Святой вечер

Глава

38

Лирика

Если бы вы знали, что это может быть ваш последний день на Земле с любимым человеком, как бы вы его провели?

Мы с Линкольном провели его голыми — почти, за исключением приготовления пищи. Он сделал целый заказ на Instacart, и мы устроили тако-бар на его кухонном острове, с автоматом для маргариты для меня и шестью упаковками Corona для него.

Когда пришло время десерта, все ставки были сделаны. Он обмакнул палец в мороженое со вкусом банана и провел им по всему моему телу — вокруг твердых сосков, вниз к пупку, внутри пупка и между бедер. А затем он полакомился мной, как будто я была его последней едой.

Я сделала то же самое с ним, а потом мы не спеша смыли все это в душе.

Эти моменты с Линкольном были всем, о чем я когда-либо мечтала. Это было гораздо больше, чем украденные поцелуи в шкафах или поздние ночные визиты в мой пентхаус после того, как Татум ушла домой. Мы наконец-то смогли просто... быть. И благодаря жестокому чувству юмора судьбы, эти моменты могут быть всем, что мы когда-либо получим.

После душа он вытер меня полотенцем, а затем повел в свою спальню. — Закрой глаза и подними руки над головой. Есть кое-что, что я хочу тебе дать.

— Что? — Лучше бы это не было каким-то дерьмом вроде БДСМ-фиксации тела. Если я что-то и знала о Линкольне, так это то, что нужно ожидать неожиданного.

— Ты слышала меня. — Он поднял мои руки над головой, а затем наклонился, чтобы укусить мой открытый сосок.

— Какого хрена, Линк?

Он изогнул бровь. — Ты не слушала.

Я закатила глаза, а затем плотно закрыла их. Прохладный воздух заставил мою кожу задрожать, затем я почувствовала мягкую ткань на своих руках, затем вниз по рукам и по телу.

— Теперь ты можешь посмотреть.

Я посмотрела вниз на белую футболку, которая теперь прикрывала мою грудь, и мое сердце упало в желудок. — Линкольн...

Он стоял передо мной, молча, его глаза были чудесно-зелеными с оттенками коричневого, как лес. Тлеющие и в то же время игривые. Его взгляд опустился на мой рот, затем медленно, лениво поднялся к моим глазам, когда он облизнул губы.

— Ты мне нравишься в этой рубашке, птичка. — Его голос был жестким и грубым, как будто словам пришлось пробивать себе путь сквозь эмоции, чтобы вырваться наружу.

В ту ночь в своей комнате, с которой все началось, он разорвал мою любимую футболку пополам. Папа купил ее мне, потому что, когда я была маленькой, я смотрела Грязные танцы на повторе, потому что... Джонни. Видимо, я всегда была неравнодушна к плохим парням. Однажды папа принес домой белую футболку с надписью Nobody puts Baby in a corner. Я носила ее везде, даже когда она стала мне мала — это объясняет, почему мои соски проступали сквозь ткань в тот вечер. Я делала это не для того, чтобы дразнить его, но я была рада, что это произошло.

А Линкольн только что надел точно такую же через голову. Как?

Когда?

Он не отходил от меня с тех пор, как мы вернулись от Татум. Что означало... О Боже. Мое дыхание перехватило от комка в горле. Сердце колотилось и болело, каждый глоток обжигал, а слезы застилали глаза. Он превратил свои воспоминания в физическое напоминание обо мне, так же как я сделала это с его фотографиями в моем телефоне. Мы переплели нашу душевную боль в нити надежды, что-то осязаемое, что-то реальное. Он впускал меня внутрь, давая мне крошечный проблеск своего горя, говоря мне, что он никогда не отпускал меня.

— Как ты думаешь, ты сможешь пережить эту ночь, не разорвав ее в клочья? — спросила я, потому что не хотела терять ни секунды на грусть. Мы не могли пройти через это снова — ни один из нас этого не переживет. Боль уничтожила бы нас обоих.

Он схватил меня за задницу и приподнял. — Единственное, что я буду рвать сегодня вечером, это твоя киска. Думаешь, ты сможешь это выдержать?

Я обхватила ногами его талию. — Почему бы тебе не попробовать меня и не узнать? — Затем я наклонилась и взяла его губы между зубами.

Он зарылся лицом в мои волосы и вдыхал их, пока вел меня к кровати, а затем уложил на нее.

Линкольн стоял на краю кровати, возвышаясь надо мной, его темный взгляд был устремлен на меня. — Покажи мне, что я делаю с тобой. — Он наклонился и взял мои колени в свои руки, медленно и мучительно медленно раздвигая их. — Покажи мне, что я делаю с этой сладкой маленькой киской.

Чистый голод свернулся вокруг его слов. Осознание того, что я сделала это с ним, сделала его таким, и того, что он сделает с моим телом из-за этого, воспламенило меня.

Я хотела большего. Больше этого взгляда. Больше этих слов. Больше его одобрения.

Моя рука скользнула между бедер, и пальцы раздвинули мои губы, оставляя меня открытой и полностью обнаженной перед ним.

Его руки двинулись вниз по моим бедрам, раздвигая меня все шире. Что-то дикое эхом отдавалось в его груди, низкое и глубокое. Его глаза не отрывались от моей киски, пока он забирался между моих ног. Он поднес руки к моей заднице, крепко сжимая горсть плоти. Его твердый как сталь и толстый член дразнил мой вход.

Я прогнула спину и выгнулась дугой, бесстыдно потираясь об его эрекцию так же, как в ту ночь в его комнате. Пожалуйста. Тепло расцвело по всей моей коже, распространяясь по венам, как лесной пожар. Еще. Мне нужно было больше.

— Так чертовски сексуально, — сказал он, покачивая бедрами вперед-назад, скользя членом по моей щели.

Я уже была там, на грани наслаждения. Оно горело, нарастало и бурлило, пока я почти не могла больше терпеть. — Линкольн, пожалуйста.

Он заключил меня в объятия. А потом он был там. Внутри меня. Растягивая меня. Заполняя меня. Владея мной с каждым порочным толчком.

Он наклонился и провел языком по моей шее к уху. — Ты создана для меня. — Его зубы прикусили край моей челюсти. Затем мои губы. И горло. С каждым толчком его бедер он отмечал меня. — Кончай на мой член, детка. Накрой меня собой. — Он прижал тазовую кость к моему клитору, и я разбилась.

Я разлетелась на осколки. Волны наслаждения, ослепительные и интенсивные, прокатились по мне.