Святой вечер

Ее колени раздвинулись в стороны, давая мне возможность увидеть в первом ряду, насколько мокрой я ее сделал. Господи.

Кокаин работал. Я чувствовал себя твердым как скала и непобедимым.

Лирика вскочила, положив руки мне на плечи, когда я держал пакет над ее голой киской. Я был больше, сильнее, тверже. Ее небольшой толчок даже не заставил меня сдвинуться с места.

— Я сказал, что держу тебя, Птичка. — Я покрыл ее киску кокаином спереди назад, пальцами выравнивая ее по шву, и затем бросил почти пустой пакет рядом с другим на тумбочку.

Облизал губы и вернулся к ней между ног. Она опустилась на подушку, расслабившись в ту секунду, когда мой рот встретился с ее клитором. Горький порошок покрыл мой язык, но все, чего я хотел, это большего. Больше этой сладости под ней. Больше ее. Это был кайф, подобного которому не было, видеть ее сиськи и киску, покрытые кокаином, знать, что она позволит мне делать все, что я захочу, с ее совершенным маленьким телом, доказывая нам обоим, что она моя. Я никогда в жизни так не заводился.

Громкие крики наполнили пустой пентхаус, вернув меня в настоящее. Двое охранников снизу ворвались в спальню Лирики с оружием наперевес, направленным прямо на меня.

Бывали в жизни моменты, когда можно было практически слышать, как тикают секунды. Тик. Тик. Тик. Все казалось неподвижным, и ты знал, что в этот момент, как только наступит следующая секунда, ничто уже не будет прежним. В этот момент я был в ловушке, застыв между тиками.

— Где она? — крикнул я в ответ.

— Ложись на землю и заложи руки за голову!

— Где она, мать твою? — на этот раз прорычал я.

— У твоей подружки передозировка, а ты портишь улики, — сказал охранник, которого я поставил на колени. — А теперь ложись на чертову землю.

Моя грудь обмякла, раздавив то немногое, что у меня осталось от сердца. Остальное произошло в замедленной съемке. Что-то твердое ударилось о мою голову, возможно, приклад пистолета. Может быть, это была та самая дубинка, которой я раздавил его яйца. Я не был уверен. Из пореза на моем лице хлынула кровь. Боль, парализующая и острая как бритва, пронзила мои кости, заставив меня блевать на шерстяной ковер, расстеленный под ее кроватью.

А потом я лежал на животе, уткнувшись лицом в землю, и запах моей рвоты обжигал мне ноздри. Тяжелый ботинок топнул по моей спине, прижав меня к месту. Мой череп пульсировал, зрение было затуманено, а в животе бурчало. Давление на спину было таким, что казалось, будто позвоночник переломится надвое.

Но все это не имело значения.

Ее больше не было.

А я был слишком охреневшим, чтобы четко вспомнить последние слова, которые я ей сказал.

Охранник упер стальное дуло своего пистолета мне в шею, прямо в то место, где череп соединяется с позвоночником.

Я откинул голову назад, сильнее прижимая пистолет к коже. — Сделай это. — Слюна вылетела у меня изо рта, и первые следы слез окрасили мои щеки. — Ты думаешь, я боюсь умереть? — Мне больше не для чего было жить. — Я сказал, сделай это, трус. — Было бы легко положить всему этому конец — даже приятно.

Лирика была мертва из-за меня, и все, что я хотел сделать, это перевернуться, схватить пистолет этого ублюдка, направленный мне в затылок, и убедиться, что я умер вместе с ней.

Глава

12

Лирика

Я слышала их голоса.

Видела их лица.

Чувствовала, как капли слез отца падают на мое лицо.

Я пыталась дотянуться до него, но мои руки не двигались, словно мои кости были сделаны из бетона.

Я пыталась закричать, но звук застрял в горле.

Мои глаза были открыты.

Мое тело было живым.

Но я замерла, лежа на кровати, а рядом со мной сидел отец.

Отец попрощался со мной. Он спросил меня, почему. Как будто я не была прямо здесь, не смотрела на него, не желала, чтобы он увидел меня.

Боли не было, хотя казалось, что она должна быть. Как будто я стояла в комнате, охваченной пламенем, но ни одно из них не коснулось меня.

Что со мной происходит?

Мой разум кричал. Оно кричало и кричало.

Мое тело билось. Я билась и билась.

Ничего.

Ничего.

Был еще один человек, невысокий, крепкий мужчина, который разговаривал с моим отцом. Я услышала слова — передозировка наркотиков — и хотела заплакать, но слезы так и не появились.

Нет.

Нет, нет, нет.

Последнее, что я запомнила, это как отправила Линкольна домой после того, как он появился с кокаином на члене и сказал мне попробовать.

Я позволила ему трахнуть меня, но я ни за что не засунула бы это дерьмо себе в нос или в рот. В итоге он оставил следы порошка по всему телу и внутри меня. Он трахал меня, лизал и целовал, пока мое тело не покрылось кокаином и спермой, а я была слишком измучена, чтобы заботиться об этом.

Он знал лучше. Как только я снова смогла говорить, я собиралась послать его на хуй.

Но у людей не бывает передозировки от небольшого количества кокса во влагалище.

Ведь так?

Папа наклонился и прижался губами к моему лбу. Казалось, ему было больно даже прикасаться ко мне, словно воспоминания о том, как он в последний раз наблюдал за тем, как кто-то, кого он любил, уходит от него, были слишком тяжелы.

Почему я не могла пошевелиться? Мне нужно было дать ему понять, что со мной все в порядке.

— Я люблю тебя, ангел. Папе так жаль, что он подвел тебя.

Нет! Папа! Ты не подводил меня. Это неправильно. Что-то не так.

Пожалуйста, Боже — если ты не спишь и слушаешь — скажи ему, что со мной все в порядке.

Он хотел убрать прядь волос за ухо, но дородный мужчина хлопнул его рукой по плечу и остановил. Отец еще секунду смотрел на меня, и по его щеке скатилась одна слеза.

Я никогда не видела, чтобы мой отец плакал. Никогда.

Он закрыл глаза на долгий миг, затем встал прямо.