Сыграем на любовь

— Так ты всё время говорила несерьёзно?

— Нет! Петь, я действительно боюсь пауков и крыс! Фу!

— А я действительно боюсь собак. И никогда не ел кальмаров.

— А я не пробовала пельмени.

— Предлагаю это исправить. Как насчёт обеда?

— Не знаю. Я всё ещё немного злюсь, потому что ради тебя я придумала деревню, вставала жутко рано, а ты, оказывается…

— Я всё это ценю, — взял за руку. — Но неужели ты действительно организовала целую деревню ради меня?

— Не только ради тебя, — смутилась Лиля, — ради своего шедеврального спектакля.

Он не удержался и притянул её к себе, а затем поцеловал. Лиля была удивительной врушкой. Лиля была удивительной девушкой.

А пока одни готовились к довольно странному обеду и побеждали предрассудки с негативом искренним чувством, свежим, как утренняя роса, Ксюша договаривалась с одним из бывшей парней об услуге. Пусть, в отношениях её никто долго не выдерживал, но строить жертву у неё получалось отменно. Ксюша как никто умела давить слезу и играть припадочную. Когда-то она даже надеялась построить карьеру актрисы, но потом рассудила, что гораздо приятнее будет просто выйти замуж за богатого парня.

Ксюша набрала номер и пару раз всхлипнула, подготавливаясь и входя в привычную роль.\

***

Обед вышел необычным. Не только потому, что в захламленной квартире с подранными обоями сидела такая девушка, как Лиля и ножичком отрезала от пельменя кусочек, и даже не потому, что личный водитель принёс кальмаров и не каких-нибудь, а таких, каких Петя видел лишь на экране. Дело заключалось в атмосфере, в совершенно необъяснимом уюте. В мыслях, будто они с Лилей не первый раз сидят вот так на его кухне и смотрят друг на друга.

В чувстве, будто они самые родные люди на свете.

Ощущения и пугали, и одновременно с тем успокаивали. Да что там! Они были на своём месте.

— А я собиралась тебя побить, — призналась Лиля, осторожно разделив пельмень на четыре части.

Петя лишь поражался.

— А бывшей твоей хотела выдрать волосы, — продолжала Лиля. — И по правде говоря, последнее хочется сделать до сих пор. Твоя Ксюша бесит.

— Она не моя. Как пельмени?

— Довольно съедобно. Я представляла их более отвратительными.

— Потому что они не покупные. Это я мамины достал из морозилки. Берёг на особый случай.

— Особый случай — это я?

Улыбнулся.

— Твоя мама живёт рядом?

— Нет, в Новгороде. Они меня с отцом как-то навещали, и мама оставила пельмени. Была уверена, что я тут с голода помираю.

— А ты помираешь?

— Я умею готовить.

— Как холостяк настоящую яичницу? — подмигнула.

— Обижаешь. Могу и суп, и картофель, и мясо. Я даже однажды мороженое пытался сделать.

— И как?

— Я же говорю. Пытался.

Лиля улыбнулась, положила в рот кусочек, принялась резать следующий пельмень.

— А ты умеешь готовить?

Она едва не подавилась. Впервые за обед испытала что-то схожее со стыдом. Она в жизни ничего не готовила и даже не знала, как пользоваться плитой в доме. Навороченной, с разными режимами. В общем, какой-то профессиональной. Но не скажешь же об этом Пете?

— Я дурак. У тебя же есть прислуга. Конечно, ты не готовишь, — Пете стало неловко, ведь он понял, что неловко стало ей.

— Зато я пишу картины! — воскликнула Лиля, оправдываясь. — Мне даже выставку предлагали! — Соврала. Не предлагали. Любезно соглашались устроить, потому как отказать никто не смел. Но Пете же этого не скажешь?

— Круто! — и это всё, что он сказал.

Доедали молча. Когда Петя понёс тарелки в раковину, Лиля спросила:

— А ты всегда такой?

— Какой?

— Спокойный. Мы вроде как поскандалили, а…

— Не били посуду? — убрал тарелки, но не стал включать воду.

Лиля кивнула.

— Ты фильмов насмотрелась.

— Не скажи. У меня знаешь какой характер!

— А у меня другой. Мои родители всегда ругались мирно, и я пошёл в них. — Он сказал это так спокойно и легко. Лиля заулыбалась.

— А хорошо, что мы всё выяснили, правда?

Он подошёл к ней, заключил в объятья и ответил на все-все-все вопросы одним долгим сладким поцелуем.

Идиллию прервал звонок из её сумочки.

— Ответишь?

— Не хочу.

Но звон раздражал и сбивал с романтического настроя. Лиля вздохнула и взяла телефон. Лучше бы она этого не делала. Звонил отец: кричал, бесновался. Один звонок, один монолог, и весь хрупкий мир любви, созданный с таким трудом двумя влюблёнными, оказался на краю пропасти.

Перед лицом глобальной катастрофы.

***

Фёдор Иванович Карелин обзванивал журналистов, грозился уволить к чертям всех, кого знает и не знает, если они не помогут. Обещал проблемы. Убеждал в своей достаточной власти для того, чтобы закрыть на хрен все издательства, весь интернет с его ютьюбом и социальными сетями.

К сожалению, Фёдор Иванович лишь плевался слюной и заходился в гневе. Он не мог сделать подобного, ведь был обычным человеком. Очень и очень богатым и очень влиятельным, но всё же его возможности были ограничены.

Фёдор Иванович страдал.

Перед его глазами то и дело мелькали, а в давно не молодое сердце ещё и проникали отравленные слова.

Кричащие.

«Карелины унижают простых смертных! Дочь Карелина нашла новую жертву! Ждите нового страдальца на ютьюбе!»

Молящие.

«Пожалуйста, не будьте такими же, как Карелины! Подумайте о душе! Разгромное свидетельство того, на что способны Карелины, смотрите на моём канале».

Философские.

«Дочь Карелиных — бомба! Так унизить парня бедняка. Но, может, унижение — это лишь оболочка? А на самом деле она творит добро?»

Дальше фигня, фигня, фигня. Набирающая лайки.

Фёдор Иванович ходил из угла в угол и посматривал на мобильный. Ждал, когда его человек позвонит и скажет, что закрыл хотя бы этих чёртовых ютьюберов. На большее рассчитывать не приходилось. Сообщения с каналов расплылось водой и протекло в Контакт, Фейсбук, мигом заполнив умы молодёжи тупыми идеями. Фёдор Иванович знал, к вечеру появятся десятки сотен клонов паршивых записей. А с минуты на минуту атаку начнут добро, и не — желатели его личного телефона и Лилиного. Но, к несчастью, у его дочери отшибло мозги. Она сказала, что сама разберётся и отказалась ехать. Фёдор Иванович подумывал дать команду водителю приволочь её силой, но понимал: тогда Лиля его не станет слушать. Это точно.