Там внизу, или Бездна

Они спустились, Карэ запер за ними башенную дверь, и друзья ускорили шаги, спасаясь от крутившегося на площади северного ветра.

— Знаешь, — заговорил де Герми, — если исключить сатанизм, — нет, впрочем, сатанизм тоже питается религией, — то для двух неверующих, как мы, разговоры наши необычайно благочестивы. Надеюсь, что это зачтется нам там, наверху.

Дюрталь ответил:

— Заслуга наша в том невелика. О чем же говорить с другом? Знаешь, так пошлы и тщетны беседы, в которых не обсуждается религия или искусство!

XIV

На следующее утро Дюрталь задумался над этой мудростью порока и, выкуривая одну папиросу за другой, сидел возле камина, размышляя об единоборстве Докра и Иоганнеса, о священниках этих, колдующих и творящих заклинания в борьбе за жизнь и здоровье Гевенгэ. «В христианской символике, — говорил он себе, — рыба служит одним из образов Христа. Без сомнения, именно поэтому каноник, чтобы усилить кощунство, откармливает рыб святым причастием. Это перевернутая система средневековых колдуний, которые, наоборот, выбирали нечистое животное, посвященное дьяволу, например жабу, чтобы давать ему переваривать тело Спасителя».

Истинно ли мнение, наделяющее святотатственных химиков такой могучей силой? Верить ли этим заклинаниям мертвецов, покорно умерщвляющих смертоносным маслом и ядовитой кровью намеченную жертву?

Все это кажется весьма невероятным, но лишено даже некоторого оттенка безумия!

И однако! Разве не встречаются ныне, если поразмыслить, необъяснимые тайны, ожившие под другим именем, которые столько времени приписывались суеверию средневековья? Доктор Льюис переносит в госпитале Милосердия болезнь одной загипнотизированной женщины на другую. В сущности это не менее таинственно, чем изощрения чернокнижников, чем порча, напускаемая магами и колдунами. Демон, воздушный дух, в общем, ничуть не загадочнее принесшегося издали микроба, который отравляет вас и в котором вы отнюдь не сомневаетесь, разве нельзя допустить, что кишат в воздухе, подобно микробам, духи? Весьма вероятно, что атмосфера, которая заключает в себе истечения, телесные излияния, — таково электричество, — передает тончайший эфир магнетизера, внушающего, например, кому-нибудь издали прийти к нему с одного конца Парижа на другой. Наука не отрицает уже таких явлений. С другой стороны, вспрыскиваниями вытяжек кроликов и морских свинок доктор Броун-Секар возвращает юность немощным старцам, придает жизненную силу хилым. Как знать, может быть, эликсиры долгой жизни, любовные напитки, которые продавались волшебниками людям истощенным и расслабленным, были составлены из веществ похожих или однородных? Известно, что семя мужчины почти всегда употреблялось в средние века при изготовлении подобных снадобий. А разве не показал недавно после ряда опытов доктор Броун-Секар, каким могучим действием обладает это вещество, взятое у одного и введенное в тело другого?

Не прекращались, наконец, со времен древности привидения, раздвоения тел, «двуликость», говоря языком спиритизма, и древний мир страшился их. Несмотря ни на что, трудно допустить, что обманны опыты, производившиеся в течение трех лет перед свидетелями доктором Круксом. А если он действительно мог сфотографировать осязаемые, видимые отражения, то, значит, не лгали кудесники средневековья. Конечно, нам кажется это неправдоподобным, как казался всего десять лет назад невероятным гипнотизм, дающий власть одному человеку над душой другого, покоряющейся вплоть до преступления!

Верно одно: мы спотыкаемся во мраке. И справедливо заметил де Герми, что не столько важно установить могуче или бессильно действие святотатственных составов, изготовляемых бесовскими союзами, сколько убедиться в непреложном, безусловном существовании в наше время сатанинских течений, развиваемых греховными священнослужителями!

Ах! Если бы сойтись с каноником Докром, внушить ему доверие и тем хотя бы несколько приблизиться к вопросу. Сказать правду, только общение со святыми, злодеями и безумцами увлекательно, лишь беседа с ними представляет ценность.

