Такая разная Блу

— Расскажи, что ты чувствуешь, когда смотришь на эту скульптуру? — попросил Уилсон позднее, проследив взглядом за чувственными линиями на окрашенной поверхности красного дерева. Он почтительно провел рукой по его контурам.

Я убрала с ветвей все лишнее, вырезав углубления и сухожилия и придав им форму двух слившихся в объятии влюбленных, при этом сохранив изначальную естественность веток. Это были ветви красного дерева красно-коричневого оттенка. Одну из веток я украсила черными пятнами, и она засияла, как черная камышовая кошка, золотые тона смешивались с черными пятнами, благодаря чему последние выглядели так, словно подсвечивались солнцем. Вторую ветку я не стала дополнять черными пятнами, а просто ошкурила и отполировала красно-золотую поверхность, пока она не заблестела, как янтарь. Эффект заключался в том, что две части скульптуры выглядели как два разных вида древесины, две разные ветки с двух разных деревьев. Результат говорил сам за себя.

Я отвернулась. Я ощутила жар и злость, грудь сдавило от мысли, что Уилсон, по-видимому, всегда будет возбуждать во мне волнение.

— Я бы не хотела этого делать.

— Почему? — Уилсон был искренне смущён моим отказом, так как раньше я с большой охотой обсуждала с ним свои скульптуры.

— Зачем тебе мои объяснения? Что ты видишь, когда смотришь на нее? — сердито сказала я.

Уилсон убрал руку со скульптуры и схватил меня за косу, которая лежала на моем плече. Он нежно потянул за нее, обмотав вокруг своей руки, как бывало.

— Что не так?

— Все в порядке. Я занята, — возмутилась я. — И мои работы отнюдь не то, что я вижу. Они — то, что я чувствую. И в данный момент я не настроена обсуждать свои чувства. — Я попыталась высвободить волосы из его руки, но он сжал их крепче, подтянув меня к себе.

— Я вижу части тела, любовь и страсть, — бесцветно произнес Уилсон. Я перестала сопротивляться и посмотрела на него. Его взгляд был распахнутым и открытым, но челюсти сжаты, как если бы он знал, что пересек невидимую черту, которую сам же и нарисовал.

— Я не удивлена, что ты видишь именно это, — мягко сказала я.

— Почему? — У него был напряженный взгляд, и я внезапно разозлилась. Я была влюблена в Уилсона, сомнений не было, но я не игрушка и, черт возьми, не намерена делать влюбленное лицо через пять минут, после ухода Памелы.

— Ты только что провел вечер с Памелой, — сладким голосом напомнила я. — Она красивая женщина.

Глаза Уилсона вспыхнули, он отбросил мою косу и отвернулся к скульптуре. Я могла поклясться, что он мысленно считает до десяти. Но если я разозлила его, он сам виноват. Что, он думал, я стану делать? Повисну на нем после того, как он игнорировал меня несколько месяцев? Нет, я не такая. Хотя он, возможно, думал, что такая. Я сделала несколько глубоких вдохов и проигнорировала, возникшее между нами напряжение. Оно было настолько плотным, что его можно было бы нарезать и подать с большой долей отрицания. Он сделал несколько шагов, сжав рукой волосы и установив дистанцию между нами.

Я осталась на месте в ожидании его следующего движения. Я не понимала, что он здесь делает. И он, по-видимому, тоже. Когда он взглянул на меня, его рот искривился в усмешке, а глаза были полны мольбы, словно он пытался убедить меня в чем-то.

— Ты сказала, что твои работы — это то, что ты чувствуешь, а не то, что видишь. Я рассказал тебе, что вижу я. Теперь ты расскажи мне, что ты чувствуешь, — потребовал он.

— О чем мы говорим, Уилсон? — парировала я. Я подошла к нему, засунув руки в карманы. — Мы говорим о скульптуре?

Он наблюдал за моим приближением, но я не останавливалась до тех пор, пока мы не оказались почти прижаты друг к другу.

— Если речь о скульптуре, что ж, ладно. Я вижу желание, обладание и любовь без расстояний. — Я произнесла эти слова точно экскурсовод в музее, сделав ударение на слове «расстояние». — Что я чувствую? Что ж, это просто. Я работала не покладая рук несколько дней, я устала, Уилсон. А еще голодна. И мне не нравится Памела. Вот, что я чувствую. А ты?

