Там, где ты

Когда гарда Брэнниген закончила, учителя снова повторили нам, что мы должны пойти в комнату номер четыре и побеседовать с полицейскими, а потом устроили большую обеденную перемену, что было глупо, потому как никто не захотел тратить время и вместо игры во дворе тащиться к полицейским. Затем мы вернулись в класс, мисс Салливен велела достать учебники по математике, и тут руки сразу взлетели в воздух. Похоже, многие вдруг вспомнили, будто им жизненно необходимо что-то сообщить полицейским. Но что могла поделать мисс Салливен? А полицейские получили длинную очередь школьников разного возраста, выстроившуюся перед дверью. Причем некоторые из стоящих в ней вообще не знали Дженни-Мэй Батлер.

Комнату номер четыре прозвали камерой для допросов. Чем больше ребят туда заходило, тем более невероятными становились их истории о том, что происходит внутри. Учеников с важной информацией оказалось так много, что полицейским пришлось на следующий день снова прийти в школу. Правда, при этом в каждом классе строго объявили, что хотя наша помощь высоко ценится, однако время полицейских тоже драгоценно, и потому в комнату номер четыре следует являться только в том случае, если у тебя есть что сообщить — что-то действительно важное. На второй день мне уже дважды запрещали идти к полицейским — один раз на уроке истории и второй на ирландском.

— Но я люблю ирландский, мисс, — запротестовала я.

— Прекрасно. Тогда ты с удовольствием останешься в классе, — засмеялась она и велела мне прочесть вслух целую главу из учебника.

У меня не оставалось иного выхода, кроме как поднять руку на уроке рисования в пятницу, во второй половине дня. Уроки рисования любили все. Мисс Салливен с недоумением посмотрела на меня.

— А теперь я могу пойти, мисс?

— В туалет?

— Нет, в комнату номер четыре.

Она удивилась, но в конце концов отнеслась к моей просьбе серьезно, и я получила разрешение покинуть класс под громкое «о-о-о-о-х» одноклассников.

Я постучалась в дверь, и гарда Роджерс открыл мне. Мужчина примерно шести футов роста. В десять лет я уже была очень высокой, наверное пяти футов и пяти дюймов, и страшно обрадовалась, встретив кого-то, кто возвышался надо мной, хотя в своей полицейской форме он выглядел устрашающе. В общем, я готова была во всем ему признаться.

— Опять урок математики? — широко улыбнулся он.

— Нет, — ответила я так тихо, что едва себя услышала, — рисование.

— О! — Он удивленно поднял густые, похожие на мохнатых гусениц брови.

— Я — ответственная, — быстро проговорила я.

— Что ж, это очень хорошо, хоть я и не считаю, будто, пропустив урок математики, сразу становишься безответственным. — Он дотронулся до носа. — Только не говори учительнице, что я это сказал.

— Хорошо, — согласилась я и глубоко вздохнула. — Но я имела в виду, что ответственна за исчезновение Дженни-Мэй.

На этот раз он не улыбнулся. Раскрыл дверь пошире и произнес:

— Заходи.

Попав в комнату, я стала озираться по сторонам. Слухам, которые распространялись в последние два дня, ровным счетом ничто не соответствовало. Джемайма Хэйс говорила, что кто-то сказал ее подруге, будто кто-то его уверял, что кому-то запретили покидать эту комнату, не пустили в туалет, и он был вынужден писать в штаны. Ничего путающего в комнате не было: у стены стоял диванчик, посередине небольшой стол и рядом с ним школьный стул из пластика. Мокрого стула не наблюдалось.

— Садись сюда. — Он указал на диванчик. — Устаивайся поудобнее. Как тебя зовут?

— Сэнди Шорт.

— Для своего возраста вы весьма высокая, знаете ли, мисс Шорт, — усмехнулся он, и я вежливо улыбнулась в ответ, хотя и слышала эти слова миллион раз.

Он снова стал серьезным и спросил:

— Итак, скажи, пожалуйста, почему ты чувствуешь себя ответственной за исчезновение, как ты это назвала, Дженни-Мэй?

Я нахмурилась:

— А как вы это называете?

— Ну, мы не уверены… Я хотел сказать, мы не знаем, что думать… — Он вздохнул. — Просто скажи мне, почему считаешь себя ответственной.

Он знаком предложил мне продолжать.

