Такси для ангела

Ксоло — и никаких проблем с кличкой. Если бы у Аглаи был ризеншнауцер, он наверняка именовался бы Ризен, если доберман — то Добер… И пошло-поехало…

У меня оставалась надежда, что настоящая жизнь настоящей Аглаи Канунниковой прячется за стенами ее рабочего кабинета. Но проверить это было невозможно. Дверь кабинета всегда запиралась на ключ. В обычные дни Аглая практически не покидала его — если не считать короткого перерыва на так называемый “ланч”. Обедать она предпочитала вне дома. В полном одиночестве.

Я же оставалась в квартире вместе с Ксоло — терзаемая самым ужасным комплексом, который только можно себе представить: комплексом жены Синей Бороды.

Каждый день моего пребывания в доме Аглаи мог стать последним (ведь меня никто не удерживал насильно) — и не становился.

Или все дело было в слабостях Аглаи? Милых, небрежно скрываемых слабостях?

Она была привязана к своей собаке, маленькому чудовищу, один вид которого приводил меня в содрогание. Она читала Ксоло стихи на испанском (я сама это слышала, приставив к стене литровую банку и приложив к ней ухо). Она обожала старое французское кино, она умело обращалась с серебром (с десяток колец на ее пальцах вовсе не выглядел вульгарно); она могла сделать своей сообщницей любую вещь, она была по-детски равнодушна к деньгам… В ее доме не было ни одной пепельницы, хотя курила она как паровоз, стряхивая пепел куда попало.

И потом — она была удивительным собеседником.

Если, конечно, снисходила до меня.

Это случалось нечасто, но случалось. Мы никогда не говорили об обыденных вещах — на них ей было наплевать. Но она так умела препарировать человеческую природу, что у меня даже дух захватывало. Если бы она только захотела!..

Если бы она только захотела — она могла бы основать любое учение, любую секту.

Если бы только она захотела — она могла бы без всяких последствий ограбить Национальный резервный банк США, музей Гугенхэйма, ближайший ларек.

Если бы она только захотела — она бы могла заарканить любого мужика. Любого — или всех сразу. И дело было не в ее деньгах и не в ее славе — дело было в ней самой.

Даже самый распоследний жиголо бы дрогнул, даже Иисус Христос бы не устоял, клянусь, — если бы только она захотела!

Но она не хотела и, наверное, поэтому выбрала для себя этот совершенно неопределенный возраст. Хотя — с ее точеной фигуркой и высокими девичьими скулами — могла безнаказанно оставаться тридцатилетней. Но ей нравилось быть чуточку древней, как какая-нибудь Лилит <Лилит — была до Евы.>. Это означало быть свободной и от страстей, и от секса, и от вопросов давно умерших родителей:

"Почему ты не родишь, дорогая, ведь годы-то идут”… И от вопросов подружек в сауне: “Когда же ты выйдешь замуж, дорогая, ведь годы-то идут”…

Аглая дала на эти вопросы кардинальный ответ: “Возраст ожидания прошел, ловить нечего, так что оставьте меня в покое. И не мешайте мне писать”. Тем более что ни родителей, ни подруг у нее не было. Было только одно — “писать”.

Писать — это получалось здорово.

Писать — соблазн и соблазнение одновременно.

Если бы она захотела — она могла бы написать великую книгу. Библию-2, до которой не было бы дела ни подружкам в сауне, ни давно умершим родителям.

Но Аглая писала детективы.

Она писала детективы, которые читали все. Детектив как жанр и популярность, с ним связанная, развратили ее. Сделали слишком зависимой от этой популярности. Заставили идти на любые ухищрения, чтобы ее сохранить.

И тогда круг замкнулся. И Аглае Канунниковой понадобился личный секретарь, чтобы разгребать дерьмо ее славы. И подкармливать производителей дерьма.

Почему я все еще здесь?..

— ..Тогда почему вы все, еще здесь? — снова переспросила меня Аглая. — Мучаетесь комплексом жены Синей Бороды?

Не в бровь, а в глаз!

— Или не можете понять, что же я представляю собой на самом деле? — Она продолжала добивать меня. — Ни одной семейной фотографии, ни одного дружеского звонка. Ни одного бесцельного визита. Ни одного приглашения на вечер встречи выпускников. Никто не поинтересуется, как поживает мой хронический бронхит…

— Как поживает ваш хронический бронхит? — растерянно спросила я.

— Как всегда. Хотите водки?

— Хочу. — Пить водку мне вовсе не улыбалось, но пить водку с Аглаей… Так близко к себе она меня еще не подпускала.

— Доставайте стакан.

Мы напились.

Вернее, напилась я.

А очнулась оттого, что кто-то страстно облизывал мне лицо. Я не почувствовала никакого отвращения, тем более что последним кадром моего гиперсексуального сна был кадр с Бывшим. Далее должны были следовать титры (“во время съемок ни одна женщина не пострадала”), но титры меня не интересовали.

Так что пора просыпаться.

Я открыла сначала один глаз, потом другой. Черт возьми, сплошная проза! Я лежала на собачьем диванчике, в груде подушек, а ошалевшая от такого соседства Ксоло тыкалась языком мне в щеку.

— Не подлизывайся, — простонала я. — Все равно я тебя ненавижу.

И, спустив ноги с диванчика, побрела в ванную, принимать душ, Только стоя под струями воды, я сообразила, что нахожусь у Аглаи. И что ночую в ее доме. Это открытие так потрясло меня, что я напрочь забыла о том, как плохо переношу спиртное в больших количествах и как долго болею после подобных возлияний.

Я впервые ночевала в ее доме!

Это было все равно что переночевать в божьих яслях, при большом стечении волхвов.

Холодный душ отрезвил меня, и я почувствовала что-то вроде угрызений совести. Господи, какую чушь я плела, как я хотела хоть чем-то поразить ее! Все мои домыслы об Аглае Канунниковой были вывалены на стол, приправлены обличительным пафосом и тщательно перемешаны с тонкими ломтиками сырого мяса.

Кажется, я тоже ела это сырое мясо. А вдруг у меня будут глисты?!

Или она меня уволит.

Она меня уволит после вчерашних показательных выступлений, и к гадалке ходить не нужно!

Наскоро вытершись хозяйским полотенцем, я выскочила из ванной и на цыпочках двинулась обратно, в свой секретарский закуток. Для того чтобы попасть в него, нужно было пройти мимо Аглаиного кабинета. Сколько раз я совершала этот путь при свете дня, сколько раз останавливалась возле заветной двери! За ней были написаны все ее вещи. За ней Аглая начала писать свой последний роман.

Об этом романе уже пошли слухи в окололитературной среде. Слухи исходили от самой Аглаи. О нем она вещала во всех своих последних интервью. “Это будет моя лучшая книга”, — намекала она одному изданию. “Это будет совершенно необычный для меня роман. Роман, в котором я предстану совершенно в ином качестве”, — обещала она второму. “Прежней Аглаи Канунниковой не будет никогда”, — пугала она третье.

В умении заворачивать интригу вокруг собственной жизни и собственного творчества ей не было равных. И Аглая добилась своего: книга еще не была написана, а за нее уже начали борьбу несколько крупных издательств. Я и сама оказалась вовлеченной в перипетии этой борьбы: не было дня, чтобы не раздавался телефонный звонок по поводу “возможной.., э-э.., публикации.., э-э.., госпожи Канунниковой.., э-э.., в нашем издательстве. Вы бы не могли.., э-э.., передать ей…”.