Связанные поневоле
Шрифт:
Но прямо сейчас я не могу отвести глаз от окровавленного рыжего меха. Боль и ужас потери такие сильные, что рвут меня на части, выходя наружу надрывным воем! Моя волчица прет наружу, чтобы заставить ответить за смерть члена своей стаи, своей семьи. И я и не думаю теперь ее держать! Фраммо поднимается, кряхтя и стеная. Его правая рука покалечена и в крови. Но он берет пистолет в левую и ковыляет ко мне.
— Не знаю, что за проклятая чертовщина тут происходит, но все, пора этот цирк кончать.
Моя боль потери превращается в первобытную, неукротимую ярость, и я чувствую, как плывет мое тело, изменяя форму, и оковы, тихо звякнув, валятся на траву. Ненавижу! Убийца! Урод! Мои эмоции перестают быть человеческими. Это огромное горе зверя, его бешенство и желание отомстить, забыв даже об инстинкте самосохранения.
— Какого… — Глаза агента становятся огромными, в них читается не просто страх и шок. Это то самое примитивнейшее отвращение и неприятие, которое разделяет наши виды целую вечность. Вот почему мое племя никогда не сможет жить открыто среди людей. Желание убить все, что непонятно, — вот первейшее желание большинства людей.
Медленно, очень
Глава 36
Северин
Как выразить словами счастье? Счастье от того, что любимая наконец принимает и признает тебя. Я прочитал это в ее волчьих глазах и в ее человеческой душе, куда мне так неожиданно открылся доступ. Я буквально слышал, как рушатся все барьеры между нами, обнажая для меня хрупкое, драгоценное сердце моей пары. И это наполняло меня ликованием, от которого хотелось запрокинуть морду к небу и послать всему миру радостный вой. Один взгляд моей волчицы вымыл и страх за нее, и все упреки, что копились внутри те часы, что мы отчаянно искали ее. Забылось и уязвленное ее побегом самолюбие, и то, как хотелось найти и наказать так, чтобы присесть долго не могла, а потом содрать одежду и вбивать в любую подходящую поверхность, рыча и облизывая, утверждая свои права. А как рассказать о чувствах, что выворачивали меня наизнанку, когда мне позвонила какая-то незнакомая женщина и сказала, что к ним в реанимацию поступил некто Матиас Терч с тремя пулевыми ранениями, и каждый раз, когда он ненадолго приходит в себя, он требует связаться со мной и сказать, что какую-то Юлали похитили. Впервые в жизни я познал, что такое настоящий животный ужас, такой, от которого стучат, как от смертельного холода, зубы и сознание мутится, а человеческий облик удается удержать лишь чудом. Волк рвался наружу, раздирая меня в клочья, выл и стенал, упрекая, обвиняя и проклиная за бессилие сделать хоть что-то. Злость снова вскипела на Юлали за то, что поступила столь недальновидно и глупо, убежав и подвергнув собственную жизнь опасности. Я задыхался от ненависти к тем, кто посмел посягнуть на мою пару. Когда позвонил Нести и сказал, что, кажется, нашел ее, я несся по городу и потом по трассе, насилуя движок и выжимая из него все возможное и в то же время проклиная за то, что все равно недостаточно быстро. Едва свернув с шоссе, заглушил байк и решил, что дальше помчусь пешком, так чтобы приблизиться незаметно. А потом были выстрелы и мучительный вой Эрнеста, от которого внутри все замерзло, и дикий ужас, когда я рвал мышцы, толкая свое тело вперед с максимально возможной скоростью, истерически боясь не успеть. Самого момента обращения я ни за что не вспомню, настолько быстро все случилось. Словно я в одно мгновение перепрыгнул из человеческой формы в животную. Сомкнув челюсти на горле посмевшего посягнуть на мою любимую и причинившего вред члену моей семьи, я не сразу смог успокоиться. Волк требовал больше крови и желал еще битвы, не в состоянии унять ярость так просто. Он хотел еще метаться и разить всех вокруг, кто хоть отдаленно напоминал врага. Но никого больше не было. И все это оказалось забыто и стерто, стоило лишь посмотреть в глаза моей паре. Ничего не было важнее того, что я увидел и почувствовал в тот момент. Такое долгожданное и все же неожиданное узнавание по-настоящему родной души. И простое, но неоспоримое осознание, что, какую бы боль ни причинила мне моя неуемная пара, каких бы еще глупостей ни совершила и какой бы страх за себя ни заставила пережить, я все и всегда прощу ей. Буду прощать вечно и принимать такой, какая есть. Только пусть будет жива и смотрит так, пуская в свою душу и безмолвно крича о любви, которую я уже и не чаял увидеть. И пусть никогда не признает это вслух, пусть упрямится, ругается со мной и даже и не помышляет
о подчинении. Не нужно мне ни слов, ни спокойствия, ни ее покорности. Пусть только любит и никогда не перестает это делать, а со всем остальным мы справимся, потому что это просто неважно.Нести судорожно вздохнул, возвращая меня из момента погружения в мое болезненное счастье и напоминая о том, что, возможно, еще не все закончено. Юлали подалась ближе к нему, и ее чувство вины и горе стали физически осязаемы. Она, наверное, даже еще и сама не осознает, что приняла не только меня, но и всю мою стаю, признав себя частью семьи. Иначе она, обратившись, первым делом пожелала бы убежать как можно скорее, следуя инстинкту и спасая свою жизнь. Но сразу перед броском я видел ее решимость напасть на стрелявшего в Нести. Ее желание отомстить и защитить Нести с легкостью перебороло страх собственной смерти. А такое возможно, только если стая поселяется в твоем сердце. Изменяющие облик никогда не станут сражаться за то, что им не дорого и что они не считают своим.
