и запрыгивая на кровать.
– Завтра поиграем, - пообещала я, прикоснувшись к холодной щеке
ребенка, - А сейчас иди спать.
– Я не хочу спать, - тихо произнесла она, наклонив голову вниз, и
отчетливо поводила ею из стороны в сторону. – Я хочу играть.
Она подняла на меня взгляд полный мольбы. И что-то пробормотав,
дернула за одеяло. Меня прошиб пот. Лицо малышки изменилось буквально
за секунду. Фиолетовые глаза сияли в неясном свете ночника. Кожа
побледнела так, что были видны темный узор из вен. И она, искривив губы,
засмеялась тем смехом, от которого я проснулась.
– Играть! – повторила она, вдавливая пальцы в мою кисть. Как когда-то
я оставила синяки на ее нежной коже, так и она сейчас – мстила мне.
Что-то хрустнуло. Кажется, это была моя кость. Я заворожено глядела
на малышку, а ее глаза заволок туман. «Играть!» - читалось по ее губам.
Ксюша опустила голову вниз, не размыкая хватку, и засмеялась. Вначале