Там внизу, или Бездна
Шрифт:
— Это кровосмешение, не забывайте, что исповедник — отец духовный! Мало того, на священнике почиет благодать. И, следовательно, это святотатство. О! Как безумствовала я! — в порыве внезапного волнения воскликнула она, отвечая своим мыслям.
Дюрталь наблюдал. Искорки зазмеились в ее странных близоруких глазах. Не подозревая, он, очевидно, обнажил самую сердцевину ее порока.
— Скажите, — он усмехнулся, — по-прежнему обманываете вы меня с моим призрачным двойником?
— Не понимаю вас.
— Посещает вас по ночам инкуб, который на меня похож?
— Нет, меня вовсе не тянет
— Вы восхитительное олицетворение сатанизма!
— Возможно… я близко знала стольких священников!
— Я одобряю вас! — ответил он с поклоном. — Но будьте ко мне благосклонны, дорогая Гиацинта, ответьте, прошу вас: знаете вы каноника Докра?
— Если хотите — да!
— Расскажите, каков человек этот, о котором я столько слышу!
— От кого?
— От Гевенгэ и де Герми.
— А! Вы знакомы с астрологом. Да, раньше он встречался с Докром у меня, но я не подозревала о сношениях каноника с де Герми, который в то время не бывал у нас.
— Они совершенно незнакомы. Де Герми ни разу не видел даже каноника. Знает его лишь по рассказам Гевенгэ.
Скажите, истинны ли все обвинения в святотатствах, возводимые на этого священника?
— Не знаю. Докр блестящий человек, высокоученый, хорошо воспитанный. Был даже духовником некоей особы королевской крови, и не выйди он из духовного звания, конечно, достиг бы епископского сана. Я слышала о нем много худого, но в клерикальном мире столько сплетен!
— Значит, вы знали его лично?
— Да, он был даже моим духовником!
— Но если так, немыслимо, наконец, чтобы вы не разгадали его!
— Допустим. Но у вас что-то на уме. Объясните откровенно, что хотите вы узнать?
— Все, что вы соблаговолите доверить мне. Молод ли он, красив или безобразен, беден или богат?
— Ему сорок лет, у него привлекательная наружность, он тратит много денег.
— Верите вы, что он предается колдовству, служит черную мессу?
— Весьма возможно.
— Простите, мои расспросы так настойчивы, что точно щипцами исторгаю я из вас слова. Не пеняйте, что я так нескромен… ваша способность к инкубату…
— Вы угадали. Я обязана этим ему. Надеюсь, вы теперь довольны?
— И да, и нет. Безмерно благодарю вас за ответы. Я чувствую, что злоупотребляю вашей добротой, но еще последний вопрос. Не укажете ли вы путь, который даст мне возможность лично видеть каноника Докра?
— Он в Ниме.
— Простите, он сейчас в Париже.
— Ах, вы знаете… но будьте покойны: если б даже такой путь был известен мне, я бы не навела вас на него.
Общение с этим священником не даст вам ничего хорошего!
— Вы считаете его опасным?
— Я не утверждаю этого и не отрицаю. Я просто говорю, что им совершенно ни к чему видеть каноника!
— Не думаю. Я намерен просить у него разъяснений для моей книги о сатанизме.
— Вы почерпнете их из другого источника. Притом же, — продолжала она, надевая перед зеркалом шляпу, — муж мой давно уже чувствует ужас перед этим человеком и прекратил с ним всякие сношения. Он не бывает у нас как раньше.
— Да, но это не довод, чтобы…
— Что?.. — спросила она, обернувшись.
—
Что… нет ничего, — и он досказал мысленно: «Чтобы вы не встречались с ним».Она не настаивала, оправляла под вуалью волосы: «Бог мой, на кого я похожа!» Он взял ее руки, поцеловал их.
— Когда я увижу вас?
— Я не приду больше.
— Нет, это невозможно. Вы прекрасно знаете, что я люблю вас, милый друг. Скажите, когда я увижу вас?
— Послезавтра, если вам удобно.
— Вполне.
— Итак, до свидания, — они поцеловались. — А главное, не мечтайте о канонике Докре. — И, уходя, она погрозила ему пальцем.
«Унеси тебя дьявол со всеми твоими недомолвками», — думал он, запирая дверь.
Если пораздумать, размышлял на другой день Дюрталь, что в тот миг, когда ломается упорнейшая воля, я устоял, не поддался настояниям Гиацинты, ее стремлению обосноваться здесь, а после, когда утомилось тело, когда собирается обычно с силами расслабленная воля, я сам молил ее продолжать наши свидания. Как это странно! Неизменным, в сущности, оставалось мое твердое решение покончить нашу связь. Но не мог же я выбросить ее, как девку, мысленно оправдывал он свое непоследовательное колебание. Притом я надеялся получить от нее сведения о канонике. Этот вопрос, однако, еще не исчерпан. Нужно, чтобы она заговорила откровенно, не отделывалась, как вчера, словечками или скрытными фразами!
Во что могли вылиться отношения ее с этим аббатом, бывшим ее духовником и, по собственному же ее признанию, ввергнувшим ее в инкубат? Несомненно, что она была его любовницей. Любопытно, сколько пережила она других любовных связей с духовными, с которыми встречалась? У нее вырвалось признание, что ее влечет к священникам!
Ах! Сколько занятных подробностей можно было бы услышать о ней и ее муже, вращаясь в клерикальном мире.
Не совсем понятно, почему ходит такая дурная слава о Шантелуве, роль которого в их брачном союзе довольно загадочна, и молва совершенно не коснулась его жены. Никогда не слыхал я ни слова об ее приключениях. Впрочем, какой я недогадливый! Ничего нет удивительного. Муж не замкнулся в религиозных и светских кругах. Он трется около писателей, естественно, что на него изливается злословие, а она выбирает, наоборот, своих любовников в благочестивых кругах, недоступных никому из моих знакомых. Наконец, аббаты люди крайне осторожные… Но тогда чем объяснить ее появление у меня? Да просто тем, что ей, очевидно, надоели рясоносцы. Она выбрала меня, чтобы развлечься, наскучив однообразием черных чулок. Я для нее мирское утешение!
Пусть так, но она не менее от этого загадочна. Чем чаще вижу ее, тем меньше понимаю. В ней три разных человека. Во-первых, замкнутая, почти надменная женщина, какую привык я встречать в гостиной. В интимной обстановке она становится милою подругой, любящей и даже нежной. Затем страстная женщина. Лежа с любовником, она вся перевоплощается, у нее появляются голос и манеры девки, захлебывающейся в грязи, утратившей всякую стыдливость. И наконец, вчера я увидел у нее еще третье лицо — безжалостную хищницу, женщину демоническую и жестокосердную.