— В общем, Дженни-Мэй не любила меня, — медленно начала я и вдруг занервничала.

— О, я уверен, что это не так, — мягко возразил он. — С чего ты взяла?

— Она обзывалась долговязой неряхой и швырялась камнями.

— А-а-а, — протянул он и замолчал. Я снова глубоко вздохнула.

— А еще на прошлой неделе она узнала, что я сказала своему другу Эмеру, что не так она классно играет в «королеву», как все считают. Вот тогда она по-настоящему разозлилась и наорала на меня с Эмером, а потом вызвала нас на соревнование, ну, на самом деле, не нас, потому что Эмеру она ничего не говорила, а только меня. Она и Эмера не любила, но меня сильнее, а тут я такое выдала, и поэтому мы собирались сыграть на следующий день, я и Дженни-Мэй, а кто выиграет, тот и будет чемпионом навсегда, и никто уже не сможет утверждать, будто он не умеет играть, потому что выигрыш все докажет. И еще она знала, что мне нравится Стивен Спенсер, и всегда говорила про меня гадости, чтобы он не обращал на меня внимания. Но я знаю, он ей самой нравился. Это же совершенно очевидно, потому что они несколько раз целовались взасос в кустах в конце дороги, только не думаю, чтобы он по-настоящему любил ее. Может, он даже рад сейчас, что ее больше нет и она оставила его в покое. Но я вовсе не хочу сказать, будто он что-то сделал для того, чтобы она исчезла. В общем, в тот день, когда мы должны были сыграть в «королеву», я видела Дженни-Мэй. Она ехала на велосипеде мимо моего дома вниз по дороге и зло посмотрела на меня. Я поняла, что сегодня она обыграет меня в «королеву» и все станет еще хуже, чем было до сих пор, и… — Я замолчала и прикусила губу, так как не знала, стоит ли говорить то, что тогда пришло мне в голову.

— Что случилось, Сэнди? Я тяжело задышала.

— Ты что-то сделала?

Я кивнула, и он придвинулся ко мне, переместившись ближе к краю стула.

— Что ты сделала?

— Я… я…

— Все в порядке, можешь мне признаться.

— Я пожелала, чтобы она пропала. — Я произнесла это быстро-быстро, как отдираешь от кожи пластырь, чтоб было не так больно.

— Прости, ты — что?

— Я пожелала, чтоб она пропала.

— Желала? Это что, такое оружие?

— Нет, пожелала. Загадала желание, чтоб она пропала.

— А-а. — До него наконец дошло, и он медленно откинулся на спинку стула. — Теперь понимаю.

— Нет, не понимаете. Вы только говорите, что поняли, а на самом деле нет. Я действительно изо всех сил загадала, чтобы она исчезла, гораздо сильнее, чем когда-нибудь в жизни, даже сильнее, чем когда мой дядя Фред прожил у нас в доме целый месяц после ссоры с тетей Изабел. А он пил и курил, и в доме из-за него воняло, поэтому я по-настоящему хотела, чтобы он исчез, но не так сильно, как про Дженни-Мэй. И всего через несколько часов после того, как я это сделала, к нам пришла миссис Батлер и сказала, что она исчезла.

Он снова наклонился ко мне.

— Значит, ты видела Дженни-Мэй всего за несколько часов до прихода к вам миссис Батлер?

Я кивнула.

— В котором часу это было? Я пожала плечами.

— Возможно, что-то поможет тебе вспомнить? Постарайся, пожалуйста. Что вы тогда делали? Рядом с тобой кто-то находился?

— Я только открыла дверь бабушке с дедушкой. Они пришли на обед, я целовала бабушку, и в этот момент она как раз проезжала мимо на велосипеде. Я тогда сразу загадала желание, — вздрогнула я.

— То есть точно в обеденное время. С ней кто-то был? — Он снова сидел на краешке стула, и его совершенно не волновали мои переживания из-за того, что я пожелала ей исчезнуть.

Полицейский Роджерс задавал вопрос за вопросом: что Дженни-Мэй делала, с кем она была, как выглядела и что на ней было надето, куда, по моему мнению, могла ехать… Множество вопросов, которые он повторял, пока у меня не заболела голова и я не утратила способность находить нужные ответы. Оказалось, я очень помогла им, потому что была последней, кто видел ее, и за это меня в тот день отпустили домой раньше положенного. Еще одна выгода от исчезновения Дженни-Мэй.