Быстро обнюхав Эрнеста, я не почуял запаха приближающейся смерти, хотя он и был очень слаб. Бросил еще один взгляд на Юлали и рванул осматривать окрестности на предмет еще какой-нибудь затаившейся опасности. Когда я вернулся, убедившись, что никого больше нет в округе, и обнаружив автомобиль агента, спрятанный за домом, Юлали уже обратилась и стояла на коленях перед Нести, осматривая его раны. Она почти перестала плакать, но еще вздрагивала и шмыгала носом. Один только беглый взгляд на те повреждения, что были видны на ее бледной коже, пробудили во мне желание убить снова и снова. Я обратился, подошел к ней, опускаясь на колени за спиной, и осторожно взял за тонкие запястья, стараясь не коснуться ран. Юлали, не раздумывая ни доли секунды, прижалась ко мне, открыто показывая, как нуждается во мне в этот момент. Несмотря на ярость при взгляде на ее травмы и тревогу за Эрнеста, мне стало легко и тепло от этого доверчивого стремления быть ближе. Между нами больше не будет расстояния. Никогда.
— Кровотечение остановилось, — пробормотала Юлали, вздрагивая напротив моей груди. — Это хорошо. Значит, силы на регенерацию у него есть. Все ранения сквозные, и это тоже хорошо.
Конечно, потому что наше тело не выталкивает свинец как по волшебству, как показывают в дурацких человеческих фильмах, а оперировать Изменяющего облик просто нереально. Мало того, что Нести может просто обратиться в момент операции, так еще и если доктора станут свидетелями того, как практически на глазах будут срастаться ткани, то будут, мягко говоря, удивлены. Мы всегда надеемся на природу, и она нас обычно не подводит. Если Эрнест не умер сразу, значит, будет жить. Я аккуратно поднял моего рыжего Омегу на руки и понес к обнаруженной машине. Не хочу, чтобы Юлали находилась дольше рядом с мертвым телом. Какими бы ни были обстоятельства, но факт убийства существа разумного, каким бы скотом оно ни являлось по своей сути, для любого Изменяющего облик является тяжелой травмой. Мы любим и ценим жизнь, и поэтому ее резкое прекращение отзывается внутренним протестом, даже если это случается для сохранения собственной жизни или для защиты близких. Смерть — это окончательный приговор, и после нее уже ничего не исправить, не выбрать другого пути. Я нисколько не сожалел о том, что пришлось убить, но не хочу, чтобы моя женщина соприкасалась с этим больше, чем необходимо. Назовите меня старомодным упертым болваном, но охота и война — не то, с чем должны сталкиваться женщины и дети.
Положив Нести на капот, я дернул закрытую дверцу в машине, буквально выдирая ее, и стал обыскивать салон. Отыскал кнопку, открывающую багажник. Там обнаружилась сменная одежда, обувь, бутылки с водой, веревки, лопата и жидкость для розжига. Мерзавец хорошо подготовился. Мне претила сама мысль, что кожи Юлали будут касаться вещи этого урода, но не ходить же ей из-за этого голой, тем более парни явно должны подтянуться с минуты на минуту. Мой телефон потерялся где-то между тем местом, где я бросил мотоцикл и обратился на бегу. А оставлять сейчас Юлали и Нести, чтобы отыскать его, я не хотел. Я не обнаружил ни одной живой души поблизости, но местность незнакомая, чем черт не шутит. Найдя мою жену при таких обстоятельствах, я больше не готов выпустить ее из виду. Не в ближайшее время уж точно.
Я надел на мою девочку рубашку агента. Ее начало потряхивать, хотя явно не от холода, а просто, наконец, стало выходить наружу нервное напряжение. Расфокусированным взглядом она уперлась мне в грудь и все пыталась обхватить себя руками. Застегнув все пуговицы, я прижал ее к себе, согревая и желая заслонить от всего мира. Ничего, все пройдет.
— Это был шокер, — почти бессвязно пробормотала она. — Он ударил меня током, и я отключилась. А когда очнулась, то была скована… А волчица все не хотела приходить… Я не могла с ним драться…
— Ну и не надо. — Я целовал ее лоб и виски, гладил спину и руки, стараясь унять крупную дрожь, бившую ее. — У тебя теперь есть я, чтобы драться за тебя. Ты только больше не убегай и позволь мне это. Хорошо?
Юлали быстро закивала.
— Хорошо… Хорошо… — Моя жена снова всхлипнула. — Я хотела тебя увидеть… когда думала, что уже умру… Хотела сказать…
— Тише, моя хорошая. — Мое сердце больно сжалось и тут же расширилось от дикой смеси чувств. — Ты мне все скажешь. Все-все. Когда мы будем дома и в безопасности. Обещаю, мы теперь станем говорить днями и ночами напролет. Долго-долго. И я буду слушать тебя и понимать. А если окажусь слишком твердолобым и тупым, ты не станешь больше убегать. Ты наорешь на меня или стукнешь чем-нибудь, чтобы лучше доходило, но больше никогда не уйдешь. Обещаешь?
— Обещаю, — смиренно согласилась Лали.
Я понимаю, что обещания, данные в такие моменты, ничего не стоят, но мне все равно жутко приятно. Потому что знаю, что все между нами поменялось, и даже когда вернется моя жесткая колючка, такой она будет для всех, а для меня отыщется моя личная тропинка к ее душе там, где для других непролазные шипастые дебри. А у нее к моей и подавно шестиполосная прямая трасса.
Вдалеке послышался звук мотора, и я сразу узнал «Порше» Камиля, а Юлали перестала дрожать, испуганно замерев.