Связанные поневоле

Телефон упорно продолжал трястись, а я смотрела на экран, даже не заметив, что Матиас молчит.

— Юлали, у вас точно все в порядке? — наконец оторвал он меня от созерцания. — Вы так смотрите на телефон, будто он вестник, как минимум, третьей мировой.

Я подняла взгляд и вдруг поняла, что веду себя и в самом деле глупо. Какой смысл уклоняться от разговора?

— Я вернусь через минуту. — Я почти ушла, но тут взяла бумажку со схемой. — Вы хорошо ее запомнили?

— В принципе, да.

— Тогда, думаю, стоит от нее избавиться.

Я пошла к туалету, на ходу разрывая листок в мельчайшие клочки. Войдя в первую же кабинку, спустила обрывки в унитаз. После этого, с комфортом расположившись на крышке, ответила на очередной вызов Монтойи.

— Привет. Ты решил, что пришло время вспомнить о моем существовании? — Стыдоба, Юлали, ты звучишь, как стервозная жена.

— Милая, я и не забывал о тебе. — Голос у Северина осторожный.

— Да я в курсе. Ты вчера не явился ночевать, видимо, одолеваемый мыслями обо мне, — не смогла я сдержать раздраженного фырканья.

— Юлали, я же звонил тебе вечером.

Это намек на упрек в его голосе?

— Для чего? Отпроситься погулять до утра? Ты, вроде как, совершеннолетний и мог и не заморачиваться такими мелочами. Ну не ночевал и не ночевал. Что тут такого-то? — Надеюсь, я достаточно выражаю голосом, насколько мне плевать, а не выдаю себя с головой, что вертелась, как на иголках, изводимая желанием и ревностью?

— Девочка моя, мне многое нужно тебе рассказать. Скажи мне, где ты, и я заберу тебя. — Что-то в тоне Северина уже практически заставило меня открыть рот, чтобы сказать, где я. Но постойте-ка! Ни хрена подобного!

— Я не вещь и не потерявшаяся собака, чтобы меня надо было забирать, Монтойя. — На этот раз я и не думала скрывать скопившееся раздражение.

— Юлали… — Просто имя из его уст, и у меня становится горячо в голове и чертовски влажно между ног. Да провались ты!

— У меня дела, — отрезала я.

— Сладкая… — протяжно выдыхает Монтойя, и меня посещает видение его головы между моих ног и того, как он, не отрываясь, смотрит на меня в те моменты, когда ласкает своим порочным ртом. Убирайся из моей головы!

— Вернусь, когда закончу или когда посчитаю нужным почтить тебя своим присутствием! — рычу я.

— ЮЛАЛИ!!!!

Я отключилась. Ведь, поступив так, я должна почувствовать радость? Ну, или нечто вроде злорадного удовлетворения? Хоть что-то, что сделает данный момент моей жизни лучше?! Наверное. Так какого же черта я хочу разреветься, как малолетка, и разбить не прекращающий звонить телефон об стену? Выключив раздражающий меня гаджет, я вернулась в зал к Матиасу. Он внимательно посмотрел на меня и уже открыл рот, но я предостерегающе подняла руку.

— Только попробуйте еще раз спросить, в порядке ли я, и клянусь, что чем-нибудь в вас брошу. И это в лучшем случае.

Ели мы в тишине, каждый занятый своими мыслями. Точнее, я-то точно, а вот Терч продолжал украдкой наблюдать за мной, и я ощущала себя кем-то вроде подопытного животного, от которого он ждет любого финта. Не слишком приятно, но терпеть можно. Рассчитавшись за обед, мы собрались выйти, и тут зазвонил телефон Матиаса. Посмотрев на имя звонившего, он извинился и, сунув мне ключи, попросил подождать у машины. Потом направился в сторону уборных, поднес телефон к уху и практически рявкнул: «Терч!»

Я вышла на улицу и стала у его машины, опершись о нее спиной. Задрав голову, я уставилась в почти бесцветное городское небо. Похоже, дурацкая привычка Микаэля заразна. Шли минуты, а Матиаса все не было. Устав пялиться наверх, я обошла машину пару раз, так как просто сидеть внутри нагретой солнцем железной коробки не хотелось. Порыв ветра неожиданно буквально ударил в меня знакомым запахом, учуять который я отнюдь не была счастлива. Я резко обернулась, но лишь для того, чтобы ощутить, как нечто уперлось мне в грудь, а затем был противный треск, вспышка боли и темнота.