Уилсон смотрел на меня так, словно желал трясти до треска в зубах. Но он только покачал головой и направился к двери.

— Прости, что спросил, Блу, — вздохнул он.

Он говорил усталым и смиренным тоном, как те папаши из телешоу, которые хотят расположить к себе своих десятилетних дочек.

— Доброй ночи, Блу.

Я была слишком сконфужена и сбита с толку, чтобы ответить. Он покинул мою квартиру, не сказав ни слова.

Глава 25

Электричество

Я потратила до смешного много времени на завивку волос. Когда я закончила, они превратились в блестящие темные волны, струящиеся по моей спине. Я позаботилась о ярком макияже, куда более ярком, чем тот, что я носила уже в течение нескольких месяцев. Я подумала, что он подойдет для художницы на ее первой выставке. Предпочтение я отдала коктейльному платью, чей электро-синий цвет сочетался с цветом моих глаз. Оно не было шибко дорогим, но я была уверена, что оно не выглядит дешево. У него были короткие рукава и высокий вырез, а на спине драпировка, ниспадающая до самой талии. Оно подчеркивало изгибы моей фигуры, заканчивалось чуть выше колена и не было слишком обтягивающим или соблазнительным. К платью я подобрала босоножки на экстремально высоком каблуке. Я считала, что хорошо выгляжу и слегка вскрикнула, когда была готова. Я выглядела по-взрослому, соблазнительно, но элегантно, как Тиффа. Я подождала за дверью, чтобы услышать, когда Уилсон выйдет из своей квартиры. Если они с Памелой собирались на ужин к ее родителям, значит он скоро должен был выйти. Мое ожидание не продлилось долго. Уилсон вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице ровно в 18:30.

Я спокойно открыла дверь и направилась к входной двери, чтобы оказаться у подножия лестницы до Уилсона. Он рылся в своем телефоне, но стоило ему заслышать стук моих каблучков, как он поднял взгляд и вытаращил глаза. Я постаралась не улыбнуться. Я отчаянно ждала этой реакции. Он мог бы думать обо мне все время, пока Памелы не было рядом. Я надеялась, что у него бывали такие дни. Его взгляд скользил по мне сверху вниз и, кажется, задержался на ногах. Я приложила огромные усилия к тому, чтобы не усмехнуться. Вместо этого я прокашлялась. Его взгляд пересекся с моим, и он сердито взглянул на меня. Погодите-ка. Это не то, чего я ожидала. Смущение, заикание, комплименты — вот какой должна была быть его реакция. Сердитый взгляд в эту картину не вписывался.

— Ты куда-то собралась? — Его голос прозвучал забавно. Почти сердито.

— На улицу, — легко ответила я.

— Я вижу, — сказал он с непонятной интонацией. — Это платье слишком короткое.

— Да что ты? — скептически хохотнула я. Я посмотрела на подол, который отнюдь не был коротким. — И почему, собственно, ты беспокоишься о длине моей юбки?

— Я не беспокоюсь, — резко ответил он. Очевидно, беспокоился. Может, он ревновал? Тогда это хорошо. Очень даже хорошо. Я вздохнула и прошла мимо него к двери. Мои волосы скользнули по моей обнаженной спине. Уилсон выругался.

— Черт подери! Ты опять за старое, да?

Уилсон обескуражил меня. Я застыла. Меня пронзила боль, и я развернулась к нему. Его лицо было подобно граниту, глаза холодны, челюсти сжаты. Руки скрещены на груди, ноги широко расставлены, словно он готовился к моему возвращению.

— Что ты имеешь в виду, Уилсон? За какое такое старое? — Мой голос был тихим и сдержанным, но внутри меня раздирало на части.

— Ты прекрасно поняла, что я имел в виду, Блу. — Он говорил резко, его слова ранили.

— Ох, я понимаю, — прошептала я. И я действительно понимала. Все было написано на его лице. Отвращение. Он не видел во мне гламурную диву, идущую на классную выставку. Он видел безвкусную девочку-подростка с грязным прошлым в костюме, подходящем для ночи на углу.

— Я вернулась на путь шлюхи. Должно быть, ты это имел в виду. — Я презрительно вздернула тонко выщипанную бровь, ожидая, когда он поправит меня. Он отвернулся, не проронив ни слова.

Я с отвращением отвернулась и резко дернула входную дверь.