Люди здравого смысла воплощают вечный припев томящей скуки жизни, ничтожны по самой своей природе. Они — толпа, более или менее разумная, но все же толпа, и они бесят меня! Да, но дойти к чудовищному священнику? И, мешая угли, Дюрталь мысленно ответил себе: через Шантелува, если бы захотел тот. Но, очевидно, он не хочет. Остается жена, она, наверное, посещала каноника. Расспрошу ее, узнаю, общается ли еще она с ним.

Его настроение омрачил образ госпожи Шантелув, вплетшийся в его думы. Вынул часы и пробормотал: «Что за тоска, однако! Она придет и опять предстоит… Если б только убедить ее в ненужности плотских отношений! Сомневаюсь, чтобы она была довольна — на неистовое письмо, в котором она домогалась свидания, я ответил три дня спустя несколькими сухими словами, пригласив ее сегодня вечером. Мало же проявил я лиризма, пожалуй, даже слишком мало!»

Он поднялся, посмотрел, топится ли камин в спальне, вернулся и снова уселся, не приведя на этот раз в порядок своей комнаты. Ни следа ухаживания, ни тени стеснения не замечалось в нем с тех пор, как его не влекла больше эта женщина. Он ожидал без нетерпения и не смущался тем, что на ногах у него туфли.

«В общем, единственно прекрасен был лишь тот поцелуй, которым мы обменялись с Гиацинтой у нее, возле мужа. Не встретить мне, конечно, больше такого пламени, такого аромата уст! Какой приторной стала сладость ее губ».

Госпожа Шантелув позвонила раньше обычного.

— Нечего сказать, — начала она, усевшись, — хорошенькое написали вы мне письмо!

— Как так?

— Друг мой, сознайтесь откровенно, что я надоела вам!

Он бурно отрицал, но она покачала головой.

— Подумайте, — защищался он, — в чем вы упрекаете меня? Что я послал вам короткое письмо? Но у меня сидел гость, я торопился, мне некогда было нанизывать слова! Что я не назначил вам свидания раньше? Но я не мог! Я предупреждал вас, что связь наша должна быть осмотрительной, что нельзя видеться часто. Мне кажется, я ясно изложил вам те основания…

— Очевидно, я такая глупая, что не поняла ваших оснований. Помнится, вы говорили что-то о вашем семейном положении…

— Да.

— Это немного туманно!

— Я не могу, однако, раскрыть вам всего, объяснить вам… Он остановился в раздумье, не порвать ли ему с ней под этим предлогом, не откладывая. Но вспомнил, что надеется получить через нее сведения о канонике Докре.

— Что же? Говорите.

Он покачал головой, соображая, как бы выдумка не вышла грубой или пошлой.

— Раз вы заставляете, и как это ни тяжело мне, сознаюсь вам, что у меня любовница, с которой я связан рядом лет. Прибавлю, что теперешние наши отношения — чисто дружеские…

— Согласна, — прервала она его, — что ваши семейные доводы более чем основательны.

— Подождите, — продолжал он, понизив голос, — этого мало — у меня от нее ребенок!

— У вас ребенок!.. Бедный друг мой! Она поднялась.

— Мне остается лишь уйти. Прощайте, вы больше не увидите меня.

Он сжал ее руки и, довольный выдумкой, совестясь вместе с тем за свою беззастенчивую ложь, умолял ее остаться.

Она отказалась. Он привлек ее к себе, ласкал, целовал ее волосы. Она погрузила в его глаза свои туманные зрачки.

— Пусти, — проговорила она, — дай мне раздеться!

— Нет, не надо!

— Пусти!

«Опять начинается сцена прошлого вечера», — пробормотал он, уныло опускаясь на стул. Он чувствовал, как пронизывает его неизъяснимая печаль, давящая тоска. Он разделся возле камина и сидел, греясь у огня, ожидая, пока она ляжет. В постели снова обвилось вокруг него гибкое и холодное тело.