Возвращение в сознание было не из приятных. Первый раз придя в себя, я сдуру рванулась, но меня скрутило такой болью, что я опять благополучно соскользнула в бесчувственную темноту. Очнувшись снова, я уже была умнее и стала осторожно изучать собственные ощущения. Голова раскалывалась, как будто мне мозг поджарили. Да так, собственно, и было. Удар электрошокером пополнил список незабываемых ощущений, которые я никогда не захочу испытать снова. Сколько прошло времени? Даже примерно не могу представить. Может, час, может, вообще сутки. Во рту так сухо, что язык прилип к небу, а в горле словно орудовали ершиком. В месте, куда пришелся удар током, ощущался ожог, а все мышцы болели, как будто я вкалывала, как проклятая. Я лежала на боку на очень твердой и холодной поверхности. К тому же она была сырой, и это словно вытягивало из меня все тепло, добавляя неприятных ощущений. Положение тела было жутко неудобным, и оно ощущалось затекшим, буквально окоченевшим. Руки были вывернуты назад и, похоже, скованы. Дернув ими, я поняла, что и это не все. Ноги у меня также были зафиксированы и согнуты. Попытавшись выпрямить их, услышала, как что-то звякнуло, и закованные запястья еще дальше вывернуло назад, вынуждая выгибать спину. Выходило, что руки и ноги соединены цепью, так что особо и не подергаешься. Чудесно! Ну, и что теперь? Оказаться вот так скрученной и совершенно беспомощной было по-настоящему страшно. Но это еще не паника, потому что для Изменяющего облик всегда есть шанс обратиться, и тогда эти оковы не удержат меня. Делать это просто так, не в полнолуние, а по щелчку пальцев мы не могли, но если страх позволит зверю в какой-то момент захватить контроль, то обращение более чем возможно. Проблема в том, что сейчас я, конечно, боюсь, но не паникую. Или это совсем не проблема? К тому же почему-то волчица вообще не подает никаких признаков жизни. Так, словно еще не очнулась. И это было очень странно: после той активности, которую проявлял мой зверь в последнее время, — вдруг очутиться в такой тишине, без его присутствия.

Я стала присматриваться и принюхиваться. Получила минимум инфы. Темное помещение было больше всего похоже на сырой подвал с бетонным полом, на котором я сейчас лежала. А из всех запахов, которые мне удалось разобрать, были только сырость и гарь. Удушливая вонь недавнего пожара забивала все вокруг. Погодите-ка, пожар. Ну, по крайней мере теперь я догадываюсь, где нахожусь. Но вот что это все значит? Время шло, но ничего не происходило. Боль и дискомфорт во всем теле усиливались. Но больше всего меня накручивало именно отсутствие хоть малейшего шевеления моего зверя.

Даже не знаю, сколько времени спустя послышались шаги явно кого-то крупного, и вскоре двери открылись и по глазам больно резанул свет.

— Уже очнулась? — раздался низкий хрипловатый голос агента Фраммо.

— Похоже на то, — проскрипела я в ответ.

— И как ощущения? — Откровенная насмешка.

— Ну, я тут полежала, подумала и решила, что все эти сексуальные игры со связыванием однозначно не мое. Я все же предпочитаю скучную классику. — Горло драло так, что я невольно закашлялась, и тут же боль стала курсировать по всему телу с утроенной силой. — Это что, такие новые методы ведения дознания сейчас, агент Фраммо?

— Это то, чего с тобой не случилось бы, если бы ты обладала нормальным инстинктом самосохранения и не лезла туда, куда не просят, — огрызнулся мужчина.

— Знаете, агент, то, что вы ткнули мне в грудь шокером и связали, еще не дает вам права тыкать мне. Мы не настолько близки. — Болтовня отвлекала меня от страха.

Неожиданно агент сделал несколько шагов ко мне и с размаха пнул в живот.

— А это сделает нас ближе, тупая сука? — заорал он.

Я едва не отключилась снова от боли не только в месте удара, но и в лодыжках и запястьях. От того, что мое тело конвульсивно дернулось, металл впился в кожу, буквально разрезая ее. За первым ударом последовали еще несколько. У меня даже не было шанса скрутиться клубком, защищая внутренние органы. Господи Боже, я уже почти забыла, как это может быть больно, когда кто-то обрушивается на тебя с такой злостью. Но хуже всего то, что ни убежать, ни драться в ответ возможности сейчас не было. Вот когда липкое и удушливое отчаяние начинает брать за горло. Но внутри — полная тишина. Да что же это такое? Столько лет было мною потрачено на изучение того, как укротить свою животную половину, свести ее присутствие и воздействие на жизнь к нулю. Столько стремлений извести своего зверя, и что же? Вот сейчас, оказавшись в этой оглушающей тишине одиночества внутри собственного тела, я уже почти готова взвыть от острого чувства потери. Как будто от меня на живую отсекли половину, без которой я ощущаю себя сиротой на пронизывающем до костей ветру.